Оружие уравняет всех

— Неужели кто-то хочет усыновить чернокожего в таком возрасте? — Николаев выпятил губу. — Если да, то под конкретную программу.

— Что вы имели в виду, когда сказали «конкретная программа»?

— В первую очередь — об использовании. Но закроем эту тему.

— Не торопитесь. — Вивьен сменила положение на диване и неторопливо прикурила сигарету. — Вас удивила трехзначная цифра. Но наверняка не смутит двухзначная. В суданской провинции Дарфур более четырех лет продолжается гражданская война. От голода и болезней ежедневно умирают около восьмидесяти детей. Вы не ослышались — около восьмидесяти. Не верите мне, можете заглянуть в доклад ЮНИСЕФ, опубликованный арабскими средствами массовой информации. Наша организация активно помогает проводить вакцинацию детей против полиомиелита, кори. Знаете, что такое синдром недоедания и как трудно вылечить его одними только витаминами?

— Представления не имею.

— А, — Вивьен махнула рукой и просыпала пепел себе на колени. И продолжала чуть раздраженно: — Гуманитарные миссии, подобно нашей, сталкиваются в Дарфуре с серьезными трудностями. Суданские чиновники не дают нам спокойно дышать плюс бесчисленные повстанческие отряды и проправительственные наемники нападают на миссии и гуманитарные караваны, забрасывают гранатами лагеря беженцев. За время четырехлетнего насилия в стране погибло двести тысяч человек, два с половиной миллиона стали беженцами. Как вам такие цифры?

Николаев счел за благо не отвечать на этот вопрос, как оставил без должного внимания пылкую речь Вивьен. Он был в курсе и цифр, и самой проблемы под названием «вооруженный конфликт в Дарфуре» с его точкой отсчета в феврале 2003 года. Повстанцы заявили, что представляют интересы неарабского населения провинции и начинают борьбу «против узурпации их прав правительством, представляющим интересы арабского населения Судана». Спустя год Африканский Союз направил в зону внутреннего конфликта в Дарфуре семитысячный миротворческий контингент с задачей по контролю за соблюдением соглашения о прекращении огня. Но отвратительное финансирование и техническое обеспечение не позволило миротворцам сдержать насилие на западе.

— Значит, предварительная дата конец ноября? — спросил Нико.

— Да, — подтвердила Вивьен, быстро остывая. — Я лично приму участие в заключительной фазе операции. Придется решать множество проблем как с суданскими властями, так и с властями Чада: мы планируем поднять самолет с детьми со взлетной полосы в столице республики. Точную дату вылета я смогу назвать лишь по прибытии, когда мне представится возможность оценить обстановку в целом: что удалось сделать, с чем еще придется бороться.

— Вы легко соглашаетесь на мое предложение.

— Я вижу в нем благую цель. Вы ценой собственной жизни хотите спасти ребенка. Пусть даже одного. Кстати, о ценах. Сколько вы готовы заплатить мне за лишних пассажиров?

— Мы планируем вернуться полной командой плюс девочка. Итого — четверо или пятеро. Я еще не определился с составом команды. Но у меня уже есть на примете два парня. Мы согласны оплатить полет в два конца, хотя полетим в один. Сколько вы запросите за оформление документов на девочку?

Нико, задав этот вопрос, решил закрыть неприятную для него тему. В Вивьен он увидел натуральную стяжательницу. Хотя дело есть дело.

Она поняла его без дальнейших разъяснений.

— Полный расчет произведем здесь, может быть, в этом офисе и в присутствии Армана, — поставила она точку. — Помните, я вам сказала, что не занимаюсь бизнесом?

— Как не помнить? Вы возглавляете благотворительный фонд. Кстати, вы сегодня вечером свободны? Мы могли бы поближе познакомиться в ресторане.

«Скажи „нет“,» — мысленно обратился к ней Нико, делая взгляд томным.

Она удовлетворила его просьбу наполовину, сказав, однако, в два раза больше:

— Почему бы и нет?

Он улыбнулся ей кончиками губ и встал проводить до двери. Там она задержала за рукав Армана Ришпена и что-то сказала ему на ухо. Нико тактично оставил их вдвоем. Когда Ришпен вернулся, Николаев посмотрел на него в упор.

— Скажи честно, Арман, эта баба не замешана в криминале? — Он кивнул на дверь. — Она тут выкатила трехзначную цифру. Она собирается ввезти в страну сотню маленьких оборванцев. Даже один этот факт попахивает нелегальной иммиграцией. — Он прочитал вопрос в голубых глазах француза: «Почему тебя это должно волновать?» — и ответил на него: — Если погорит она, погорю и я. Мне нужен более или менее чистый канал.

— Более или менее, — покивал Ришпен. — Ты сам и ответил на свой вопрос. Чего ты еще хочешь?

— Чего я хочу? — Нико встал и прошелся по кабинету, сунув руки в карманы брюк. — Чего я хочу? Я хочу, чтобы все прошло гладко. Я требователен к себе, к своим партнерам. Я обязан быть требовательным и к своим компаньонам.

— Ты хочешь гарантий?

— Черт возьми, да!

Арман снова рассмеялся. На сей раз над обескураженным видом коллеги.

— Одним словом, ты не знаешь, чего хочешь. Мне объяснить твое состояние?

— И что мне нужно сделать для этого? Выпить пузырь вина?

— Слушай. Во-первых, ты сильно нервничаешь, хотя виду не подаешь. Тебя гложет неуверенность. У тебя нет партнеров, на которых ты смог бы полностью положиться. Ты видишь начало и конец операции, но боишься посмотреть на то, что между ними. А там прорва работы. Там колючие мотки нервов, там страх и риск, на который ты идешь осознанно. Там то, о чем ты в тайне мечтаешь и от чего бежишь.

Алексей Николаев и Арман Ришпен познакомились в Сербии, защищать которую приехали добровольцами. День в день, час в час, как в задачке по арифметике, навстречу друг другу вышли два человека: один из России, другой из Франции. Их путь к цели был покрыт слоем нечистот поездов, барыг, таможенного и бандитского рэкетов. Они были молоды и шли защищать не демократию — фигня все это, — они жаждали приключений и нашли их. Алексей и Арман вошли в интернациональный отряд, который противостоял хорватским диверсионным группам, а тех в свою очередь обучали натовские инструкторы. Вдвоем они попали в первую переделку и впервые убили.

В горах Герцеговины снайперы стреляли так, что пули у виска свистели. Только успевай нырять за укрытия. В Сараево горожане опасные направления перегораживали кирпичными «берлинками», бетонными блоками, маскировочными сетями и даже простынями. В стенах первых этажей были проложены проходы, чтобы путь пролегал под сводами параллельно простреливаемой улицы. И все же город, холмы вокруг которого были заняты сербами, был во власти снайперов-босняков. Дети забывались во время игры, женщины теряли бдительность под грузом домашних хлопот. И гибли под пулями. Чаще всего снайперы противника выбирали женщин и детей и называли это «стрельбой боевыми патронами по неразумным мишеням». Алексей помнил, как рассказывал друзьям по возвращении домой:

«Снайперы держали центр города, где высотные здания, а в наших руках был частный сектор и холмы на окраинах. Мы били зажигательными по верхним этажам зданий, чтобы пожаром выявить босняков. Мы высылали к снайперскому гнезду гранатометчиков, и среди них был мой друг Арман Ришпен, этот отличный и вечно чем-то недовольный, как и все французы, парень. Иногда посылали танки, которые прямой наводкой выбивали снайперов. Жители ждали туманов и снегопада… В ясный солнечный день по городу все передвигались только бегом. А машины проносились на огромной скорости. Так что жизнь — не сахар: не убьет снайпер, собьет машина».

Столько лет прошло, а Алексей Николаев, получивший в Сербии кличку Нико, помнил все в деталях. Как можно забыть босанских снайперов, это проклятье города? Попадали они не часто, но что хорошего?.. Когда рядом с головой пролетает пуля и бьет в стену — ощущение не из приятных. Ты можешь упасть — но кому охота валяться в грязи? Лучше всего бежать — и сразу в укрытие. Отыскал взглядом высотное здание — переходи на бег. Если прохожий впереди тебя побежал — беги и ты. На столбах указатели: «Внимание! Снайпер!» — и стрелка, указывающая направление стрельбы. На войне как на войне. В майские дни целые кварталы рушились под артиллерийскими ударами. Высотные дома, как ели, горели. Крупнокалиберные браунинги мели улицы, где неделями разлагались трупы.