Страница 24 из 30
А еще рассказал увлекательную историю о том, как академик Капица во время войны выступал против Берии: наука-де принадлежит всему человечеству, не должна знать национальных границ и ограничений, а мракобес Берия засекретил работу по созданию атомной бомбы. Да неужели Капица не знал, не понимал, что и немцы, и американцы, и мы — все, как мракобесы, тайно мастачат атомную бомбу? И Берия наукой не ведал, а руководил только этим конкретным проектом. И вот, говорит, за такую критику Берия возьми да высели нобелевского лауреата из городской квартиры. Что делать? У Капицы была дача, причём своя, личная, и он стал жить на даче. Но и тут его не оставили: нагрянули энкэвэдешники на дачу и вывезли мебель, поскольку вся она была казенной. Очень впечатляет. Непонятно только одно: почему на личной даче была казенная мебель. Например, у меня на личной даче только электричество да вода казенные. И потом: куда делась мебель из городской квартиры? Разве Капица, покидая её, не захватил на дачу все табуретки? Или и там была казенная? Чудны дела твои, Господи!
Впрочем, нет нужды далеко ходить, оглянитесь вокруг, мадам. Не видите, например, что представляет из себя ваш собрат по редакции Александр Минкин. Его дед тоже погиб в 42-м году на фронте под Майкопом. А внучок напечатал в Германии, потом в США и, наконец, в «МК» статейку, в которой горько сожалеет, что в 45-м мы разбили немцев, а не они нас ещё в 41-м. И это лишь одно из множества его достославных деяний. У меня была об этом статья «Еврей и Гитлер». Прислать? Вы с ним здороваетесь? Я имею в виде не Гитлера, а еврея-гитлеровца.
А другой коллега — Марк Дейч, лауреат премии им. Джабачиева? Когда родители привели его в школу, а потом он окончил вуз, разве они могли предположить, что вырастет такой матёрый лжец! «Разве мама любила такого?..» Да и помянутый начальник ваш Гусев, ныне вместе со Сванидзе и Пугачёвой — член Общественной палаты при втором уже президенте. Ведь он был первым — это ж как усердствовал и карабкался! — секретарём Краснопресненского райкома комсомола, членом его ЦК, занимался воспитанием молодёжи в духе высокой нравственности. А теперь вот уже 25 лет возглавляет самую грязную и малограмотную газету страны, любимый листок московских проституток, для объявлений которых Гусев не жалеет места. Это естественно для газеты, у которой, как выразился в Интернете один читатель, «проститутские взгляды». Какой же вы журналист, если ничего этого даже у себя под носом не видите! А ведь поехала в Крым копаться в делах почти столетней давности.
Да и в собственной статье, как мы уже знаем, автор не видит нелепости. К тому, что уже сказано было, можно добавить. Например, в начале, как помним, автор восклицает: «Раскрыта тайна! Жизнь развеяла миф!» Да какая тайна-то? Какой миф? Но дальше читаем: «Что произошло в глухой деревушке Герасимовка в далёком 1932 году, теперь мы вряд ли узнаем. Семейную тайну мать Павлика унесла в могилу. Не развенчала миф перед смертью, не поделилась даже с близкими». Не поделилась радостью!.. Так что же, «тайна» раскрыта или в могиле зарыта? А дальше приводятся будто бы слова Дины Васильевны Каштановой, которая будто бы сказала, что как раз «незадолго до смерти Морозова разоткровенничалась со мной и поведала иную версию трагедии». С чего бы это разоткровенничалась она перед вовсе не близким человеком? Ведь автор настойчиво утверждает: Татьяна Семеновна «избегала общения с местными жителями, не принимала гостей, не дружила с соседями, боялась случайно выболтать свою тайну», и с ней «никто не общался, даже здоровались редко». И вдруг!.. Но никакой «иной версии» в рассказе и нет. Суть та же: подросток выступил против ненавистного отца и был убит вместе с младшим братом — вот давно известная «тайна».
Тут же и другая несуразность: устами безымянных жителей Алупки автор то уверяет, что Морозова была нелюдима, негостеприимна, на всех «смотрела свысока, избегала общения», была не тем человеком, «к которому хотелось придти ещё раз», была даже враждебна ко всем и никто её не любил, а то теми же устами сообщается: «Как здесь её уважали! Знаменитые писатели, композиторы лично (!) приходили к ней в дом высказать своё почтение». Оказывается, «она была частым гостем школы № 1», даже проводила здесь уроки, принимала школьников у себя в доме, а в палисаднике перед её домом — это была особая честь — принимали в пионеры ребят, которые хорошо учатся. Но, разумеется, с годами старой женщине это могло и надоесть. Мы знаем, что она любезно встретила и совершенно незнакомого Альперовича, неведомого Лезинского и обстоятельно беседовала с ними, с последним — «около трех часов». Да еще и «с иностранными журналистами общалась»… Концы-то с концами у вас, мадам, никак не сходятся. Более того, одно утверждение опрокидывает, уничтожает другое, а вы, ученица Гусева, не видите этого по причине своей полной, круглосуточной бесталанности.
Тут же сказано, что «о матери Павлика горожане предпочитают умалчивать», но какое там «умалчивание», если чуть не половина статьи состоит как раз из трёпа безымянных горожан о матери, — значит, мадам, это ваш персональный лживый трёп.
А можно ли поверить тому, что в беседе с незнакомым израильтянином Морозова «хитрая старуха, покатила бочку (!) на работников обкома партии»?
Даже и тем пытается автор уязвить покойницу, что будто бы говорила она очень тяжелым языком, «мысли её путались», и «речь её невозможно было разобрать». Но в начале статьи приведена длинная запись её рассказа — и нет в ней никакой путаницы, всё понятно, всё ясно. Значить, или то, что сказано о её языке, — опять ложь, или эта запись — фальшивка, как считают некоторые читатели. Из всего этого видно, что, вы, мамзель, и соврать-то складно не умеете, для этого надо кое-что в голове иметь, чего нет ни у вас, ни у Минкина с Гусевым, ни у Дейча.
Ещё? «Сегодня никто из преподавателей алупкинской школы не помнит Татьяну Морозову». Матушка! Да ведь 25 лет минуло, четверть века! Одних уж нет, а те далече. И она же не работала в школе, только иногда приходила. А кто будет помнить, допустим, великого драматурга Гусева и его гениальные пьесы через три года после того, как «МК» сам подавится очередной ложью или его прихлопнут за лживость и потворство умственному и физическому разврату?
Не остановились вы и перед тем, чтобы еще и так пнуть усопшую: «Никто из местных жителей на похороны её на пошел». А вы задумывались, кто пойдёт на ваши собственные похороны? Ну, разве что те же Минкин с Дейчем.
Как мне рассказали в Алуште, Боброва рыскала по кладбищу, искала могилу Морозовой, чтобы сфотографировать и представить в газете, но нашла и поместила в конце статьи только снимок могилы её внука Павла. И вот ещё один пинок модной туфлей: «Сегодня никто из старожилов Алупки не может указать даже, где её могила». Даже!.. А кто укажет могилу любого члена Общественной палаты, через год после его безвременной кончины? А кто укажет вашу собственную, мадам? Или вы уверены в своём бессмертии?
Источники сведений у Бобровой — и читатели обратили на это внимание — в подавляющем большинстве безымянны: «горожане», «местные жители», «жители края», «старожилы Алупки», «случайный прохожий», «сосед Морозовых», «старик из дома напротив», «продавцы на площади», «чуть захмелевший мужчина»… А то еще так: «ходили слухи»… «говорят»… «рассказывают»… «по словам горожан»…
Это «глас народа», так? По последним данным, в Алупке 8745 жителей. И такое впечатление, будто высказались, вопреки первоначальному уверению о молчаливости горожан, 8744 человека, включая грудных младенцев. Великим мастером по «народному гласу» давно показал себя Солженицын. В одной главе его пятизвездного «Архипелага» читаем, например, подряд 13 леденящих кровь историй о беззаконии, и в 9 из них — ни имён, ни дат, ни места события, а только атрибуции такого рода: «один портной», «простая продавщица», «завклубом», «рядовой матрос», «неграмотный пастух», «умелый плотник», «школьник», «бухгалтер», «двое детей»… И так по всему бессмертному «Архипелагу»: «один врач», «один офицер», «водопроводчик», «полуграмотный печник», «молодой узбек», «две девушки», «три комсомолки»… А то еще так: «как говорят», «прошёл слух», «есть молва» и т. п.