Команда

“Мы все умрем здесь”, – подумал Али-хан, но отнесся к этому с философским спокойствием. Пути назад все рано не было.

Между тем осада могла затянуться надолго, и надо было где-то разместить своих людей, нуждавшихся в пище, отдыхе и воде для омовения. Этим занимался Ильяс. Прежде всего, он позаботился о командире, у которого рана на плече внезапно дала о себе знать дергающей болью и новым кровотечением. Двухэтажный частный дом, чудом сохранившийся в центре, казался идеальным местом для постоя.

Там проживала семья Куренных.

Ильяс, подгоняя хозяев дулом автомата, бесцеремонно выставил на улицу Алика, его мать и бабушку. Бабушка, совершенно бесстрашная оттого, что жизнь ее находилась на излете, учинила настоящий бунт.

– Вы что же это творите, фашисты! – ломким голосом закричала она, наскакивая на Ильяса, как отважная наседка.

– Прикуси язык, женщина! – отрезал Ильяс.

– Еще чего! Будут мне в моем доме приказывать всякие черно…

Алик не дал договорить оскорбительное слово, прикрыв бабушке рот ладонью. И очень вовремя. Глаза Ильяса побелели от бешенства, и палец лег на курок.

Бабушку с трудом удалось угомонить, усадив ее на лавочку в палисаднике.

– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила у Алика мать.

– Не знаю…

– Может, к Фроловым пойти? Они приютят, я уверена.

Однако к соседям идти не пришлось. Появившийся Али-хан укоризненно покачал головой и тут же все перерешил. Он вернул семью в дом, а сам расположился в столовой, где прилег на диван и закрыл глаза.

– Я сейчас доктора приведу, – пробурчал Ильяс, явно недовольный поведением командира.

– Не надо, – поморщился Али-хан. – Делами займись.

Ильяс ушел, оставив в доме одного боевика для охраны.

Дел действительно было по горло. Поэтому рыть окопы пришлось местным. Боевики, поигрывая автоматами, прошлись по домам и выкурили оттуда всех, кто попался под руку. Взрослых среди них оказалось совсем немного. В основном это были пацаны и девчонки, всякими хитростями избежавшие поездки на огороды.

Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.

– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.

– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!

В ответ раздался издевательский смех.

Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик

Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.

Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль

Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.

Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.

– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.

– Да, – ответил тот.

Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в

Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.

Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.

Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?

– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..

И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.

Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.

Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.

Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.

Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы

Шульгину надежной помощницей. Сейчас время работало на захватчиков, позволяя им укрепить оборону.

Шульгин сразу догадался, куда и зачем ведут ребят с лопатами.

Спрятав в углу свою милицейскую форму, участковый сунул пистолет за пазуху и начал спускаться с чердака.

Во дворе произошла легкая заминка. Там Шульгин неожиданно нос к носу столкнулся с крутобедрой теткой, в растерянности стоявшей возле веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Шульгин сделал шаг назад, но было уже поздно. Тетка увидела его.

– Ой! – радостно воскликнула она. – Вот ты-то мне и нужен! Ты же из милиции, да? Я хочу заяву сделать. Брюки мужнины у меня украли. И рубашку. Вот тут висели…

Внезапно тетка осеклась, узнав на Шульгине пропавшие вещи.

– Тихо, тихо! – сказал участковый, прикладывая палец к губам. -

Временная конфискация. Верну в полной сохранности, не сомневайтесь.

С этими словами он быстрым шагом пересек двор и исчез за углом.

Тетка с изумленно открытым ртом проводила его взглядом.

Жирный чернозем легко поддавался лопатам. И все-таки вырыть окопы полного профиля было не так-то просто. Особенно без сноровки. У девчонок через полчаса работы на ладонях вздулись пузыри. У пацанов тоже руки горели огнем. Но боевики торопились и ни разу не дали передышки. Наоборот, подгоняли грозными окриками.

Особенно лютовал один из них, по имени Мовлади. В этом молодом парне с круглым рябым лицом без труда угадывался русский.

Бывший контрактник Сергей Варгузов был родом из подмосковного

Ступина. В первом же бою с моджахедами его взяли в плен и наверняка поставили бы к стенке, если бы он по трусости не выразил горячего желания принять мусульманство. Вслед за Ильясом Варгузов громко повторил главное исламское свидетельство-шахаду: “Я знаю, верю всем сердцем и подтверждаю на словах, что Мухаммед – последний Посланник

Аллаха”, – обрил голову и стал мусульманином. После этого Ильяс привел его к командиру.

Али-хан презирал изменников, справедливо считая, что предавший единожды может предать и во второй раз. Однако в Коране было сказано: “…если враг твой прекратит борьбу – Всемилостив наш Бог и

Всепрощающ”. Спорить с этим было все равно что равнять себя с Богом, а это – великий грех.

Так Сергей Варгузов, получивший новое имя – Мовлади, стал членом отряда боевиков. Стараясь выслужиться, он изо всех сил пытался быть правоверней любого мусульманина. Но это выражалось лишь в особой жесткости, которой он превзошел даже свирепого Ильяса. Одно только огорчало Сергея-Мовлади. Как он ни старался, у него решительно не росла борода, от чего среди моджахедов он выглядел белой вороной…