Стеклодувы

В самом конце июля мы получили письмо, извещающее нас об их приезде. Эдме узнала, что в Ле-Мане есть врач, хороший специалист по легочным заболеваниям. Теплые летние ветра, несущие с собой пыльцу самых разных растений, вызвали у Мишеля обострение - у него усилился кашель, стало труднее дышать. Эдме уговорила его взять на несколько дней отпуск, и они собирались поехать в Ле-Ман, с тем чтобы на обратном пути заехать к нам.

- Что мне делать? - спросила я у Франсуа. - Прямо сказать им правду? Что Робер вернулся домой?

- Они не приедут, если ты это сделаешь, - ответил он. - Ты, возможно, забыла, что говорил Мишель о своем брате, а я помню. Он мне однажды сказал, что лучше бы Робер умер, да и дело с концом. Конечно, их нужно предупредить, чтобы они могли изменить свои планы. Я не желаю никаких ссор в своем доме. Присутствие здесь твоего брата и без того ставит меня в весьма неловкое положение. Мэру Вибрейе не пристало давать приют эмигранту, хотя бы даже и родственнику. Мне кажется, что ты как жена мэра не всегда понимаешь, что можно делать и чего нельзя.

Я знала это слишком хорошо. Годы милостиво обошлись с лицом и физическим состоянием Франсуа, однако они не украсили его смирением и сочувствием к ближнему. Я по-прежнему его любила, но это был совсем не тот человек, в форме национального гварлейца, который в девяносто первом году сопровождал Мишеля в его набегах, распевая "Ca ira!".

- Я напишу Эдме, - сказала я, - и Мишелю тоже. Пусть лучше они знают, что Робер вернулся и живет у нас, и отменят визит к нам.

Письмо было написано и отослано. Прошла неделя, миновал день, на который было намечено посещение доктора в Ле-Мане. Я ожидала, что по возвращении в Алансон они мне напишут и сообщат, что сказал доктор о состоянии Мишеля и, возможно, как-то выразят свое мнение о появлении у нас Робера. Для меня было полной неожиданностью, когда однажды днем я услышала стук колес на подъездной аллее и увидела наемный экипаж, из которого вышли сначала Мишель, а потом Эдме.

Робер, читавший в это время книгу, снял и отложил в сторону очки.

- Разве ты ждала гостей? - спросил он. - Или господин мэр исправляет свою должность не только в Вибрейе, но и дома?

Франсуа и Робер не слишком любили друг друга, однако на этот раз я не обратила внимания на шпильку. Меня слишком беспокоили те двое.

- Это Эдме и Мишель, - быстро сказала я. - Я пойду встречу их, а ты оставайся здесь.

Лицо Робера просияло, он поднялся с кресла, но увидел выражение моего лица, и его улыбка погасла. Он снова сел, медленно опустившись в кресло.

- Все ясно, - сказал он. - Объяснения излишни.

Он, вероятно, все-таки что-то почувствовал. А может быть, его просветил Франсуа, не говоря об этом мне.

Я вышла из гостиной в холл. Эдме уже успела войти, она меня опередила, а Мишель был еще возле экипажа, он расплачивался с кучером.

- Ты нас не ожидала, - сразу сказала сестра. - Ты была права, мы сначала решили не приезжать, но потом, после визита к доктору, Мишель передумал.

Я посмотрела на нее. Ответ можно было прочитать в ее глазах.

- Да, - подтвердила она. - Ему уже не поправиться...

Лицо ее было бесстрастным. О том, что она чувствовала, можно было догадаться только по голосу.

- Это может случиться через полгода, - сказала она, - если не раньше. Он принял известие очень хорошо. Решил продолжать работать до самого конца, и совершенно правильно.

Больше она ничего не сказала, потому что в этот момент в холл вошел Мишель. Я была поражена тем, как изменился мой брат с тех пор, как я видела его в последний раз несколько месяцев тому назад. Мишель осунулся, лицо его приобрело сероватый оттенок, шел он маленькими шажками, волоча ноги. Когда он заговорил, у него сразу же сделалась одышка, словно это усилие причинило ему боль.

- Если у тебя нет места, мы можем переночевать в Вибрейе, - сказал он. - Это я виноват. Эдме, тебе, наверное, сказала. Я п-передумал.

Я обняла его. Некогда крепкое здоровое тело брата стало вдруг маленьким.

- Ты же знаешь, для тебя у нас всегда найдется место, - ответила я. - И сегодня, и в любое другое время, когда только нужно.

- Т-только на сегодня, - сказал он. - Завтра я д-должен вернуться на работу. Робер здесь?

Я посмотрела на Эдме, она кивнула и опустила глаза.

- Где дети? - спросила она. - Можно я пойду их поищу?

Моей сестре, которая не очень-то любила маленьких детей, должно быть, понадобился предлог. Пусть Мишель передумал и все-таки приехал к нам, она-то своего решения не переменила.

- Как хочешь, - сказала я ей. - Они где-то в саду. Пойдем, Мишель.

Я взяла его под руку и открыла дверь в гостиную. В тот же момент я меня перед глазами встала сцена из прошлого, я как будто снова увидела, как тринадцать лет назад мы с Мишелем выходили из лаборатории на улице Траверсьер.

Робер, который стоял у окна в моей гостиной, волнуясь и готовясь схватиться с братом - дать отпор насмешке или обвинениям, - никак не ожидал того, что ему пришлось увидеть. Воинственного фанатика с копной непокорных волос на голове больше не существовало. В больном человеке, который стоял в дверях, опираясь на мою руку, не осталось никакого огня.

- Салют, старина, - сказал Мишель.

Вот и все. Шаркающей походкой он подошел к Роберу и протянул ему руки. Я вышла из комнаты, оставив их одних, и заперлась у себя, чтобы вволю поплакать.

В тот день Франсуа задержался в Вибрейе и вернулся домой только после обеда, яему я была очень рада, поскольку это дало нам возможность побыть вчетвером. Нам не хватало только Пьера, иначе вся семья была бы в сборе.

Эдме поначалу держалась холодно и церемонно протянула руку Роберу, которую тот поцеловал с насмешливой галантностью, а потом отбросил, чтобы крепко обнять сестру. Но вскоре она не выдержала - не смогла устоять против очарования нашего когда-то такого веселого брата. Она следовала примеру Мишеля главным образом из любви к нему, ибо знала, так же, как и я, что наша встреча - истинное чудо, которое больше никогда не повторится. Если же говорить о Мишеле, то возможно, что вынесенный ему смертный приговор заставил его примириться, забыть свое ожесточение против брата, иначе, если вспомнить те чувства, которые он испытывал прежде, и то, что говорил, когда Робер эмигрировал из Франции, то только чудо могло бы объяснить то размягченное состояние, в котором он находился в тот день.

Говорят, что на нас оказывает подобное влияние смерть, стоит нам лишь осознать ее близость. Мы невольно стараемся не тратить драгоценное время на пустяки. Все мелкое отпадает - все, что не имеет прямого отношения к нашей жизни. Если бы мы знали раньше, говорим мы себе, мы бы вели себя иначе - без гнева, губительных устремлений и, превыще всего, не поддаваясь гордыне.

За обедом Робер развлекал нас рассказами о простонародном Лондоне, издеваясь над городом, который его пригрел, над его обитателями и своими товарищами-эмигрантами, с полным равнодушием игнорируя помощь, которую ему оказывали и те, и другие. Но, когда мы после обеда перешли в гостиную, он вдруг сказал:

- С какой стати, старик, ты убиваешься на этой алансонской стекловарне, когда ты мог бы арендовать какое-нибудь солидное предприятие вроде Ла-Пьера. Матушкино наследство плюс то, что ты получил за церковные земли, составили бы вполне приличную сумму.

У меня упало сердце. Эта тема могла привести нас к драматическим событиям, которых я так опасалась. Я бы с удовольствием ушла из комнаты под каким-нибудь предлогом, но было поздно: Робер, входя в гостиную, плотно прикрыл за собой дверь.

Мишель медленно подошел к камину и встал на коврик, заложив руки за спину. За обедом он выпил вина, и на его сером нездоровом лице горели два красных пятна.

- У меня не б-было выхода, - ответил он, наконец. - В седьмом году мы с Эдме затеяли одно предприятие. И п-потеряли все, что у нас было.

Робер удивленно поднял брови.