Страница 57 из 120
– Что посоветуешь, Тони? Послать их всех в болото я не могу – церковники потом наделают мне таких пакостей… Может быть, пусть военные пока что принесут присягу только мне, а когда они разберутся, то добавим сюда и Господа Бога? Как ты думаешь?
– Я думаю, что армия без присяги опаснее, чем присяга без Бога. Тем более что Боженька у нас вроде бы не имеет даже генеральского звания.
– Так и решим. Если что, я сошлюсь на тебя…
А через два дня они поссорились всерьез. Королева предала огласке свой план преобразования армии и грядущих военных кампаний. В плане все выглядело достаточно разумно, за исключением двух пунктов.
Во-первых, королева решила распустить вольнонаемную пограничную стражу, заменив ее солдатами-рекрутами. Энтони битый час доказывал ей, что солдаты не знают ни местности, ни условий, что они не справятся – все было бесполезно.
– Пожар слишком истощил казну, – заявила Элизабет. – Мы не можем позволить себе содержать наемные полки. Да и особой необходимости в них нет. Если местные жители хотят, пусть заводят свою милицию и кормят ее сами. Все, Тони, не перечь мне.
Но это было мелочью по сравнению с планом назначенной на следующее лето кампании. Элизабет собралась отвоевывать Корунну – небольшой горный хребет, лежавший почти под прямым углом к Аккадам и отделявший Трогармарк от Аккадской степи, которая была территорией Дар-Эзры. В Корунн-ских горах добывали драгоценные камни, так что эта лошадка стоила золотой уздечки, но связываться с эзрийцами было безумием. Без малого сто лет трогарские короли надышаться не могли на хрупкий мир с Дар-Эзрой, и вот так, глупо, изза каких-то побрякушек все потерять? Бейсингем раз за разом объяснял Элизабет, что этого делать нельзя, но наталкивался на непробиваемое упрямство. Наконец, он вспылил и выложил все, что думает.
– Ты хочешь сказать, что умных женщин не бывает? – с нехорошей злостью спросила в ответ Элизабет.
– Я хочу сказать, что все бабы – дуры, и сейчас я в этом убедился! – выкрикнул Энтони, швыряя в камин бумажку с планом.
– Достаньте, милорд! – очень тихо сказала королева.
– И не подумаю…
– Значит, так выглядит армия без присяги? Ничего, через два дня, когда присягнешь, ты у меня заговоришь по-другому.
– Такому командующему присягать не стану! – Энтони в ярости схватил лист бумаги и принялся писать.
– Прошение об отставке? – усмехнулась, заглянув через его плечо, Элизабет.
– Не прошение, а извещение, леди королева! Я вам не присягал, и вы не вправе меня задержать. Если вам понадобится бык, пошлите за мной – но только ради этого… Вне постели вы значительно хуже…
И, швырнув бумагу на стол, выскочил из будуара.
Присягу приносили через два дня, и Энтони в самом деле не пошел на церемонию. Он возился с делами, собираясь отправиться в замок, когда приехал порученец с приглашением прибыть во дворец.
– Вы от Ее Величества? – осведомился Энтони, решив, что Элизабет, наконец, одумалась.
– Нет, – удивленно пожал плечами молоденький офицер. – Я из комендатуры. Мы извещаем старших офицеров, всех, кто должен принести присягу.
– Тогда я не поеду, – сердито бросил Энтони. – Я вышел в отставку, меня это больше не касается.
А еще через день его вызвали к коменданту.
В кабинете Гровера, кроме него, находились шестеро солдат и капитан. Впрочем, Бейсингем не стал их разглядывать – на лице коменданта читалась такая тревога, что ему стало не по себе.
– Что случилось? – спросил он.
– Ничего не случилось… – смущенно заговорил Гровер, – но…но… но вы…
Он взял в руки лежавшую перед ним бумагу и, наконец решившись, выпалил:
– Вы арестованы, Бейсингем! Я надеюсь, что это недоразумение, но пока…
Энтони протянул руку:
– Позвольте приказ!
Это и в самом деле был подписанный королевой приказ об аресте. Обвинение традиционное – государственная измена. Тут не было никакого обмана – да, впрочем, и быть не могло. Венценосной не прилично то, что вполне подобает жене короля. Она не уговаривает, она карает. Ну что ж, раз так… Бейсингем пожал плечами:
– Приказ есть приказ… Что я должен делать? Комендант, все так же смущенно, повернулся к капитану:
– Вот, пожалуйста… Приступайте…
Тот вышел на середину кабинета и весело сказал:
– Ну, здравствуйте, герцог Оверхилл! Шимони? Браво! Вот это карьера для дворянина!
Вслух Энтони не произнес ни слова, но капитан, по-видимому, все понял. Он прошелся по комнате и сухо приказал:
– Шпагу, кошелек, драгоценности! Все! В том числе фамильный перстень и солнце!
Ну, перстень так перстень. Хорошо, что его удалось снять. Двенадцатилучевой звезды у него уже много лет не было. Так, что дальше?
– Руки назад!
А это еще зачем? Энтони непонимающе уставился на капитана. Тот кивнул, и двое солдат тут же заломили Бейсингему руки, а третий мгновенно скрутил их.
– Приступайте!
Его обыскивали долго, тщательно и унизительно. Капитан, посмеиваясь, ходил по комнате и комментировал. Энтони терпел. Он понимал, что Шимони старается вывести его из себя, но зачем? И лишь когда все закончилось и капитан, остановившись перед ним, сорвал с него орденскую цепь, Энтони, глядя в упор в прищуренные светло-карие глаза, насмешливо произнес:
– Что это вы так усердствуете? Не потому ли, что мне-то знатность рода позволяет драться с вами, а, капитан?
– Знатность рода вам больше не понадобится, – высокомерно процедил Шимони. – Равно как орденская цепь и шпага.
Бейсингем тоже сощурился и, усмехнувшись, бросил:
– Получил удовольствие?
Шимони развернулся и дал ему пощечину. Удар был сильный. Из носа хлынула кровь, заливая камзол. Комендант как-то странно всхлипнул и отвернулся.
Энтони били по лицу впервые в жизни. Главное – не показать виду… Эх, знал бы он тогда – вызвал бы мерзавца на поединок сразу, еще в Аккадах, и живым не выпустил.
– Зачем же ладошки-то отбивать? – издевательски произнес он. – Это недостойно вашей карьеры. Орудие палача – плетка.
Шимони, разглядывавший цепь, не поворачивая головы, бросил:
– Всему свое время! Ведите!
Пожалуй, труднее всего оказалось, связанному и окровавленному, пройти по двору комендатуры, где было столько глаз. Потом стало уже легче. Путешествие в тюремной карете запомнилось, как сон. Словно во сне, он помнил и остальное: как его вели по мощенному булыжником двору Тейна, развязывали, передавали тюремной страже. Опомнился он, уже когда шел по полутемному каменному коридору: один охранник спереди, другой сзади, руки свободны… Именно свободные руки лучше всего свидетельствовали о безысходности – нет смысла связывать, отсюда не вырвешься. С лязгом захлопнулась дверь, и Бейсингем остановился, разглядывая камеру. Так вот как это, значит, выглядит. Три шага в ширину, три – в длину, крохотное окошко под потолком и куча соломы на полу, в углу – деревянное ведро для нечистот. Он стал искать воду, чтобы умыться, хотя бы смыть кровь, но воды в камере не было. Равно как и одеяла. А также медвежьей шкуры на полу, бутылки ориньян-ского, камина… Как тут люди годами живут?
…Вот уже второй день Энтони мерил шагами камеру: три шага вдоль каждой из стен, пять – по диагонали. Похоже, что Элизабет обиделась всерьез. Да, пожалуй, они оба заигрались.
Он не имел права так себя вести, но и бросать его в тюрьму тоже не совсем порядочно. Силовые методы в любовных играх – что может быть пошлее? Но как же здесь скучно! Скука, грязь и кормят отвратительно – он любые деньги готов сейчас заплатить за кусок мяса, вот только денег у него нет, ни пенни. От нечего делать Бейсингем попробовал снова взяться за давно заброшенную поэму, но слова не складывались. Для стихосложения нужны покой и сосредоточенность, а ни того, ни другого не было и в помине. Свинцовая, тяжелая скука, заполнявшая его целиком, без остатка, к концу второго дня превратилась в мучительную тревогу. Он, пожалуй, готов был уже пойти на примирение, если, конечно, мир будет предложен с необходимой деликатностью…