Леди и лорд

Слова Элизабет окончательно вернули Джонни Кэрра на землю.

— В таком случае, — откликнулся он, — я приберегу остатки своей галантности до того момента, когда мы встретимся с твоим отцом. — Слушая эти слова, Элизабет подумала, что с такой очаровательной беспечностью может говорить только мужчина, за которым гоняются десятки хорошеньких женщин. — Чтобы не придушить его сразу, мне понадобятся все запасы вежливости, которую вбивали в меня мои воспитатели. — И недобрая усмешка, тронувшая его губы, убедила Элизабет: это не пустая угроза.

Ее ответная улыбка, однако, была обычной. Этот мужчина умел поднимать дух окружающих в любых, даже самых мрачных обстоятельствах. Наверное, секрет этого заключался в его обворожительной улыбке, решила она.

— Не волнуйся, твоему брату ничего не угрожает, — заверила она Джонни. — Отец твердо намерен наложить лапу на мое наследство и не станет рисковать.

— А с тобой — с тобой все будет в порядке? — В словах Джонни звучала неподдельная озабоченность. Он знал необузданный характер Гарольда Годфри.

— Мои деньги надежно укрыты. Хотчейн прекрасно знал, что представляет собой мой папаша.

— Стало быть, ты уверена в своей безопасности? — Он сам удивился тому, как тревожится за эту девушку. Женщины редко интересовали его, за исключением тех случаев, когда он немедленно хотел уложить ту или иную в постель.

— Мне уже не шестнадцать, — прошептала она.

Вздернув черную бровь и также понизив голос, Джонни откликнулся:

— С этим спорить не стану.

— От вас просто исходят волны сексуальности, милорд, — проворковала Элизабет, ощутив, как по ее жилам пронесся секундный порыв желания. Одетый в черную куртку, потертые замшевые штаны и сапоги наездника, с распущенными по плечам черными волосами, он действительно излучал мужественность, расслабив в седле свое стройное тело атлета.

— Но мне не сравниться с вами, леди Грэм, — мягко парировал Джонни, снова приподнимая бровь, чтобы усилить эффект своих слов.

— Это комплимент? — с улыбкой спросила она, пытаясь хоть немного развеять печаль расставания. — А как относятся к подобным замечаниям высокородные дамы?

— Это определенно комплимент, моя несравненная Битси. — Его глаза цвета летнего неба внимательно изучали Элизабет. — Что же до высокородных дам, — продолжал он, посмотрев ей в лицо, — то… — Джонни на секунду умолк, размышляя над ответом, как вдруг услышал позади себя легкий шум. Это стали переговариваться между собой его воины. Оглянувшись, он увидел, что из-за горизонта выехал отряд англичан. И тема высокородных дам немедленно отступила на задний план, уступив место более насущным вопросам. — Извини, — сказал он внезапно изменившимся, деловым голосом, собрав поводья в своей большой затянутой в перчатку руке. — Сугубо в качестве предосторожности, — словно оправдываясь, добавил он теперь уже без улыбки и поднял свободную руку, давая своим людям сигнал быть начеку.

Элизабет наблюдала за стремительной переменой, произошедшей с Джонни Кэрром. Из добросердечного, насмешливого человека, с которым она провела ночь, на которого она с удовольствием смотрела еще несколько секунд назад, он на глазах превратился в лэйрда Равенсби. С мрачным лицом, он отдавал своим воинам короткие команды, в то же время прочесывая взглядом ряды приближавшихся англичан в поисках своего брата. Через несколько секунд он увидел Робби в окружении мошной охраны и хрипло, но с явным облегчением пробормотал:

— Слава Богу!

Не спуская напряженного взгляда с англичан, он схватил поводья коня, на котором сидела Элизабет, намотал их на руку и подтянул его поближе к себе. Повернувшись всем телом в седле — так, чтобы его слышали все шотландцы, — Джонни Кэрр громогласно прокричал:

— Внимательно следите за этим ублюдком Годфри! Следите за его руками и лживым лицом! Не спускайте глаз с тех его людей, что расположены с флангов, обращайте внимание на каждый сигнал англичан, который покажется вам странным! Этим людям нельзя доверять. Они никогда не держат слово.

Элизабет показалось, что она для него больше не существует, что он забыл не только всю прошедшую неделю, но даже и последнюю ночь. Вражда между англичанами и шотландцами зашла слишком далеко. Ненависть, насчитывавшая много веков, глубоко въелась в человеческие души. С таким же успехом вместо нее предметом торга могло оказаться стадо овец или чистокровная кобыла, похищенная во время одного из ночных набегов.

— Похоже, с Робби все в порядке, — послышался голос одного из шотландцев.

— Еще бы они с ним что-нибудь сделали… — сухо, но с нескрываемой угрозой бросил Джонни Кэрр.

— Гляди-ка, у парня на рукаве повязан бабий шарф, — с удивлением в голосе сообщил еще один клансмен.

— Да он еще и скалится при этом, — весело заметил кто-то сзади.

По цепи вооруженных до зубов шотландцев прокатился смешок.

— Надо же, англичашки учатся гостеприимству! — воскликнул Адам Кэрр.

— А может быть, их пыл умерился после письма Гамильтона, — тихо добавил Джонни.

Герцога Гамильтона, который поддерживал с англичанами более тесные связи, нежели признавал на словах, убедили написать Годфри письмо по поводу Робби.

— Точно так же, как ты уменьшил долги самого Гамильтона.

— Нам повезло, что ему всегда до зарезу нужны деньги.

А затем Робби помахал брату — горячо и нетерпеливо. Женский шарф, повязанный у него на руке, развевался на ветру, и широкая улыбка озарила наконец мрачное лицо Джонни Кэрра.

«А ведь братья совсем непохожи», — подметила Элизабет, когда смогла разглядеть Робби Кэрра поближе. Парня, скакавшего бок о бок с ее отцом, никак нельзя было назвать копией огромного черноволосого мужчины, рядом с которым находилась она сама. Наоборот, похожий на трубадура, Робби имел блестящие ржаво-рыжие, да к тому же вьющиеся волосы и гибкое, как хлыст, юношеское тело, полное горячей неукротимой энергии, заметной даже на расстоянии. Скорее утонченный, нежели атлетически сложенный, как его брат, с огромными темными глазами, он напомнил Элизабет какого-нибудь принца эпохи Возрождения. Сама ловкость и элегантность!

А потом он улыбнулся. И улыбка эта была… улыбкой Джонни.

— Вы готовы? — спросил Джонни. Однако обращался он вовсе не к ней, а к своим помощникам.

— Люди с мушкетами укрыты за деревьями. Мы прикрываем вас сзади.

Коротко кивнув в знак того, что он все понял, Джонни тронул своего коня, ведя в поводу лошадь Элизабет. Они сблизились, и их ноги случайно прикоснулись. Джонни не заметил этого, но Элизабет через это прикосновение вдруг ощутила всю мощь его тела. Она вдруг вспомнила, каким разгоряченным он был всего несколько часов назад и как приятно было класть свои прохладные руки на его пышущую жаром кожу. Ей припомнилась грациозность его движений и то, как огромные мускулы перекатывались под ее ладонями. Она до конца жизни запомнит ночь, проведенную в его объятиях, его страсть, его силу, его озорную улыбку и глаза. И — счастье, которое он дарил ей с такой щедростью.

Совершенная красота этого мужчины снова заставила Элизабет испытать шок. Она смотрела, как развеваются на ветру его длинные черные волосы, как на фоне угрюмого неба в такт скачке взлетает и опускается его словно резцом высеченный профиль. Сила сквозила во всем его облике — в широком размахе плеч, сильных ногах, крепко сжимавших конские бока. Руки Джонни, обтянутые кафтаном цвета красного вина, железной хваткой держали поводья, между обшлагом и чуть завернувшимся краем перчатки виднелось бронзовое запястье. Великолепный образец грубой силы!

Но еще больший шок испытывала Элизабет от того, насколько далеким вдруг стал этот человек. Он уже навсегда вычеркнул ее из своей жизни.

Переговоры продолжались целую неделю. И вот наконец согласно договоренности Годфри и Джонни выехали вперед — каждый со своим заложником.

Королевскому смотрителю границы и повелителю замка Харботтл перевалило уже за пятьдесят, однако выглядел он гораздо моложе своих лет: крупный, ладно скроенный, светлокожий, он имел весьма мужественную внешность. Благодаря усилиям лучшего лондонского оружейника тучность лорда Годфри, приобретенная в результате тридцати лет непрерывных застолий и увеселений, была искусно скрыта под кожаной солдатской курткой без рукавов с красивыми узорчатыми пластинами из серебра. Хотя он и занимал высокий пост, но обладал мелкой, жадной душонкой, а честность и решительность никогда не значились среди его добродетелей. Лживый и жестокий, коварный и властолюбивый, лишенный каких бы то ни было представлений о чести, верности, справедливости и благодарности, он вот уже свыше трех десятков лет действовал от имени английского королевского двора.