Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 30

Вот именно за «глас народа» Солженицыну и дали Нобелевскую. Так что, несмотря на презрение и брезгливое отвращение читателей к вам, мамзель Боброва, вы на перспективном пути.

И она давно поняла это. NN77 рассказал в Интернете, что ещё года полтора тому назад И.Б. сгоняла в родную деревню Александра Лукашенко, порыскала там по дворам, по кладбищу и устами безымянных «односельчан» да «прохожих» так оклеветала мать президента союзной нам страны, что NN77 пришел к выводу: «Это даёт мне полное моральное право сказать, что от «одного прохожего» около «МК» я услышал, будто И.Б. спит за плату со всеми мужиками газеты — от главного редактора до её сторожа».

О матери Павлика её «глас народа» вещает так: «сварливая, скандальная старуха»… «хитрая, грубая бабка»… «сильно пила, не просыхала»… «все про своего Павлика талдычила, всё долбила»… «речь лающая»… «на простых смертных свысока смотрела»… «жадной была, спекулировала фруктами» (в Алупке!)… «летом сдавала отдыхающим сарайчик, но на второй день от нее сбегали, настолько она была невыносима»… «даже не хотим вспоминать её»… «и здоровались-то с ней редко»… «врагов она себе нажила здесь немало»… Порой этот «глас» своё происхождение обнаруживает сам. Например, «старожилы Алупки» говорят: «После убийства сына (не одного, а двух. — В.Б.) Морозова сильно запила». Откуда алупкинцы могут это знать, если сыновей убили на далёком Урале в 1932 году, а Татьяна Семеновна поселилась в Алупке только в 1939-м? Сама придумала. «В это время портрет сына висел в герасимовской школе». И это того же происхождения! «Татьяну Семеновну переселили в райцентр Тавда». И это сама!

В таком примерно духе у Солженицына «глас народа» вещает о советской власти, о советском народе. А тут итог общения с народом такой: «В Алупке не удалось мне найти ни одного человека, кто сказал бы: «Я дружил с этой семьёй»…25 лет тому назад.

Я думаю, вы не удивитесь, мадам И.Б., тому, что у нас оказались общие знакомые. Действительно, как известно, мир тесен, и к тому же я ведь тоже не чужд журналистике и даже печатался когда-то в «Московском комсомольце».

Одного из наших знакомых я попросил показать, где вы обитаете. Он привёз меня, показал и дом, и подъезд. Вскоре после того, как мы вылезли из машины, именно из этого подъезда вышел мужчина. Я остановил его, спросил, знает ли вас. «Ещё бы! — воскликнул он. — Мы соседи. А чем вас заинтересовала эта курва?» Я оторопел: «Позвольте, она известная журналистка. Ей Медведев, может быть, скоро орден навесит. А вы… Вот недавно она ездила по важному спецзаданию своего шефа Гусева за границу, в Алупку». — «Знаю я, зачем она ездила. Спекулировать столичным барахлом да еще развлечься на манер известной Ксюши да Прохорова-Куршевельского. С ней у нас во всём подъезде никто даже не здоровается. Вздорная, скандальная, хитрая баба».

К нам подошел ещё один мужчина, кажется, чуть хмельной, сказал: «Вы о Бобровой? Я из домоуправления. Жадюга она, сквалыга! Третий год за квартиру не платит. Хотим отключать у нее свет и воду, но жалко её жильцов — она по бешеной цене сдаёт одну комнату». — «Может, родителям щедро помогает?» — вступился я. — «Родителям? Мать у нее — алкоголичка, пьёт по-черному, не просыхает. Я два раза приволакивал её от пивной, валялась на земле в мокрой юбке. Не приведи Бог, окочурится с перепоя, ведь никто из знакомых на похороны не пойдёт. А дочь хоть бы спасибо мне сказала. Хамло! Но ведь ещё и дура, каких Божий свет не производил. Вы во всём доме не найдёте ни одного человека, кто сказал бы: «Я дружу с этой семьёй». Да что в доме — во всей Москве!».

Наш знакомый дал мне электронный адрес Бобровой, но он не понадобился. Я предпочёл иметь дело с живой Алупкой. С помощью фронтового друга Алексея Павлова, моего взводного, и его жены Лоры, живущих в Алуште, разыскал тех, кого И.Б. упомянула в статье — Юрия Васильевича Сумбаева, Дину Васильевну Каштанову, Антонину Владимировну Мальцеву, а также её сестру Жанну Константиновну… Кто-то из них знал о статье Бобровой, другим пришлось рассказать. Все они охотно помогали моим разысканиям, а некоторые, как их единомышленники в Интернете, только что не плевались по поводу статьи. Боброва даже не знает фамилию директора Дома культуры Ю.В. Сумбаева, как и фамилию Д.В. Каштановой, как и отчество А.В.Мальцевой.

Сперва услышал я такое о мамзели: «У-у-у, брехло! Написала, что у нас всего три зачуханных пансионата… Это коммерческая диверсия. Газетку кто-то подкупил, чтобы ехали отдыхать не к нам, а к ним. Кто там главный? Гусев, говоришь? Ловчила! Наверняка хорошо хапнул за публикацию этой статейки».

Но мне было не до этого, хотелось поговорить с Диной Васильевной Каштановой, в уста которой Боброва вложила «иную версию» трагедии и слова о том, что ей лишь однажды и «с большим трудом» удалось уговорить Морозову побеседовать со школьниками. Когда я прочитал ей, что написано в статье от её имени, она сказала: «Татьяна Семёновна всегда была рада детям. А таких, как Боброва, надо разоблачать беспощадно. Я рада, что вы обратились ко мне. Вам телефон Мальцевой?..».

А Антонина Владимировна Мальцева прежде всего подчеркнула, что не была хорошо знакома с Морозовой, встречалась редко. И, конечно, говорит, я не могла знать и не интересовалась, где она «отоваривалась», как сказано в статье, и не могла приписать ей «лающую» речь, не могла говорить о столько пережившей и давно умершей женщине так зло и враждебно. «Я спрашивала Боброву, зачем ей всё это нужно, советовала не копаться в давным-давно отболевшем чужом горе. И в живых-то уже никого не осталось, кроме очень дальних родственников. А вас я благодарю за то, что вы смотрите на всё это совсем иначе, чем Боброва».



Оказывается, мадам обещала прислать статью, которую напишет, но, конечно, не прислала. Напакостила гиена — и в кусты. Надеялась, что о её паскудстве не узнают люди. С которыми она встречалась. Я тоже пообещал прислать и статью Бобровой, и свою. Первую послал 20 июня, вторую — 3 июля.

А Юрий Васильевич Сумбаев о статье слышал. О тексте, вложенном ему в уста, сказал:

— Я был и остался советским человеком. Разве я мог ляпнуть такое!

Действительно, у Бобровой он говорит, например: «В прессе появились материалы, разоблачающие (!) Павлика Морозова». Или: «Его брат Алексей дал интервью в защиту Павлика, но читатель не поверил родному брату».

Это откуда же известно, что не поверил? Что не поверил клевете Бобровой, ясно видно в Интернете. А там? Есть множество свидетельств, что читатель верит авторам, опровергающим клевету на Павлика и его семью. Например, таким честным, обстоятельным и дотошным авторам, как журналистка Вероника Кононенко и писатель Николай Кузьмин. Они изучили множество документов, начиная с подробного акта осмотра тел убитых и места злодеяния, составленного сразу по обнаружении трупов участковым инспектором милиции Яковом Титовым: «Павлу был нанесён смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесен в грудь, около сердца… Цвет волос — русый, лицо белое, глаза голубые, открыты. В ногах две березы…» Их исследовательским работам невозможно не верить.

И я получил много откликов на свои публикации об этой давней трагедии. А совсем недавно мой молодой читатель Руслан Кабалахов, абазинец из Ставрополя, написал мне после прочтения моих книг: «Особое спасибо за защиту двух людей — Сталина и Павлика Морозова». Руслан задумал несколько книг и хочет взять себе псевдоним Морозов. А ещё лет десять тому назад было и такое письмо:

«Уважаемый автор!

Я вам очень благодарна за статью о Павлике Морозове. Спасибо, что вы для многих таких, как я, по неведению смущавшихся клеветой на него, открыли правду об этом чистом отроке, исповеднике и мученике за Истину, одном из самых ярких алмазов земли Российской, одном из самых славных её святых.

— Такие люди, как Павлик, Зоя Космодемьянская, как Георгий Жуков, становятся ныне жертвами всяческих поношений от ненавистников России. И что больнее всего — они побуждают к тому же и многих наших соотечественников, которые впадают в грех хулы на угодников Божиих. В этот же грех впадают и те, кто считает себя защитниками чести родной страны. Слова «пионер» и «коммунист» служат для них сигналом к такому беснованию. Особенно ярятся люди церковные. Хотя им-то и следует более взвешенно оценивать чужие поступки.