Стеклодувы

Мы с Эдме понимали, к чему он клонит. Он хотел, чтобы ему разрешили уйти. Пешком, в одиночку, он еще может прорваться. В противном случае, если он останется, это может стоить ему жизни.

- Поступай, как знаешь, гражданин, - сказала Эдме. - Во всяком случае, ты не принадлежишь к этому дому. Пусть решает гражданка Дюваль, а не я.

Я подумала о семье, которая ожидает его в Шен-Бидо, и у меня не хватило духу просить его остаться, хотя это означало, что мы оказываемся беззащитными.

- Уходи быстрее, Марсель, - сказала я ему. - Если ты благополучно доберешься до дома... ты знаешь, что сказать. Вот твой мушкет.

Он покачал головой.

- Без него я смогу быстрее идти, гражданка, - ответил он, и, низко склонившись над моей рукой, в следующую секунду уже вышел из дома.

- Он хотел сказать, что сможет быстрее бежать, - сказала Эдме, закрывая дверь на засов. - Неужели все мужчины у вас на заводе такие трусы? Если это так, значит, времена изменились. Ты умеешь стрелять из мушкета, Софи?

- Нет, - честно призналась я.

- Тогда второй я оставляю про запас. Эмиль уже достаточно большой, он может стрелять из пистолета. - И она крикнула своего племянника.

Я находилась в состоянии некоего помрачения ума; все, что происходило вокруг, казалось нереальным. Я видела, как Эдме ставит своего тринадцатилетнего племянника у окна в комнате наверху с заряженным пистолетом в руках, а сама становится рядом с ним у соседнего окна, чтобы наблюдать за улицей. Мушкеты она поставила рядом с собой. Мари, младшие дети и вдова с дочерью сидели взаперти в задних комнатах, где оыбчно жили эти женщины. Окна там выходили на крыши, улица из них была не видна. Это было наиболее безопасное место.

- Если они взломают двери, - говорила Эдме, - мы сможем защищать лестницу.

В это самое время в Шен-Бидо мадам Верделе, наверное, кормит Зоэ-Сюзанну завтраком, вынув ее из кроватки и посадив на высокий стул в кухне. Жак Дюваль, должно быть, едет в Мондубло, а Франсуа вместе с немногими оставшимися рабочими работает в стекловарне.

Незадолго до полудня я отправилась на кухню и приготовила еду, которую отнесла с задние комнаты. Там они придвинули кровать к стене, чтобы детям было свободнее играть на полу. Мари, моя невестка, штопала носки, вдова читала дочери, которая в это время нанизывала на нитку бусы, чтобы позабавить малыша. Эта уютная домашняя сцена, этот привычный покой поразили меня гораздо больше, чем если бы дети плакали, а взрослые были испуганы и взволнованы.

Я оставила их обедать и снова заперла дверь. Потом я отнесла миску супа и ломоть хлеба Эмилю, который поел с такой жадностью, словно умирал с голода.

- Когда же придут разбойники? - спрашивал он. - Мне хочется выстрелить из пистолета.

Дремотное состояние, в котором я находилась последние несколько часов, внезапно оставило меня. То, что происходило вокруг, было реальностью. Эдме отвернулась от окна и посмотрела на меня.

- Я не буду ничего есть, - сказала она. - Я не голодна.

Снаружи по-прежнему лил дождь.

Глава шестнадцатая

Я сидела на верхней ступеньке лестницы, опустив голову к перилам, когда Эмиль вдруг крикнул:

- По улице идут какие-то странные люди. Некоторые похожи на крестьян, у них на ногах сабо, и много женщин, одна даже с ребенком. Похоже, они заблудиись.

Я, наверное, задремала, но слова Эмиля заставили меня очнуться и вскочить. Я услышала, как Эдме возится со своим мушкетом, и подбежала к Эмилю и встала рядом с ним у окна, пытаясь что-то разглядеть на улице сквозь щелку в ставне. Увидев этих людей, я все поняла: вандейцы вошли в город. Эти, наверное, отбились от общей массы и оказались на нашей улице. Они шли, заглядывая вверх на дома в поисках признаков жизни.

Инстинктивно я оттащила Эмиля от окна.

- Тихо, - велела я ему. - Не надо, чтобы тебя заметили.

Он с удивлением посмотрел на меня, и вдруг тоже все понял.

- Вот эти оборванцы? - спросил он. - Это и есть разбойники?

- Да, - подтвердила я. - Может быть, они уйдут. Стой смирно, не двигайся.

Эдме неслышными шагами вошла в комнату и встала рядом с нами. У нее в руках был мушкет. Я вопросительно посмотрела на нее, и она кивнула мне в ответ.

- Я не собираюсь стрелять, - сказала она. - Только если они попробуют ворваться в дом.

Мы трое стояли плечом к плечу у окна, глядя на улицу. Первая группа оборванцев прошла вперед, на смену им появились другие - двадцать, тридцать, сорок. Эмиль шепотом считал их. Они шли не строем, в их движениях не было никакого порядка, они не принадлежали к собственно армии - маршевые колонны, должно быть, двигались по главным улицам на рыночную площадь. А это был сброд, который армия увлекла за собой.

Их становилось все больше и больше, в основном это были мужчины, женщин было меньше; некоторые из них были вооружены мушкетами и пиками, некоторые шли босиком, но в основном на ногах у них были сабо. Были среди них и раненые, их поддерживали товарищи. Почти все были в лохмотьях, изможденные, бледные от усталости, промокшие до костей и покрытые грязью люди.

Не знаю, чего мы все ожидали - и я, и Эдме, и Эмиль. Может быть, грома барабанов, стрельбы, боевых песен, криков, торжественного входа в город победоносной армии. Всего, чего угодно, только не этого молчания, мерного клацанья деревянных башмаков по мостовой и молчания. Молчание было хуже всего.

- Что они тут ищут? - спросил Эмиль. - Куда они идут?

Мы молчали. Что можно было ответить на этот вопрос? Словно призраки давно умерших людей, шли они под нашими окнами, исчезали в конце улицы, а когда проходили, их место заступали другие, а потом среди них снова оказывалась группа женщин с плачущими детьми.

- Разве найдется такое количество еды, чтобы всех их накормить? проговорила Эдме. - Во всем Ле-Мане столько не сыщешь.

Тут я заметила, что она отставила свой мушкет в сторону, прислонив его к стене. Часы внизу в прихожей пробили четыре.

- Скоро стемнеет, - сказал Эмиль. - Куда денутся все эти люди?

Внезапно мы услышали цоканье копыт, крики, и на улице появился небольшой отряд кавалерии, во главе которого ехал офицер. У него на шляпе красовалась ненавистная белая кокарда, на поясе был белый шарф, а в руке шпага. Офицер громко выкрикнул какую-то команду, обращаясь к тем, кто шел впереди, они остановились и обернулись. Он, должно быть, говорил с ними на патуа, местном наречии, потому что мы не могли разобрать ни слова, однако по тому, куда он указывал шпагой, мы поняли, что он велит им заходить в дома.

Некоторые из этих людей, инертные, но послушные, стали стучаться в двери. К нашему дому пока никто не подходил. На улице появилась еще одна группа, это были вооруженные пешие солдаты. Офицер на лошади отдал команду, указывая им на дома, они рассеялись по всей улице и, выбрав для себя по одному дому, начали стучаться в двери, отталкивая тех, на ком не было формы. Кто-то уже стучался и к нам.

Потом конный офицер, приподнявшись на стременах, обратился к жителям.

- Никому из тех, кто откроет двери, не будет причинено никакого вреда, - кричал он. - Нас здесь восемьдесят тысяч, и всем нужны пища и кров. Если кто не откроет, его дверь будет помечена, дом будет предан огню и сгорит в течение одного часа. Вы сами должны решить, как вам следует поступить.

Он секунду помолчал, а потом, сделав знак своим кавалеристам, удалился вместе с ними. Пешие солдаты и крестьяне продолжали стучать в двери домов.

- Что будем делать? - спросила Эдме.

Она вернулась к своей роли младшей сестры. Я смотрела на дом напротив. Один из наших соседей уже успел открыть дверь, и мы видели, как в дом вносят трех раненых. Открылась еще одна дверь. Один из солдат крикнул женщине с тремя детьми и показал ей знаком, чтобы она входила.

- Если мы не откроем, - сказала я сестре, - они пометят нашу дверь и сожгут дом.

- Может, это просто угроза, - возразила она. - Им будет некогда делать пометки на всех домах.