Жрица моря

— Так же и в душах мужчин происходят приливы и отливы великих волн жизни, но лишь мудрые знают о том; и этими волнами правит Великая Богиня, осеняемая ликом Луны. Вечерней звездою встает она из морских глубин, и магнетической силою поднимаются воды земные. Подобно Персефоне, погружается она в пучину западного океана, и опускаются воды обратно во внутренние слои земли, и замирают недвижно, наполнив собою великое озеро тьмы, в котором отражаются Луна и звезды. Тот, кому удается пребывать в покое, подобно темному подземному озеру Персефоны, видит, как движутся волны Невидимого, и знает все. Вот причина того, что Луна осеняет даром видения всего сущего.

Голос умолк окончательно, и я подумал, что теперь я точно умер. Затем я увидел, как в кромешной тьме волною движется свет, и подумал, что даже смерть чем-то напоминает жизнь. Мне показалось, что я очутился над темным подземным озером, у которого Персефона (она же — Морган Ле Фэй) восседала на троне, ожидая моего прибытия. Я вспомнил, что во время видения морской пещеры от меня потребовали клятвы, что я приму смерть без сопротивления, ибо жертвоприношение требует безоговорочной покорности — и я пожелал пересечь темные воды, дабы соединиться с ней.

Я обнаружил, что стою на борту странного корабля, нос которого был высоко поднят; корабль назывался «Миллионы лет» — как во времена путешествий Озириса — а сам я в тот момент был Озирисом. Рядом стояли путешествовавшие со мной боги, которые тоже были лишь проявлениями меня. Гор — утренний ястреб — был впередсмотрящим; Тум, бог вечерней зари, молчаливо сидел на корме; а у моих ног сидел Кефра Беетль — символ полуночного солнца — он держал в когтях эмблему времени, то есть прошлого. Мы плыли по темным водам подземного озера, приближаясь к Царице Мертвых, моей волшебной возлюбленной. Сияние вокруг все усиливалось по мере того, как мы приближались к ней; наконец свет стал настолько ярким, что сравнялся с освещенностью комнаты форта, — и я увидел Морган, сидевшую в дальнем конце комнаты.

Я смотрел на нее не переставая и обнаружил, что серебристый цвет ее одежд постепенно стал золотым, а затем ее окутала аура, сверкавшая всеми цветами радуги. Ее закрытые невидящие глаза открывались навстречу удивительному оживлению жизни, и сама она сияла жизнью, подобно рассвету во всей его силе. Наконец волна, прошедшая от меня к ней, вернулась обратно, и я почувствовал, что ко мне возвращается жизнь. Теперь эта жизнь отличалась от прежней, ибо слилась с жизнью Богини.

Она вновь запела, и я почувствовал, что в ней пела Изида, откинувшая свое покрывало, очень динамичная и живая:

Я — звезда, восходящая над закатным морем.

Я приношу людям сны, управляющие их судьбой.

Я приношу в души людей приливы и отливы снов,

Приливы и отливы, снова и снова…

Они моя тайна, они принадлежат мне.

Я — вечная Женщина, я — Она!

Приливы и отливы людских душ принадлежат мне.

Приливы и отливы, снова и снова…

Безмолвные внутренние приливы и отливы, управляющие людьми.

Они — моя тайна, они принадлежат мне.

Из моих рук человек получает свою судьбу.

Мое прикосновение пробуждает противоположные качества.

Они — мои приливы и отливы, они принадлежат мне —

Гере в небесах, на Земле — Персефоне;

Левине приливов и отливов и Гекате,

Диане Луны, Звезде Моря — Изиде Разоблаченной и Гее, Винах, Рее!

Пока она пела, ее руки своими взмахами ласкали мою душу, как бы выманивая ее прочь из тела.

Затем Морган двинулась в направлении окна — медленно, так что ни одна складка ее одежды не пошевельнулась. Я не последовал за ней, так как чувствовал себя совершенно не способным двигаться. Она вышла во внутренний дворик; луна была уже высоко, и весь форт был залит ее серебристым светом. Некоторое время она неподвижно стояла среди разбитых штормом фигур, которые изображали морских тварей; стоило лишь крошечному облачку немного заслонить луну и казалось, что звери мгновенно оживали и начинали двигаться. Затем она двинулась к ступеням, которые вели к утесу. Балюстраду совершенно снесло штормом, так что ничто не отделяло ее от моря. Падавший на нее лунный свет заставлял сиять ее одежды, но она все равно оставалась почти невидимой на фоне яростно сверкавшего моря. Она дошла до самого края утеса — туда, где плоский, как стол, кусок скалы едва-едва виднелся из-под волн начинавшегося прилива.

Господи Боже! — подумал я. — Ведь она наверняка стоит по колено в воде! А что если она оступится на краю?

Но я был бессилен двигаться, как будто пригвожденный.

Я мог лишь смотреть на нее — теперь ее серебристое платье почти совсем сливалось с предательскими высверками поверхности моря. Затем облако закрыло луну, а когда ночное светило выглянуло опять, я увидел легкий туман, Длинными космами наползавший с моря на берег. В неясной дымке я никак не мог больше рассмотреть фигуру Морган.

Моим первым побуждением было пойти туда и убедиться, что она вне опасности, но какое-то сильное внутреннее чувство удержало меня. Я знал, что мне не следует этого делать и что с ней все в порядке. Я сидел на стуле и просто ждал.

Внезапно у меня возникло ощущение, что я нахожусь в комнате не один. Ни одного шороха, ни одного звука за моей спиной не указывало на чье-либо присутствие — и все же я его ощущал, пока оно не переросло в чувство страха и волнения, которое всегда чувствуешь в присутствии очень динамичной сильной личности — одной из величайших на Земле. Я выжидал, прислушиваясь, сдерживая каждый вдох свой в попытке уловить хотя бы малейшее движение за спиной, но, как загипнотизированный, все не мог повернуть голову.

Наконец, я физически четко услышал звучный, размеренный и спокойный голос — это был голос Лунного Жреца, на этот раз не лишенный материальности. Он все струился и струился, подобно журчащей воде, а в паузах я слышал, как волны прилива бились о скалы, понемногу затапливая утес. По мере звучания передо мной разворачивались описываемые им картины, и я понимал, почему Священное Евангелие утверждало, что все создало Слово, носившееся, подобно духу Божьему, над поверхностью вод. Я увидел безбрежное море пространства и времени, чьи воды цвета темного индиго раскинулись в Ночи Богов, как я это видел уже в самом начале. Над темной поверхностью моря сверкал серебристый свет, и золотистое сияние распространялось вокруг длинными, колеблющимися, пульсирующими пучками. Звучный голос все гремел, и я прислушивался к нему; я понимал слова, которыми он описывал то, что уже свершилось; были и слова, непонятные мне, которыми пояснялось грядущее.

— Трижды великий Гермес высек на Изумрудной Скрижали слова: «И верхнее да уподобится нижнему». Повсюду на Земле мы видим воплощение божественных принципов в поступках мужчины и женщины.

Все боги суть единый Бог, и все богини суть одна Богиня, но все они — Господь Единый — Творец.

И было в начале пространство, и тьма, и неподвижность; и было это старше времени, и боги забыли об этом. Источником всего сущего было море бесконечного пространства, в котором жизнь зарождалась, подобно приливу в беззвучном морском просторе. И все вернется на круги своя, когда опустится Ночь Богов. И это все будет называться Великое Море, Мара, Самая Горькая и Великая Праматерь. И по причине инерции пространства зародилось движение, подобное волне прилива, называемое мудрыми пассивным принципом в природе, космическими водами или течением Космоса.

Многие люди зовут ее разными именами, но для всех она Великая Богиня — воплощение Космоса, земли и воды. Как символ Космоса, она зовется Эа, прародительница богов, родивших богов; она старше самого времени, она — матрица материи, корень всему сущему, чистый и неразделимый. Она также и Бина — Великая Праматерь, которая восприняла в себя Великого Праотца — Чокма. Она дарит форму бесформенной силе там, где последняя может создавать. И она же приносит смерть, ибо использованная форма должна умереть, дабы заново возродиться к полнокровной жизни. Все рождающееся должно отмереть и все умирающее — возродиться вновь. Поэтому ее зовут Марой, Самой Горькой, Властительницей Печалей, ибо она приносит смерть. И зовут ее также Геей, ведь она — сама древняя суша, впервые сотворенная из бесформенного. И все выше перечисленное — она; и видно это все в ней, и каждая частичка природы, составляющая ее, отвечает на ее вопросы., и правит она всем. И ее волны — это волны всего, что составляет, и пути ее принадлежат всему, что в ней, и кто познает одно — тот познает и другое.