Страница 4 из 5
— Спасибо вам, — чуть слышно сказала она.
И ведь действительно — мистер Морис докладывал обо всех. Его не любили соседи. Да и до войны и оккупации его тоже никто не любил: все знали, что он торгует алкоголем подпольно, а чтобы бизнес не прикрыли — доносил французской полиции.
— Проваливай отсюда. И чтобы никаких голубей! Не хватало нам ещё тут этих пернатых.
Она мигом убежала к себе в квартиру.
Дома у неё было пусто и тихо. Только воспоминания постоянно навевали грустные мысли. В Жюльене она, наконец, увидела жизнь и радость с момента оккупации города. Ведь выбираться из квартиры было так же опасно, как и для многих.
«Что же сделал мой отец, что даже мистер Морис не сдаёт меня, хоть и может? Хотя… если он знает — возможно, это лишь дело времени…»
Мысли атаковали её. И о старике, и о мальчике, что забежал к ним вчера…
До самого вечера она пробыла в своих мыслях, пока не прозвучал стук в дверь.
«Может, это он?» — подумала она и скорее побежала к двери.
Перед ней стояла соседка — миссис Бернадетт.
Она была уставшей, осунувшейся женщиной лет тридцати двух. До войны она была одной из красавиц их дома и, наверное, всего района. Но сейчас — уборщица в домах немцев. Много ходило слухов про неё: если ты девушка хоть с намёком на красоту, то тебя сразу приписывали к «ночным гостьям» немцев — тем, что продают себя. Но её, миссис Бернадетт, это не волновало. Их отношения были как у матери и дочки — защищали друг друга.
— Ну что? Пора есть! — запорхнув в квартиру, сказала миссис Бернадетт.
Забежав сразу на кухню, она достала продукты и начала выкладывать их на стол.
— Сегодня хорошо поедим. Попался мне один очень щедрый немец.
Оглядев кухню, взглядом она заметила половинку буханки хлеба.
— Ох, к тебе уже кто-то заходил из соседей? Хороший хлеб… дорогая вещь.
Немного помявшись, девочка решила рассказать о вчерашней истории — ведь она была единственной, кому можно было доверять.
— Нет, это мне дал Жюльен.
— Жюльен? Что за Жюльен? Не помню таких в нашем доме.
— Он не из нашего дома… Вчера он был у нас… гостем, — тихо сказала она.
После чего последовал рассказ о вчерашнем случае.
— Ну и история, — покачала головой Бернадетт. — Надеюсь, хрыч Морис не узнал о нём. Иначе жди проверки и этих уродов из СС.
— Нет, он что-то слышал. Но я сказала, что кормлю голубей, и они у нас прижились.
— И он поверил? — с удивлением спросила Бернадетт.
— Вроде да. Не знаю… его смутило, откуда у меня еда для голубей.
— Вот же козёл… всё ему надо знать! Если честно — когда у меня будет малейший повод сдать его самого, без зазрения совести сразу пойду к этим фрицам.
Они чуть рассмеялись. Ведь и вправду — казалось, что любой из их дома с радостью сдал бы старика. Но он был словно идеальный — делал всё, чтобы не подставиться.
— Ну ладно, хватит о нём. Как мальчик-то? Красивый? — с лёгкой игривостью спросила Бернадетт.
— Да обычный, — чуть отведя глаза, сказала она.
— Ой, а я смотрю, тебе он понравился…
— Нет, — отвернувшись, грубо пробормотала девочка.
— Не хочешь — не говори. Давай скорее есть, а то я так замоталась.
После этого разговора они молча ели. Позже миссис Бернадетт попрощалась с девочкой, оставив её одну со своими мыслями.
В этот же самый вечер, в «Горящем котле», поделившись остатками хлеба с другими бродягами, Жюльен рассказывал о своём приключении. Он вызывал восторг у многих. Конечно, как любой мальчишка, он немного приукрашивал происходящее: и погоня была подольше, и бежал он быстрее, и вообще — ещё бы пару минут, и он бы всю тележку с хлебом укатил. Но всё же про девочку, что спасла его, он рассказал честно.
Многие даже удивились храбрости маленькой девчушки, тем более из бывшего богатого района. В Лионе не очень любили людей оттуда. Всех мужчин с того места они называли стукачами и рабами фрицев, которые прислуживали им. Было даже смешное прозвище для них — «Месье Да-Да». Все знали: лучше погибнуть в лагерях, чем стать таким. А всех женщин из того района называли «Мадам Шнапс» — всегда при немцах, с бокальчиком шампанского, громко смеющаяся и ночью ублажающая их.
Но Жюльен знал: та девочка не такая. Такие бы не стали его укрывать и рисковать собой. Когда все доели, они подкинули пару дровишек в костёр и улеглись рядом. Напротив Жюльена лежал мальчишка примерно того же возраста.
— А всё равно она молодец. Какая смелая. Не будь сейчас войны — взял бы цветы ей с шоколадом и пригласил бы прогуляться, — сказал мальчик.
— Ага, так она и согласилась бы гулять с бедняком, — кто-то вклинился в разговор.
Ведь и вправду, даже до войны в этих районах жили рабочие, и больших денег, как у людей из элитных районов, они не видели.
— Да ладно вам. Хорошая девчушка. Ну, была богатой… сейчас-то уж точно мы почти на равных, — чей-то голос тоже решил присоединиться к разговору.
— Да, только она спит сейчас в квартире на кровати, а ты — на уличном полу возле костра.
Жюльен ничего не отвечал. Он просто вспоминал её.
Проснувшись утром самым первым, проведя половину ночи в мыслях, он решил ещё раз наведаться в тот дом.
«Что же вчера говорили? Шоколад и цветы… Шоколад достать невозможно, но вот цветы…» — думал он.
Действительно, хоть на дворе и стоял февраль, некоторые цветочные бутики всё ещё работали — немцам нужно было чем-то радовать своих «миссис Шнапс». Да, обычные солдаты платили едой, консервами, сухпайками… но офицеры любили баловать своих фавориток.
Задача была не из лёгких. Жюльен вспоминал, где могли находиться цветочные лавки, и вспомнил только одну — на въезде в тот самый район, откуда он шёл и где, краем глаза, видел витрину.
Набравшись смелости и сил, он, чтобы никто не слышал, направился туда.
Будь честным — поступок этот, я вам скажу, был очень глуп. Но когда для нас, романтиков, глупость была преградой?
Выдвинувшись в сторону района с магазином, Жюльен почему-то был максимально уверен, что достигнет цели и найдёт букетик для неё. Подойдя к нужному месту — как и ожидалось — очередей там не было. Обычные люди и думать не могли о покупке цветов. А немцы заглядывали туда ближе к выходным или вечером.
Итак: есть цель, есть место, осталось придумать, как достать цветы.
Своровать — это крик, свисток… и тогда цветы понадобятся только для его могилки.
Попросить? Бессмысленно — никто не даст оборванцу даже один цветок.