Леди и лорд

— Он и его волкодавы. Они только и ищут повода — еще с прошлого года. Мне вовсе не хочется стать их добычей.

— Шотландия на самом деле будет стремиться к независимости?

Элизабет вспомнилось, что в ноябре, когда собрался первый с 1689 года шотландский парламент, он тут же принял несколько воинственных антианглийских актов. Хотя Англией и Шотландией в течение сотни лет правил единый монарх, и поэтому обретение последней подлинной независимости было довольно сомнительно, европейские дворы, надеясь получить собственную выгоду, снова заинтересовались шотландскими делами, и в руках Шотландии таким образом оказалось весьма действенное средство давления на Лондон.

Джонни вздохнул. Он не мог да и не собирался выдавать секреты постороннему человеку, как бы близки они ни были. В конце концов, Элизабет была дочерью его врага.

— Этого хотят очень многие, — осторожно ответил он.

— А ты?

— Ты хочешь, чтобы я рассказал об этом тебе, англичанке? — пошутил он, легонько касаясь пальцем кончика ее носа. — Даже если она прекраснее, чем сама Цирцея?

— Ты и вправду так думаешь? — Голос Элизабет был полон искреннего любопытства.

— Тебе наверняка говорили об этом и другие мужчины.

Она помолчала, словно пытаясь припомнить, а затем просто сказала:

— Никогда.

Пораженный ответом девушки, чья зеленоглазая и золотоволосая красота была не сравнима ни с чем, Джонни спросил:

— Неужели Хотчейн держал тебя под замком?

— Нет, но я была его собственностью.

— И никто не хотел рискнуть жизнью, сказав тебе комплимент…

— Да, примерно так, — согласилась Элизабет упавшим голосом. Однако через мгновение она задрала подбородок и, сопроводив свои слова воинственным жестом, заявила: — Такого со мной больше никогда не повторится.

— Ты говоришь это с такой убежденностью… — шутливо заметил Джонни.

— В моем распоряжении было целых восемь лет, чтобы убедиться в преимуществах свободы.

— Что ж, в таком случае желаю тебе удачи. — Джонни было известно, насколько иллюзорным в те времена являлось понятие женской свободы, но решил не вступать в дискуссию на эту опасную тему.

— С тем состоянием, которое я получила в наследство, удача мне не нужна.

— Возможно, — уклончиво согласился Джонни. Он не считал себя вправе указывать женщине, как ей жить, после одной проведенной вместе ночи. Однако свободные одинокие женщины становились жертвами принуждения самого различного характера. Ему приходилось видеть, как женщины, владевшие деньгами, использовались своими семьями в качестве пешек, и в основе этого всегда лежала корысть.

— Люди Хотчейна в Ридсдейле являются еще одной гарантией моей независимости.

— Конечно, — откликнулся он, думая о том, что люди эти, однако же, не последуют за Элизабет. Им нужен мужчина, который доказал, что может быть лидером, способный пополнять их кошельки с помощью периодических набегов. Джонни полагал, что несколько членов семейства Хотчейнов уже состязаются за право занять это место. — У тебя есть личная охрана? — поинтересовался Джонни.

— Небольшая.

— Точнее. — Хорошо знакомый с обычаями Приграничья, Джонни подсчитывал в уме, сколько нужно воинов для того, чтобы обеспечить безопасность Элизабет.

— Шестьдесят человек.

Весьма неплохо! Эта девушка явно понимала собственную ценность.

— Им можно доверять?

— Целиком и полностью.

Откинувшись на подушки, сложенные у него за спиной так, чтобы он мог сидеть в постели, Джонни резким, но грациозным движением схватил Элизабет и посадил к себе на руки.

— Похоже, ты абсолютно уверена в них. Но как ты можешь знать, что они и вправду преданы тебе?

Кровожадные родичи Хотчейна, как казалось Джонни, представляли для Элизабет серьезную опасность, а размеры состояния ставили ее в опасное положение.

— Они являлись моими личными телохранителями на протяжении восьми лет. Я верю им безгранично.

Успокоенный уверенностью Элизабет, Джонни подумал: «Шестьдесят головорезов из Ридсдейла — этого должно быть достаточно».

— Ты ведь знаешь, что сыновья Хотчейна сделают все, чтобы заграбастать твои деньги, — предупредил он.

— Списку тех, кто хотел бы освободить меня от моих денег, не видно конца, и первым в нем стоит мой собственный отец. Ты уверен, что в этом списке нет и тебя? — со смехом спросила Элизабет, поудобнее устраиваясь в его руках. Она никогда не чувствовала себя так уютно и надежно, как на коленях своего прекрасного врага.

— Я не беру денег у женщин, — спокойно парировал Джонни. — Не взял бы, даже если бы они мне понадобились, а такого быть не может.

— Богатый шотландец? Это наверняка большая редкость. — Элизабет по-прежнему подтрунивала над возлюбленным, чувствуя себя бесконечно счастливой.

— Да, нас всего несколько, но этим Шотландия обязана англичанам, которые в свое время навязали нам кабальные условия торговли, — сухо ответил Джонни.

— Извини, — спохватилась Элизабет. — Прости мне мою бестактность.

— Прощаю, — ответил он с улыбкой. — А теперь, если ты не возражаешь… Когда я обнимаю красивую женщину, то предпочитаю не вдаваться в политические дискуссии. — Он мягко потерся губами о щеку Элизабет и, согревая ее кожу своим дыханием, прошептал: — В нашем распоряжении еще целых десять минут…

— Как замечательно! — прошептала она в ответ, обвивая руками широкие плечи Джонни и нежно покусывая его нижнюю губу. — Но, честно говоря, меня теперь совершенно не интересует, волнуется ли обо мне мой отец.

8

Гарольд Годфри, как выяснилось, ничуть не волновался, поскольку Джонни Кэрру нужно было выкупить своего младшего брата. Куда же он денется! И тем не менее вооруженный отряд Кэрра прибыл к намеченному месту точно в назначенный срок.

В ожидании англичан на поле в Раундтри шотландцы выстроили своих коней в ряд. Пронизывающий северный бриз сулил скорый дождь, клочья тумана клубились по земле, порывы ветра швыряли их под брюхо лошадям, от недалекого озера к небу поднимался пар. Солнце было скрыто низкими облаками, которые принимали в себя его лучи, отчего казалось, что все огромное покрывало небосвода затянуто серебристой сеткой.

Элизабет и Джонни Кэрр расположились поодаль — метрах в десяти — от остальных всадников. Они ждали молча, поскольку все, что они могли сказать друг другу на прощание, уже было сказано ранним утром. В их душах поселилось одно и то же ощущение необратимой потери. Для них обоих, давно привыкших скрывать свои чувства, это было внове. Оба хотели только одного: чтобы отряд из Харботтла либо появился как можно скорее, либо не появлялся вообще.

Джонни оторвал взгляд от южной линии горизонта, откуда должны были появиться всадники Годфри, и посмотрел на Элизабет. Он чувствовал, как неудержимо его тянет к ней. Минуты неуловимо отлетали прочь, обращая в прошлое часы их любви и счастья. На Элизабет был шерстяной плащ цвета лаванды, и ее изумительное лицо, обрамленное капюшоном, розовело от холодного ветра, который трепал по ее щекам выбившиеся светлые локоны. Под глазами девушки залегли легкие тени, тонкая кожа побледнела от усталости.

— Прости, что я мучил тебя всю ночь, — пробормотал Джонни, мягко прикоснувшись к ее лежавшей на луке седла руке. Тисненая фиолетовая кожа ее перчатки выделялись ярким пятном. — Ты, должно быть, устала.

Ее улыбка, когда она повернулась к нему, светилась все той же чистой невинностью, которая с самого начала заворожила Джонни, и он чуть было не сказал: «Я никуда не отпущу тебя…» Это был мгновенный, но сильный порыв. Может, ему так и надо было поступить — укрыть Элизабет и, напав на отряд Годфри, отбить Робби. Однако Джонни не поддался искушению навсегда оставить у себя Элизабет, чтобы безраздельно владеть ею. Точно так же и она в этот момент сдерживала обуревавшие ее противоречивые чувства.

— Это приятная усталость, — просто ответила девушка, — и тебе не в чем извиняться.

Ее тон был настолько спокойным, как если бы она благодарила его за угощение.