Страница 156 из 169
Неделю спустя, пытаясь загарпунить акулу старым штыком, привязанным к палке, мальчики едва не перевернули «Хэтти С». Акула терлась у самого борта лодки, выпрашивая мелкую рыбешку, и им здорово повезло, что они остались в живых.
Наконец, после долгой игры в жмурки в тумане, наступил день, когда Диско прокричал в носовой кубрик:
— Пошевеливайтесь, ребята! В город приехали!
ГЛАВА VIII
Этого зрелища Гарви не забудет до конца своих дней. Солнце только поднялось над горизонтом, которого они не видели уже почти неделю, и его низкие розовые лучи освещали паруса трех рыболовецких флотилий, бросивших здесь якорь: одну на севере, другую на западе, а третью на юге. Здесь собралось не меньше ста шхун самого разного происхождения и конструкций — вдалеке даже стоял француз с прямыми парусами, — и все они кланялись и вежливо приседали друг перед другом. От каждой шхуны, подобно пчелам, высыпавшим из улья, отваливали маленькие лодки, и на мили над волнующимися водами разносился гомон голосов, перестук талей и тросов и шлепанье весел. По мере того как поднималось солнце, паруса окрашивались в разные цвета: черный, жемчужно-серый и белый, и в утренней дымке к югу потянулось еще большее количество лодок.
Лодки собирались группами, расходились, снова сходились и опять разъезжались; рыбаки перекрикивались, свистели, улюлюкали и пели; вода была усеяна выброшенным за борт мусором.
— Это город, — сказал Гарви, — Диско прав. Это настоящий город.
— Бывают города и поменьше, — сказал Диско. — Здесь тысяча человек собралось, а вон там — Вирджин. — Он показал на не занятый никем, без единой лодки, участок зеленоватой воды.
Шхуна «Мы здесь» обогнула северную флотилию, и Диско то и дело взмахами руки приветствовал своих друзей; потом он чисто, как гоночная яхта в конце сезона, бросил якорь в облюбованном месте. Моряки с Отмелей всегда молча реагируют на отличное умение управлять шхуной; неудачникам же здорово достается от насмешек.
— Самое время для каракатицы, а? — прокричали с «Мэри Хилтон».
— Соль небось всю замочил? — спросили с «Кинга Филиппа».
— Эй, Том Плэтт! Приходи сегодня на ужин, — раздалось с «Генри Клея».
И так вопросы и ответы сыпались без конца. Рыбаки и до этого встречались в тумане, и нет больших сплетников, чем на рыбацких судах. Они, кажется, знали уже все о спасении Гарви и интересовались, оправдывает ли он уже свой хлеб. Кто помоложе, подшучивали над Дэном, который тоже не оставался в долгу и обзывал их всякими обидными прозвищами. Соотечественники Мануэля перекрикивались с ним на его языке, и даже молчаливый кок пришел в возбуждение и кричал что-то по-гаэльски своему приятелю, такому же черному, как и он сам.
Подвесив к якорному канату буек — дно здесь скалистое, и канат могло перетереть и понести шхуну, — они спустили на воду лодки и подгребли к большой группе шхун, стоявших на якоре в миле от них. Шхуны покачивались на безопасном расстоянии, подобно уткам, наблюдавшим за своим выводком, а лодки вели себя так, будто были неразумными утятами.
Когда они достигли большого скопления лодок, стукавшихся бортами друг об друга, в ушах Гарви зазвенело от замечаний о его манере грести. Вокруг него гомонили голоса на разных диалектах от Лабрадора до Лонг-Айленда, раздавалась речь на португальском, итальянском, французском, гаэльском, а то и на смеси некоторых из них, звучали песни, крики, проклятья, и все это, казалось, было обращено к нему одному. Гарви так долго находился в обществе небольшого экипажа «Мы здесь», что почувствовал себя страшно неловко среди десятков всевозможных лиц, поднимавшихся и опускавшихся вместе со своими утлыми суденышками. Нежный, дышащий вал, в несколько сот метров от подошвы до гребня, легко и спокойно поднимал на себе цепочку выкрашенных в разные цвета лодок. Какое-то мгновенье они вырисовывались чудесным контуром на фоне горизонта, а сидящие в них люди махали руками и кричали. В следующий момент открытые рты, машущие руки и обнаженные по пояс тела исчезали, а на другом вале возникала новая цепочка лиц, подобно бумажным фигуркам в игрушечном театре. Гарви не мог отвести глаз от этого удивительного зрелища.
— Внимание! — крикнул Дэн, потрясая сачком. — Когда я скажу «давай», ты погружай сачок в воду. Рыба вот-вот начнет играть. Где мы станем, Том Плэтт?
Отталкиваясь, протискиваясь и лавируя, приветствуя старых друзей и отпугивая давних недругов, коммодор Том Плэтт вел свою маленькую флотилию далеко в сторону от главного скопления лодок, и тут же три или четыре рыбака стали быстро поднимать якоря, намереваясь обойти команду «Мы здесь». Вдруг раздался взрыв смеха, когда одна из лодок с большой скоростью сорвалась с места, а сидевший в ней человек стал изо всех сил тянуть за якорный канат.
— Отпусти его малость! — заревело двадцать глоток. — Дай ему порезвиться!
— Что случилось? — спросил Гарви, когда эта лодка пронеслась мимо них к югу. — Разве он не на якоре стоял?
— Конечно, на якоре, но удержаться-то не смог, — ответил Дэн со смехом. — Это все кит натворил… Давай, Гарв! Пошла! Пошла!
Вода вокруг них заклубилась и потемнела, а потом вдруг зашипела от массы серебристых рыбешек, за которыми, как форель в мае, стала выпрыгивать из воды треска, а за треской, взбурлив воду, показались три или четыре широких серо-черных спины.
Тут все закричали и стали поднимать якоря, чтобы попасть поближе к косяку; кто-то запутался в снасти соседа и высказал, что у него на душе; в воздухе суматошно замельтешили сачки, владельцы которых во весь голос давали советы друг другу, а вода все шипела, словно откупоренная бутылка газировки, и все — люди, треска и киты — набросились на несчастную рыбешку. Гарви чуть не свалился за борт от удара рукоятки сачка Дэна. Но среди всей этой суматохи он заметил и на всю жизнь запомнил злобный, внимательный взгляд маленьких глаз кита — как у слона в цирке, — который плыл по самой поверхности и, как утверждал потом Гарви, хитро подмигнул ему.
Три лодки стали жертвой этих отчаянных морских охотников, которые оттащили их на полмили в сторону от косяка и только тогда отпустили якорные канаты.
Вскоре косяк ушел с этого места, и через пять минут, кроме всплеска бросаемых за борт якорей, шлепков о воду трески и стука колотушек, которыми глушили рыбу, вокруг не было слышно ни звука. Рыбалка была чудесная. Гарви видел, как в глубине медленно, небольшими стайками проплывала мерцающая треска и брала, брала наживку без остановки. По закону Отмелей в районе скалы Вирджин или Восточной мели на одну лесу разрешалось ставить только один крючок, но лодки стояли здесь так близко друг к другу, что даже одинарные лесы ухитрялись запутываться, и скоро Гарви затеял из-за этого перебранку сразу с двумя рыбаками: тихим волосатым ньюфаундлендцем и буйным португальцем.
Но по-настоящему страсти накалялись, когда под водой запутывалась якорная снасть. Ведь рыбаки бросали якорь там, где им заблагорассудится, и кружились вокруг одной этой точки. Когда клев ослабевал, каждому хотелось перебраться на другое место, но тут он обнаруживал, что самым тесным образом связан с четырьмя или пятью своими соседями. Рубить чужую снасть — преступление неслыханное, однако в тот день произошло три или четыре таких случая. А потом Том Плэтт застал за черным делом одного рыбака из Мэйна и ударом весла свалил его в воду; точно так же поступил Мануэль с одним из своих соотечественников. И все-таки якорный канат Гарви был перерезан, и Пенна тоже, и их лодки использовали для переброски рыбы на «Мы здесь». Когда наступили сумерки, снова появился косяк мелкой рыбы и снова поднялся страшный шум и гам. А с темнотой все погребли на свои шхуны, чтобы разделывать треску при свете керосиновых ламп, установленных на краю ларей.
Рыбы было много, и рыбаки уснули прямо во время разделки. На следующий день несколько лодок рыбачили прямо под скалой Вирджин, и Гарви, оказавшийся среди них, с интересом разглядывал эту поросшую водорослями одинокую скалу, вершина которой отстояла от поверхности моря всего на двадцать футов.