Страница 90 из 127
— Они брали с собой колбасные консервы?
— Это был их обычный паек. Знаю, к чему вы клоните. Доктор Энкарно почему-то решил, что они отравились.
— Разве это не так?
— Когда я заехал за ними, у них оставалось еще несколько банок, одну они отдали мне. Если доктор Энкарно прав, то почему я до сих пор не лежу на кладбище? У меня была точно такая же возможность отравиться.
— Педро говорит, будто вы видели, как к Краунену приезжали на катере какие-то американцы.
— Да, примерно недели две назад. Я возвращался домой с улова, вижу, к острову Блаженного уединения причалил большой военный катер. Американские моряки. Тогда их к нам еще не понагрянуло как саранчи, ни одного в Панотаросе отроду не видывали. Поэтому я сразу и заприметил их. А когда ошвартовал свой баркас у берега, рядом причалила шлюпка с катера. Матросы остались на веслах, а трое сошли на пляж. Краунен, еще один американец в штатском да какая-то девушка.
— Она была в военной форме?
— В штатском. Как на бал нарядилась, такое красивое белое платье.
— Брюнетка?
— Точно не скажу. Было уже темно.
— Помните, вчера в полицейском комиссариате присутствовала переводчица генерала Дэблдея? Не она ли приезжала на катере?
— Нет. У этой волосы цвета лунной воды, а у той были… — Рыбак пытался вспомнить. — Да, пожалуй, темные…
— Темные! Значит, она, — пробормотал Мун. — Попробуйте представить себе переводчицу не с серебряными, а с длинными черными волосами.
— Точно она! Как это я сам не догадался!
Уже распрощавшись, Мун, сам не зная почему, спросил:
— А что вы думаете по поводу слухов о русской подводной лодке?
— Детские сказки! — Камило со злостью сплюнул.
— Не совсем. Американцы перехватили шифрованную передачу.
Рыбак метнул в Муна взгляд, от которого у того прошли по спине мурашки. Потом круто повернулся и, не разбирая брода, по грудь в воде, пошел к своему баркасу. Мун оделся и, ежеминутно оглядываясь, побрел прочь. На постепенно удаляющемся баркасе стоял рыбак и все черпал и черпал консервной банкой из бачка. Судя по жажде, похмелье у него было колоссальное. Но Мун мог поклясться, что тот трезв, как мертвая медуза.
Погруженный в раздумье, Мун с низко опущенной головой шагал по пляжу, пока не наткнулся на колючую проволоку. Возможно, он даже не осознал бы, что проходит мимо военного лагеря, если бы не автобус без окон и опознавательных знаков, привлекший его внимание еще во время визита в медчасть. Закрытый наглухо, молочно-белый автобус вызвал цепь ассоциаций: от белого цвета к белым медицинским халатам, от халатов к врачам, от врачей почему-то к ученым, от них — к показавшемуся знакомым высокому худощавому человеку, который мылся тогда под душем.
Мун закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти его внешность. Черты лица расплывались, зато запомнилась присущая медикам тщательность, с которой тот мыл ногти. И в то же время он проделывал эту процедуру не со свойственной хирургам сосредоточенностью, а скорее с тем отсутствующим видом, который романисты обычно приписывают ученым. Ученый? Единственное место, где Муну пришлось сталкиваться сучеными, была квартира его друга и соседа профессора Холмена. Чувствуя, что от истины отделяет тонкая стенка, Мун решительно повернул к воротам лагеря, но тут натолкнулся на столь же решительное сопротивление со стороны часового и вызванного им дежурного офицера. Предъявление удостоверения не оказало никакого воздействия: в лагерь приказано впускать только штатских, могущих предъявить талон на душ. Мун попросил вызвать майора Мэлбрича или начальника медчасти, но оба, если верить офицеру, с самого утра отправились в Черную пещеру. Приходилось волей-неволей отложить этот вопрос на позднее время.
Мун направился в полицейский комиссариат. Он уже заходил туда перед беседой с доном Камило. Тогда ему сказали, что полковник Бароха-и-Пинос находится в Малаге, но должен скоро вернуться.
На этот раз Муну повезло больше: начальник полиции вызван к генералу Дэблдею, но попросил сеньора Муна подождать, если тот явится. Это пространное объяснение между посетителем и дежурным полицейским происходило при помощи знаков и разговорника, на титульном листе которого стояло: «Для военнослужащих американской армии».
Мун присел на скамейку и от нечего делать принялся разглядывать обсиженный мухами портрет Франко.
Он не слышал, как вошел начальник полиции, — увидел это по мгновенно изменившемуся поведению полицейского.
— У меня для вас кое-что есть, — начал начальник полиции, пригласив Муна в кабинет.
— У меня тоже, — прервал его Мун и рассказал про письмо, умолчав роль Куколки в этой истории.
— Краунен? Тот, что проживал у маркиза Кастельмаре? — нахмурился начальник полиции.
— Вы его знаете?
— Не лично, но катастрофа… вернее, потеря американцами секретных устройств, естественно, потребовала от меня пристального внимания ко всем иностранцам.
— Что же вы установили?
— Его американский паспорт и въездная виза в полном порядке. Поскольку мистер Краунен после воздушной катастрофы не появлялся в Панотаросе, я потерял к нему служебный интерес — в отличие от теперешнего постояльца маркиза…
— Мы сейчас говорим о Краунене, — прервал его Мун. Он вовсе не намеревался делиться с полицией всеми сведениями о Хью Брауне, которыми располагал.
— Как вам угодно. Не понимаю, почему вы придаете этому письму такую важность, тем более что даже не знаете толком, кому из Шриверов оно было адресовано. Может быть, он приглашал мисс Гвендолин на любовное свидание?
— Краунен связан с преступным синдикатом Рода Гаэтано. Это имя, надеюсь, не нуждается в комментариях.
— Ну что вы! Международная знаменитость, тем более у нас. Мы, испанцы, романтический народ. Окружаем ореолом любого соотечественника, если он хоть чем-нибудь, пусть даже разбоем, прославил испанское имя! — патетически воскликнул полковник, потом добавил иным, то ли насмешливым, то ли чересчур равнодушным тоном: — А доказательства?
— Чего? — не сразу понял Мун.
— Этой связи.
Мун, чувствуя себя немного в смешном положении (появление Куколки в Пуэнте Алсересильо 18 марта он по-прежнему решил умалчивать), рассказал про групповой снимок знаменитых гостей купального сезона в Санта-Монике и, не дождавшись реплики полковника, перешел в наступление.
— Я, в свою очередь, удивляюсь, отчего вы не придаете письму Краунена ровно никакого значения. Возможно, вы читали его, когда после смерти Шриверов знакомились с их бумагами. — Мун испытующе посмотрел на полковника.
— Нет. — Тот спокойно выдержал его взгляд. — Вам, должно быть, известно, что с бумагами знакомятся, только когда возникает подозрение в убийстве или самоубийстве. А я и тогда и сейчас вполне полагаюсь на компетенцию доктора Энкарно. Все письма в непрочитанном виде отправлены вместе с другими вещами мистеру Шриверу.
— Вы сами занимались этим?
— Да. Полицейским доверять нельзя — увидит какую-нибудь вещичку и возьмет. Так сказать, на память.
— Не заметили ли вы хотя бы конверт со штемпелем «Пуэнте Алсересильо»?
— Конвертов там вообще не было, а все письма от мистера Шривера.
— Вы только что утверждали, что не читали их, — поймал его Мун.
— Все шесть были на фирменном бланке мистера Шривера, — с улыбкой отпарировал полковник. — Чтобы заметить это, необязательно знакомиться с содержанием.
— А может быть, их было все-таки семь? — в шутливом тоне спросил Мун. Он притворился, будто смотрит в окно, мимо которого проходил саперный взвод, а сам настороженно наблюдал за полковником.
— Вы мне не доверяете?! — Тот вскочил с такой внезапностью, что Мун на всякий случай отодвинулся подальше. Но начальник полиции, круто повернувшись, направился к сейфу. Вернулся он с папкой и уже более спокойно сказал: — Имейте в виду, вы всего-навсего частный детектив. Я мог бы вообще не разговаривать с вами, но генерал Дэблдей просил оказывать вам всяческое содействие. Так что не будем говорить о пустяках. Вот опись вещей, а вот перевод. Убедитесь сами.