Страница 47 из 104
Уж коли мы затронули вопрос о том, как традиционная власть гармонично и органично сочетала в себе исполнительные и законодательные функции, показательным является и судебное дело на Руси. Суды, в зависимости от важности дел, осуществлялись воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей, но в любом из них заседали выборные от посадских людей и крестьян — по 5–6 «добрых и смысленых» людей. Это уже институт присяжных в его законченной форме на Руси, еще до преобразований Петра! Крепостная зависимость крестьян в Московской Руси состояла лишь в следующем. Помещик получал землю. Прикрепленные к данной земле крестьяне должны были содержать его и обеспечивать необходимым, что позволяло ему исполнять свои тягловые военные и административные обязанности. В зависимости от местных условий и урожайности существовали нормы снабжения землевладельца. В черноземных районах оно осуществлялось путем барщины — работы на участках, выделенных персонально помещику, в нечерноземной распространение получил оброк. Земля выдавалась помещику только на время его службы, и никакого личного рабства до европейских реформ Анны Иоанновны и Бирона не было в помине! В допетровской Руси труд крестьянина был государственным тяглом, равно как была и особым тяглом военная служба поместного дворянина. Крестьянин не являлся собственностью помещика и был прикреплен исключительно к земле. Крепостное право в его неприглядном виде, когда крестьянство было отчуждено от государства и попало в позорную личную зависимость к дворянству, освобожденному от государственного тягла службы, стало следствием именно европоцентричной парадигмы власти.
Любой крестьянин, хоть черносошный, хоть крепостной, мог свободно распоряжаться своим наделом, то есть своей долей в земле общины: мог завещать ее, разделить между детьми, продать, наконец, после чего идти куда душе угодно — хоть в ушкуйники, хоть в казаки. Соответствующим учетным юридическим статусом обладал не он, а его земля. Тот, кто купил ее или получил в дар, автоматически принимал на себя и тягло, обусловленное владением этим участком, выплачивая подати государю и помещику. Однако подданные обычно не платили очень больших налогов. Только в чрезвычайных обстоятельствах государство испрашивало «пятую деньгу» или «десятую деньгу» от всего имущества, тогда как в Польше, например, такой обременительный налог на землепашца был нормой. В России для введения чрезвычайных налогов требовался созыв Земского собора. Всей землей решали дела, на которые нужно было раскошелиться. Таким образом, мы видим, что традиционная монархическая государственность в России была не только централизованной монархией, но и опиралась на низовые демократические институты. Свобода личности каждого была гарантирована самой верой Православной. Человек чувствовал себя более свободным, чем любой обыватель теперь. Но, кроме того, эта свобода была обеспечена и собственностью на землю любого желающего, собственностью, обусловленной налоговыми обязательствами, но во всех иных отношениях полноценной.
Итак, традиционное государство есть такая форма организации народа, при которой верховная личная власть обеспечивает гарантированное участие каждого в политической жизни государства на правах человека, включенного в систему тягловой службы, и дарует любому человеку священное право собственности на землю, осуществляя при этом органическую связь между землей и государством.
Эпоха Царствия, эпоха московской Руси — это и эпоха органического роста Империи, национальной Империи русского народа, который включал в свою политическую орбиту все новые племена и культуры, сохраняя нерушимой национальную систему власти. Европейская же парадигма власти, то есть переход от национальной Империи к Империи вненациональной, от Империи православной к Империи светской с внешней православной атрибутикой, привел Россию к краху, точно так же, как пал Рим, который перестал быть латинским, а стал варварским. Точно так же пала и Византия, ставшая не Империей эллинов, каковой она процвела при царе Ираклии и его преемниках, а Империей всех народов, подмятых легионами под крыло римского орла.
Империя не гарантировала в Византии и единство веры. Многочисленные ереси и монофизитский раскол ослабили Константинополь, но, пока он был в основном эллинским, он стоял. Став же интернациональным, он пал перед национальной мощью османов. Не случайно, что во время штурма Константинополя турками на стены для защиты священного города христианского мира взошло всего 4 тысячи человек. И это при почти миллионном населении! Среди этих защитников были сербы, болгары, русские, генуэзцы, франки, но почти не нашлось греков. Город пил и гулял, пока горстка чужеземцев защищала дом Святой Софии. Империя перестала быть для греков своей, и они сдали ее османам.
Российская Империя последнего периода также перестала быть своей для массы русского народа. Именно поэтому с такой легкостью подхватывались слухи о мнимом предательстве Царицы в пользу немцев, а Временное правительство не брезговало пользоваться лозунгами, имевшими национальное русское звучание. Даже на уровне символики Временное правительство симулировало возвращение к исконной русскости: достаточно вспомнить двуглавого орла, срисованного художником Билибиным с печатей Московских Царей, только лишенного корон. Вспомним многочисленные плакаты революционной поры с образом всадника в красном плаще, колющего змея, как на иконах святого Георгия Победоносца. Что бы ни говорили поборники императорского периода России, но немецкий душок от бюрократического строя, да и от династии, окончательно отбил нюх русского народа на все государственное. А потеряв опору в лице монархии и государства, народ моментально утратил и национальное самосознание, задолго до революции 1917 года! Большевики просто ускорили не ими начатый процесс.
Важный урок — любое государство появляется на свет как плод политической деятельности конкретного народа. Если народ чувствует в себе политическую мощь, то ничто не может остановить его на пути к стремлению к Империи, то есть на пути к желанию сделать свой собственный национальный идеал универсальным законом, навязанным подчиненным. Достигнув естественных пределов роста, Империи переходят в фазу стабильного развития, уже чреватого застоем и деградацией. В первую очередь, вынужденно допуская покоренные окраины в организм государства, державный народ ослабляет этот организм. Изначальные, коренные, исключительно национальные ценностные установки постепенно обесцениваются в глазах потомков и наследников завоевателей и покорителей. Очень часто державный народ, неожиданно одряхлев, теряет живую связь с им же самим созданным государством, которое превращается в орудие для всевозможных корпоративных интересов, в том числе — и носящих этнический окрас некогда покоренных окраин. Это начало конца любой Империи, любой государственности.
Государства создаются конкретными народами через своих национальных вождей, и на первых порах они есть функция органического роста и развития культурных задатков данного этноса. Главнейшей задачей любого государства, если оно хочет жить, является охрана тех национальных начал и того народа, который его создал. Государство — это средство на пути к выполнению народом своей исторической миссии. Его собственная цель состоит в сохранении и в дальнейшем развитии того национального коллектива, которым оно стоит. Государство становится живым организмом народа, к которому нельзя самовольно пришить чуждые ему органы. Полезность государства определяется его полезностью в деле процветания культуры и жизни державообразующего народа. Государство есть высшее воплощение инстинкта самосохранения, заложенного в этносе. Если инстинкт увядает, то государство рушится, и никакой простой экономической целесообразностью оно не может удержаться на поверхности стихии исторического бытия. Государство не может существовать в форме формально-механического учреждения, поскольку оно — организм, а не мертвенный механизм. Потеря большинством населения правильного понимания смысла государства, а тем более — утрата понимания этого смысла верхами народа приводят к национальному краху.