Страница 66 из 74
— Начался штурм! — крикнул Эссен, наклонив свое массивное тело вперед, в тщетной попытке облегчить труд своего уставшего жеребца.
Теперь они были уже в деревне, среди развалин домов, среди потрепанных войск, отступающих в беспорядке; синие мундиры, посеревшие от пыли; офицеры, которые с проклятиями пытались вернуть их в строй и раздавали солдатам удары шпагами плашмя. Эссен снова взревел, как боевая труба; он размахивал шпагой над головой и, пришпоривая коня, рванулся в самую давку. При виде его солдаты начали останавливаться, поворачиваться лицом к неприятелю и инстинктивно жались друг к другу, равняя ряды.
Впереди, среди руин, виднелась так же изрядно потрепанная колонна противника — должно быть, она ворвалась сквозь брешь подобно урагану, но сейчас это была скорее толпа, нежели колонна; офицеры, взобравшись на плечи солдат, дурачились, размахивая шляпами и шпагами. Над ними развивались знамена. Приближение строя русской пехоты вызвало у них минутное замешательство; с обоих сторон прогремели редкие выстрелы. Хорблауэр заметил, как один их французских офицеров, только что призывавший своих солдат идти вперед, пал мертвым. Он огляделся в поисках Эссена, но все вокруг было покрыто пороховым дымом. Хорнблауэр направил свою лошадь на фланг; мысли его работали с лихорадочной от возбуждения быстротой, пули пели над головой; он чувствовал, что штурм достиг своего переломного момента. Хоть ненадолго остановить атакующую колонну — и потом уже любая мелочь может изменить положение вещей, а только что наступавшие войска могут столь же быстро побежать обратно. Он достиг дверей церкви в тот самый момент, когда из них хлынул поток солдат — гарнизон торопился с отступлением, прежде чем неприятель сможет отрезать его и окружить. Хорнблауэр выдернул шпагу из ножен, каким-то чудом умудрившись при этом удержаться в седле.
— Вперед! — крикнул он, размахивая клинком.
Никто из солдат не понял, что он кричал — стоящие рядом недоуменно воззрились на незнакомый синий с золотом мундир — но зато его жесты были понятны каждому. В задних рядах Хорнблауэр на секунду увидел Клаузевица и Дибича, командовавших этим отрядом, но времени для споров уже не было и, к тому же, с сожалением подумал он, вся ученость этих офицеров была бесполезна в этой свалке.
— Вперед! — снова крикнул он, указывая шпагой на фланг атакующей колонны.
Солдаты повернулись и последовали за ним — никто не мог устоять против перед его вдохновляющим примером и красноречивыми жестами. Французская колонна и линия русских все еще обменивались отдельными выстрелами, колонна все еще понемногу продвигалась вперед, а линия изгибалась и пятилась.
— Выровнять шеренги! — снова заорал Хорнблауэр, поворачиваясь в седле; его раскинутые руки и сжатые кулаки лучше слов подсказывали русским, что они должны делать, — Заряжай!
Солдаты выровняли ряды, идя вслед за ним; в руках у них замелькали шомполы. Их было не больше пары сотен человек. Спотыкаясь, они пробирались сквозь развалины домов. Теперь русские вышли прямо во фланг колонны; Хорнблауэр видел повернувшиеся к ним лица. Они были так близко, что Хорнблауэр отметил удивление и растерянность в поведении солдат, которые вдруг поняли, что свежие силы неприятеля готовы ударить им во фланг.
— Огонь! — завопил Хорнблауэр, и из жидкой линии, которую он вел за собой, громыхнуло некое подобие залпа.
Он увидел два шомпола, летящих вперед по пологой дуге. Ими выстрелили из мушкетов солдаты, слишком увлекшиеся при заряжании, которые, забыв вытянуть шомпол, машинально вскинули оружие к плечу и нажали курок. Один из шомполов как стрела вонзился в плечо французского солдата. Колонна заколебалась и попятилась — ни один из нескольких сотен человек в ней не ожидал этой атаки с фланга, все их внимание было приковано к отряду Эссена, находившегося перед их фронтом.
— В атаку! — крикнул Хорнблауэр, размахивая шпагой и посылая лошадь вперед.
Русские с криком бросились за ним. Хорнблауэр увидел, как вся вражеская колонна заметалась и вдруг хлынула прочь, ломая ряды. Французы повернулись спинами и Хорнблауэр вдруг вспомнил когда-то слышанное выражение о том, что вид неприятельских ранцев — лучшая из картин, которая может предстать перед взором солдата. Затем он увидел, как один из французов обернулся и направил на Хорнблауэра свой мушкет. Из ствола вылетел дымок и лошадь Хорнблауэра, конвульсивно рванувшись, вдруг ткнулась мордой в землю и опрокинулась. На мгновение Хорнблауэр почувствовал себя летящим по воздуху; он был слишком возбужден, чтобы почувствовать страх, поэтому сильный удар, сопровождавший его встречу с землей, вызвал у него лишь удивление. Но даже когда этот удар почти лишил его дыхания и перетряхнул каждую косточку, разум Хорнблауэра самым фантастическим образом продолжал работать, сознание было абсолютно ясным и он услышал, как отряд, наносивший фланговый удар по колонне, который он только что возглавлял, прокатился над ним с громкими криками. Только поднявшись на ноги, он внезапно ощутил слабость во всем теле и заметил, что весь покрыт синяками и ссадинами. Хорнблауэр с трудом держался на ногах — они буквально подгибались под ним, когда он, прихрамывая, проковылял вперед, чтобы подобрать свою шпагу, которая лежала, сияя на солнце, в пыли, между двумя мертвыми телами.
Неожиданно он почувствовал себя странно одиноким, но это продолжалось недолго. Почти сразу же ему пришлось погрузиться в бездну человеческого общения — Эссен и его штаб обступили его, вопя от возбуждения и восторга. А он, слегка оглушенный при падении, в разорванном мундире, со шпагой, болтающейся в дрожащей руке, был просто ошеломлен их неистовыми поздравлениями. Один из офицеров спрыгнул с лошади, Хорнблауэра, бережно поддерживая, подсадили в седло и они медленно двинулись вперед, к валу. Лошади фыркали и осторожно ступали по истерзанной земле среди убитых и раненных. Остатки атакующей колонны спасались бегством через брешь, провожаемые сильным мушкетным огнем защитников. Когда они были уже неподалеку от укреплений, пушки взбешенных неудачей осаждающих вновь открыли огонь. Одно или два ядра пролетели над головой у всадников и Эссен, как разумный человек, натянув поводья, отъехал с линии огня.
— Этот миг стоит запомнить, — сказал он, оглядывая поле битвы.
Голова Хорнблауэра все еще была ясная. Он понимал, насколько чувствительным ударом для осаждающих должен был стать отбитый штурм. После жестокой борьбы на подступах им, наконец, удалось, подойтиа прошами к самому валу, пробить в нем брешь и броситься на штурм, который должен был решить судьбу укрепления — и все это ради того, чтобы быть отбитыми, когда победа, казалось, уже была в их руках. Он знал, что Макдональду будет необычайно трудно заставить свои войска снова идти на штурм — кровавые неудачи, подобные сегодняшней, действуют на солдат угнетающе и заставляют задуматься о сохранении своей жизни. Теперь Макдональду придется потерять много времени; несколько дней ему придется заниматься бомбардировкой, проложить еще несколько апрошей и прорыть еще одну линию траншей, прежде чем он рискнет еще на один штурм. Может быть город даже и устоит. Может быть, этот штурм был последним. Хорнблауэр чувствовал себя пророчески воодушевленным. Он вспомнил, что слышал как Массена вынужден был отступить из-под Лиссабона — это стало первым поражением Империи на юге, а сейчас Веллингтон уже в Мадриде и угрожает границам самой Франции. Быть может, Рига станет самой северной точкой, куда дотянулась рука Империи. Быть может, этот прорыв через брёшь запомнится как самый далекий прорыв солдат Бонапарта на север. В этом случае — пульс Хорнблауэра забился быстрее — фланговая атака, которой он предводил, этот неожиданный бросок пары сотен солдат, собранных в полной неразберихе, станет ударом, который спутал планы Бонапарта по овладению миром. И все это сделал он. Да, это будет великолепно смотреться «Таймс»: «Под коммодором сэром Горацио Хорнблауэром, кавалер ордена Бани, когда он вел солдат в атаку была убита лошадь». Барбара будет в восторге.