Наместник

Муромский сообщал мне о делах в классе и в школе, об учителях и учебе, шутил, что я нарочно заболела в конце года и надеялся, что меня выпишут к прощальному вечеру. Послания его, как и раньше, были отпечатаны на компьютере, и это обстоятельство немного меня огорчало. Наверное, живой человеческий почерк согрел бы и порадовал меня больше. К тому же записки Муромского были короче, чем мне хотелось и не совсем того содержания, на которое я надеялась.

Когда же, наконец-то, настал счастливый и долгожданный день моего освобождения, я отправилась в ординаторскую. Нужно было, как водиться, вручить дорогому Юрию Юрьевичу, которого мы за глаза называли "доктором Ю-Ю", презент, бутылку какого-то дорогого вина, на которое, как всегда, не поскупился отец. Вызвав доктора в коридор, я собралась было, пробормотав какие-нибудь изъезженные фразы, вручить ему пакет и поскорей смыться из надоевшей больницы. Но он неожиданно прервал меня:

— Не надо!

— Как? — опешила я.

— Я тебе сейчас помог, а потом, может быть, ты меня выручишь.

— Когда потом? — недоумевала я.

— Когда придет время.

Дверь за ним захлопнулась, а я, не особенно задумываясь над словами доктора, зашагала вниз по лестнице на встречу солнцу, весне и любви.

Из больницы меня забирал отец. Я ехала в машине, преисполнясь чудесным настроением. Я радовалась тому, что выздоровела, что подгадала прямо к прощальному вечеру и тому, что опять увижу Кирилла, и тогда уже у нас будет все прекрасно. Нарастающее зеленое сумасшествие города и безукоризненно зеленая весна не давали мне вспоминать о грустном и о том, что меня настораживало. Ведь я давно не получала вестей от него. Мне не хотелось думать о плохом.

Я так размечталась, что не заметила непривычного угрюмого молчания отца. Он не проронил ни слова и был явно не в духе всю дорогу. Впрочем, такое с ним часто бывало. Мы подъехали к нашему дому, и я вышла из машины.

— Па, а ты что обедать не пойдешь? — спросила я у него, удивляясь, что он не собирается подниматься домой. — У тебя ведь сейчас перерыв?

— Дочка, мне надо с тобой поговорить, — сказал он таким серьезным тоном, что я сразу почуяла беду. — Сядь-ка обратно в машину.

Я села, все еще надеясь, что речь пойдет о каком-нибудь пустяке.

— Бети, мы не хотели говорить тебе, пока ты болела. И теперь… В общем… Я больше не живу с вами.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Понимаешь, дочка, мама твоя женщина хорошая, но…я больше не могу ее выносить. Короче, я ушел к другой.

Все это никак не могло уместиться в моей голове. Я этого просто не могла переварить. Нет, такого не могло случиться со мной. Именно со мной такого случиться не могло!

— Па, ты шутишь что ли? Это не смешно…

— Мне не до шуток. Ты уже достаточно взрослая, чтобы понять все правильно. Так не могло дальше продолжаться!

— А она кто? — спросила я дрогнувшим голосом, все еще не желая верить.

— Просто очень хорошая женщина. Мы вместе работаем.

— Молодая?

— Ну да, она моложе мамы, но это не имеет никакого значения.

— Нет, имеет! И теперь мне все понятно!

— Мы просто любим друг друга. Пойми ты, у нас с мамой уже давно все закончилось. Но ты не беспокойся, я вас не оставлю, буду помогать…

Сначала я просто оцепенела и окаменела, не решаясь все еще принять это всерьез, но теперь вдруг почувствовала, как внутри разрастается обида и гнев. Они душили меня, с трудом давая прорываться наружу яростным словам:

— Ты все врешь! Я тебе не верю! Любовь, говоришь?! Чушь собачья! — вскричала я, почти срываясь на визг. — Да ты просто предатель. Ты сменил старую жену на молодую, а…взрослую дочь заменишь младенцем!

В этот момент я представила себе, что у моего отца будет ребенок от молодой жены, и я стану ему не нужна. Я почувствовала, что вот-вот заплачу навзрыд. Но собравшись с духом и запрятав слезы подальше, я продолжила, не дав отцу опомниться и что-то возразить:

— Я тебя ненавижу. И больше никогда, слышишь меня, никогда… — я не могла сообразить, что же «никогда», и вдруг решилась:- Я никогда не хочу тебя больше видеть! И нам от тебя ничего не нужно!!!

Я выпрыгнула из машины, с силой захлопнув дверь. "Предатель! Чертов предатель!" — билось в моем мозгу. Кажется, отец был оглушен таким внезапным взрывом спящего вулкана и ничего не сказал вслед. А я и не хотела ничего слышать. Не оборачиваясь и закрыв зачем-то уши ладонями, я удалялась от него и, уже войдя в подъезд, услышала, как машина отъехала от дома. Наверное, навсегда.

Вот так в один миг перевернулся весь мир. Я была почти счастлива и вдруг получила удар, откуда совсем не ждала. Как же я злилась! Мне хотелось сейчас же пойти и убить проклятую ведьму, что отняла у меня отца. Я представляла ее красивой, нахальной и распущенной девицей, которая, смеясь, уговаривает отца бросить нас и уйти к ней.

Пребывая в таком настроении, я и не заметила, что вместо того, чтоб подняться на лифте, пошла пешком, в гневе распинывая валяющийся на лестнице мусор. Какая грязь! Везде грязь и предательство!

Мама была дома. Она уже несколько дней не ходила в университет и не писала свою диссертацию. Видно было, как она постарела и подурнела за эти дни: растрепанные волосы с проседью и огромные сизые мешки под глазами. Увидев ее, я уже не смогла сдержать слез, и мы обе разревелись.

— Мам, я сказала ему, что больше не хочу его видеть.

— Он твой отец! Не надо так говорить.

— Нет, я его ненавижу!

— Он твой отец.

— Предатель! Он же нас предал! Иуда!

— Он твой отец…

Мы еще долго сидели на кухне, пили кофе, решали, как нам жить дальше. Мать курила, стряхивая пепел прямо на стол, говорила, что это, наверное, она виновата, что располнела и перестала за собой следить и мало уделяла отцу внимания, потому что не было времени: все работа, диссертация… А я отвечала, что она тут не при чем, конечно, просто он нас не любит, и что она у меня еще совсем молодая, и ей надо выйти замуж, и что я буду называть папой ее нового мужа, а «этого» — больше никогда, никогда…

Мой любимый подоконник вновь меня обрел. Когда мать, наконец-то, уснула, я притулилась в своем углу и стала все основательно обдумывать и приводить в порядок растрепанные мысли. Никогда еще в моей жизни не происходило ничего подобного, никто не уходил так окончательно и безвозвратно. Я вдруг осознала, что и со мной, как и со всеми остальными, может случиться что-то бесповоротное и страшное, что когда-нибудь умрет бабушка и мама, и я….А что касается отца, то он уже, как будто умер.

Мне было очень тяжело. Хотелось кому-нибудь рассказать о своем несчастье, кому-нибудь близкому и родному, Но где же та жилетка, в которую можно поплакать? Что-то Кирилл меня совсем забыл, а мог бы, между прочим, найти для меня хотя бы полчаса.

И все же я начинала потихоньку успокаиваться. В конце концов, у меня ведь был еще Муромский. А он-то меня никогда не бросит. Послезавтра на прощальном вечере мы с ним встретимся и уж больше никогда не расстанемся.

Наша с мамой новая жизнь постепенно входила в свое привычное русло. Прошло уже два дня с тех пор, как я узнала о предательстве отца, и нужно было жить дальше, ведь впереди меня ожидало только хорошее.

Утром двадцать пятого мая я готовилась к прощальному вечеру в школе. Что-то подсказывало мне, что именно сегодня должно произойти нечто потрясающее, и связывала я свои надежды, конечно, с Кириллом.

Я вертелась возле зеркала, примеряя свой наряд. Сама себе в этот момент я казалась совершенством, почти невестой, если не считать через чур короткой для этой роли юбочки. Из ванной вышла мать и, остановившись у двери, стала критически меня оглядывать.

— Дочка, тебе не кажется, что коротковато?

— Да нет, мам. Смотри, здесь еще будет, вот — шифон.

— А каблук не слишком большой? Ты же устанешь.

— Мама, но у меня будет высокий кавалер, — произнесла я таинственно.