Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 36



– Ложь!

– Что… ложь? – опешила Чердакова.

– Все. От начала до конца. Не нужно больше креститься, гражданка Чердакова. Не берите грех на душу.

Тесленко потянулся к кнопке селектора:

– Дежурный! Капитан Тесленко. Подошли ко мне конвоира.

– Ой, мамочки-и! – заголосила Чердакова. – Ой, не губите!

– Перестаньте причитать! – рявкнул Тесленко. – Я с вами тут скоро душевнобольным стану. Или вы мне расскажете всю правду, или…

– Боюсь я, ой, боюсь… – простонала заведующая, закрыв лицо руками. – Убьют они меня, зарежут…

«Это точно, – подумал капитан. – Они могут. Как пить дать…» Он знал, кого имела в виду Чердакова.

Чердакова была в списке людей, которых опрашивал на Рябушовке Мишка Снегирев.

Но если другие могли и не знать Баркалову или, по крайней мере, не узнать из-за погрешностей фоторобота, то Чердакова узнала сразу же – они были закадычными подружками, несмотря на разницу в возрасте. Узнала, но не сказала об этом Снегиреву. Только сильно изменилась в лице, что и вспомнилось Мишке после смерти Баркаловой. Почему?

Впрочем, и это было не главным. Основное заключалось в том, что дом Баркаловой загорелся через три часа после встречи Снегирева с Чердаковой. Кто-то очень торопился…

Значит, были веские причины.

Когда Чердакова попала в поле зрения угрозыска, решили проверить магазин, где она была заведующей. И тут, пожалуй, впервые за все время следствия, Тесленко крупно повезло: в подсобке, под ворохом старых халатов, была обнаружена лисья шуба, похищенная из магазина, где убили сторожа. Что это была именно та шуба, эксперты подтвердили, не колеблясь, – несколько шуб, предназначенных на экспорт, были забракованы из-за незначительных дефектов и попали в магазин как раз накануне кражи.

Чердаковой деваться было некуда, шубу она признала своей, но на допросе начала плести небылицы.

– Я вам помогу, Чердакова, – неторопливо молвил Тесленко, сурово глядя на заведующую. – Вы знакомы с Михеем Бузиным?

Чердакова молчала, по-прежнему не открывая лица. Только ее полное тело вдруг всколыхнулось крупной дрожью, да пальцы скрючились, сжимаясь в кулаки.

– Бузин, Михей Севастьянович… – продолжал капитан, листая папку. – Или попросту – Михей.

Барыга. Ваш бывший сожитель. Вот показания ваших соседей. Достаточно? Итак, шубу он вам принес?

– Д-да… – выдавила из себя Чердакова.

– Когда?

– В тот… тот день. Когда ушел ваш сотрудник…

– И вы ему рассказали, что узнали на фотографии Софью…

– О, Господи… Да, да!

И Чердакова заплакала навзрыд; на этот раз искренне.

Глава 22. КОСТЯ

Маленький транзисторный приемник тихо попискивал на туалетном столике, сплошь уставленном баночками, пузырьками и коробочками с яркими иностранными наклейками. Костя лежал на тахте, прикрыв глаза, и через щелки между веками наблюдал за Лялькой, – она сновала по комнате, торопливо наводя порядок. В простеньком ситцевом халатике, не накрашенная, с волосами цвета старой меди, сплетенными в косу, она казалась совсем девчонкой.

Полные смуглые руки Ляльки осторожно прикасались к разбросанным вчерашним вечером вещам, и они тут же бесшумно исчезали внутри полированного платяного шкафа – она старалась не потревожить Костин сон.

Лялька, Лялечка, любимая… Любимая?

Выйдя из последнего пристанища Фонаря, Костя долгое время бесцельно блуждал по улицам и переулкам окраины, пока не выбрался на привокзальную площадь.

На подъездных путях устало вздыхал маневровый тепловоз, замусоренный перрон уже опустел, и только у торца неуклюжего здания вокзала, украшенного вычурной алебастровой лепниной, толпился хмельной и говорливый народ – привокзальный ресторан работал до полуночи. Огромные пыльные окна ресторана расчертили площадь на желтые квадраты, в которых изредка торопливыми видениями появлялись запоздалые прохожие, чтобы тут же растаять в темноте сквера.

Костя, словно сомнамбула, подошел к массивной ресторанной двери, постоял, глядя пустыми глазами на хмельных курильщиков, а затем, неожиданно для себя, прошел внутрь.



– Водку, вино?

Официантка, рано увядшая женщина с головой в кудряшках химической завивки, пыталась перекричать оркестр.

– Все равно, – ответил Костя.

– Значит, водку, – записывая в блокнот заказ, подытожила она результат переговоров, с усилием растягивая накрашенные губы в профессиональной улыбке.

От закуски Костя отказался, попросил принести только минералку. Он пил водку мелкими глотками, пытаясь жгучей горечью заглушить навязчивый запах крови, преследовавший его от порога логова Фонаря. Налитое свинцовой тяжестью тело била крупная дрожь, в голове стоял туман, и в его густых вязких клубах копошились бессвязные, бестолковые мысли…

Ресторан закрывался.

Официантки торопливо сновали с горками грязной посуды, швейцар с помощью поломоек выталкивал взашей изрядно нагрузившихся клиентов, оркестранты прямо на подмостках эстрады делили «сармак» – деньги, заплаченные посетителями ресторана за заказанную мелодию.

Но Костю официантка не торопила. Она уже несколько раз подходила к его столику, даже присаживалась, пытаясь завести разговор. Жаловалась на свою одинокую жизнь, на соседей, которые ее поедом едят…

Костя изредка отвечал односложно, лишь бы отвязаться. Но когда официантка попыталась придвинуться вплотную, он словно очнулся от забытья, резко встал, положил деньги и, не говоря ни слова, вышел в вестибюль. Там было пусто. Лишь возле гардероба, прислонившись к деревянному барьеру, стояла девушка и, уткнувшись в плечо краснощекого швейцара, рыдала взахлеб.

Заметив Костин взгляд, швейцар смущенно сказал:

– Вот, привязалась… Ну, давай, давай, милая, уходи. Ресторан уже закрыт. И мне пора на боковую. Да не реви ты белугой! Чем я тебе могу помочь?

И, обращаясь к Косте, он пояснил:

– Понимаешь, выходить боится. Кто-то грозился ее избить. А тут, как на зло, милицейский наряд где-то запропастился…

Костя угрюмо кивнул и направился к двери. И резко остановился, будто натолкнулся на невидимую преграду, увидев широко открытые глаза девушки.

Оставив старика, она шагнула к Косте.

– Вы!? – спросила девушка.

– Как видите…

Только теперь он узнал ее – это была подруга Люськи-Конфеты, взбалмошная Лялька. Прижав кулачки к груди, она с мольбой смотрела на Костю. Неожиданная жалость шевельнулась где-то в глубине опустошенной души, и он кивнул в сторону выхода:

– Пойдем…

На привокзальной площади Ляльку и впрямь ожидали.

Три хмыря навеселе, явно приблатненные, только заржали довольно, завидев Ляльку и Костю – вот теперь вечер закончится, как надо, будет над кем покуражиться. Но их надежды Костя разрушил быстро и без лишнего трепа. Не останавливаясь, он уложил на асфальт двоих, да так, что они даже не успели ничего понять. А третий с перепугу рванул в сторону сквера, где, зацепившись за урну, пропахал рожей добрых полметра хорошо утоптанной дорожки.

Костя проводил Ляльку до самой ее квартиры. Да так и остался там – сначала на одну ночь, а затем и вовсе переселился к ней.

Хмурый Чемодан, который по наводке Люськи-Конфеты с трудом разыскал его, чтобы вручить ключи от своей квартиры, так как должен был уехать из города на пару недель, прямо-таки остолбенел при виде розовощекой, счастливой Ляльки. Ткнув Косте в руки ключи и пакетик с деньгами, он неожиданно, не говоря ни слова, сунул руку за пазуху, достал бутылку «Портвейна», выбил пробку и, не отрываясь, вылил вино в свою бездонную утробу.

– Фу-у! Хорошо пошла… – сказал он, переводя дух. – Как сплетня по деревне, и не остановилась.

Чемодан довольно погладил себя по животу.

– Ну, поздравляю!

Он принялся трясти Костину руку.

– Жаль, мало времени, а то погудели бы клево.

– Ты чего это? – удивился Костя.

– Да ладно, брось темнить, – довольно захихикал Чемодан и подмигнул Ляльке; потупясь, она смущенно теребила передник. – Завидую. Мне бы твои годы…