Страница 7 из 68
Когда я вернула перо на место и отошла, настоятель проверил, где я расписалась, затем подул аккуратно на документ и проговорил:
— Сделано.
— Брак недействителен? — уточнил Тейг.
— Да, недействителен. Вы отныне свободный мужчина и свободная женщина.
— Энхолэш! — возвела руки к потолку Пегги.
— Энхолэш, — повторил жрец.
«Слава Богу», — подумала я.
Однако Тейг все еще оставался напряженным. Вскинув подбородок, он спросил:
— Я могу забрать грамоту, отец настоятель?
— Чернила не высохли, к тому же еще надо сделать копию и запись для храмовой канцелярии. Я поручу дело писцу, и завтра вы, рэнд Васс, — жрец посмотрел на свекра, — сможете забрать грамоту.
— Благодарю вас, отец настоятель, — кивнул Васс-старший. — Вы были очень добры к нашей семье, позволив обойти суд, положенный в таких случаях.
— Дело простое, и нужды в суде не было.
Тейг тоже поблагодарил настоятеля и перевел взгляд на меня; как ни странно, это был не такой уж злобный взгляд. Видимо, настолько ему не терпелось развестись, что радость по поводу развода заставила его вполне любезно сказать мне напоследок:
— Прощай, Астрид.
— Прощай, Тейг, — ответила я.
Пегги Васс, бывшая свекровь, демонстративно задрала нос и отвернулась от меня; подойдя к сыну, она схватила его за руку и проворковала:
— Ты же сопроводишь нас домой, сынок?
— Конечно.
Они поклонились еще раз настоятелю и последовали к двери; следом за ним двинулся бывший свекор. Он тоже сильно злобным не выглядел, и попрощался со мной многословнее, чем его сын:
— Все это мне не по сердцу, ведь я обещал твоей бабушке, что позабочусь о тебе. Распорядись золотом разумно, Астрид. Вокруг много ворья.
Настоятель приподнял бровь – неужели заметку о ворье на свой счет принял? – затем кивнул и согласился:
— Да, в большом городе много опасностей для молодой женщины, но так как о девице Астрид некому больше позаботиться, я сам устрою ее судьбу. Будьте спокойны, рэнд Васс.
— Астрид, ты можешь возвратиться в деревню с нами, чтобы забрать свое приданое, — предложил свекор. — Все-таки целый сундук твоих вещей у нас остался.
— И все малы мне, — ответила я. — Лучше подарите их кому-то, кому они впору. Богиня Мира велит нам быть добрыми и щедрыми.
— Истинно так, — согласился жрец.
Свекор вздохнул, поклонился ему и вышел. Когда за ним закрылась дверь, я почувствовала грусть. Как бы то ни было, Тейг довел жену до могилы. Ее тело живо, но ее самой уже нет… Бедная наивная девчонка.
— Не печалься, — обратился ко мне настоятель, — если будешь вести праведную жизнь и усердно трудиться, боги тебя вознаградят.
Кстати о вознаграждении. Я сунула руку в кошель и достала пять золотых монет. Конечно, не хочется отдавать их жадному настоятелю, но что-то подсказывает мне, что чем значительнее будет пожертвование, тем лучше он будет относиться ко мне. А расположением настоятеля Бенедикта Кивернесского заручиться лишним не будет. Потому что в этом мире я действительно совершенно одна…
— Надеюсь, эти деньги принесут пользу храму, — сказала я скромно.
— Каждая монетка пойдет на дело, — ответил он, сунув золото в карман. — Ну, а теперь, девица Лорье, надо бы подумать, в какой именно дом тебя пристроить. Распиши-ка, что еще умеешь, в чем сильна.
— Я бы хотела поехать в родные места, отец настоятель, и наняться служанкой в дом барона Даммена. Он очень добр и знает меня с детства, так что я уверена, что он найдет для меня работу и угол.
— Родная земля лечит, и я понимаю, почему тебя тянет домой… Я напишу барону, и если он в самом деле хорошо к тебе относится, то пришлет за тобой слуг.
— Я могу и сама поехать в Тулах, — предложила я.
— С деньгами да на дилижансе? По дороге всякое может быть. Лучше барон отправит за тобой экипаж.
— Ради служанки экипаж, да еще в такую даль?
Настоятель призадумался и спросил:
— А не страшно тебе будет?
— Так я же не одна поеду, а с другими людьми.
— Вот-вот, с чужими людьми… ладно, я подумаю над этим. Может, сыщу тебе попутчика.
— Вы невероятно добры, отец настоятель, — не забыла вставить я.
«И невероятно жадны».
Попутчика мне отец Бенедикт так и не сыскал – если вообще искал. Думаю, не особенно хотелось такому важному жрецу заниматься столь пустячным делом, как жизнь какой-то там небогатой и неродовитой «разведенки». Мне позволили еще раз переночевать в храме; вечером пришел послушник и сообщил, где останавливается дилижанс, следующий до Тулаха, а также то, что отец настоятель, дескать, благословляет меня.
А я что? Мне только и надо было поскорее отделаться от всех этих бывших мужей и настоятелей. Из вещей у меня была лишь та одежда, что на мне (сменить бы поскорее!), мятый чепчик и кожаная сумочка; естественно, золото я в сумочке не оставила. При себе у меня был платок; разорвав его на несколько частей, я завернула в них по несколько монет и спрятала на себе: что-то в декольте, что-то в ботинках. Не очень удобно, конечно, зато так больше шансов, что золото останется при мне.
Рано утром, когда послушники стали расхаживать по коридорам храма, я покинула келью и вышла, наконец, в город. Сразу после рассвета он не выглядел сонным: по улицам уже вовсю сновали горожанки с корзинами, торговки, мальчишки-разносчики и водоносы. Было достаточно зябко; туман еще только рассеивался над улицами. Вздохнув – волнительно все это – я влилась в поток и двинулась к месту, где, как сказал послушник, собираются пассажиры дилижанса.
Я выглядела так же, как и большинство встреченных мною женщин, по все равно ощущала себя белой вороной, словно надо мной висит указатель: «Самозванка-попаданка!» А еще мне казалось, что каждый, кто бросал на меня взгляд, сразу понимал, что я при деньгах.
«Аня, ё-мое! — пыталась я себя приструнить. — Что ты паникуешь, как девчонка? Лицо кирпичом и шуруй вперед».
И я шуровала – так быстро, как только могла. Ныли мышцы, еще болящие после поездки верхом, и спина, которой я приложилась, упав со стола в келье, тоже заявляла о себе болью, но я игнорировала все эти сигналы – вот сяду в дилижанс, а там уже можно будет себя пожалеть. К счастью, я без проблем добралась до главной площади Кивернесса и сразу увидела то, что искала – многоместный экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Многие места в нем уже были заняты, как багажные, так и пассажирские, если выражаться моим языком. Прямо при мне две сухонькие женщины с огромными корзинами взяли два места у некоей рыжей женщины с ободранным локтем. Приметив, сколько они заплатили, я достала серебряный ренк и обратилась к рыжей:
— Мне до Тулаха.
— С ночевкой в Вирринге, — предупредила рыжая и взяла у меня ренк еще до того, как я собралась его ей передать.
— А сдача? — неуверенно спросила я, почему-то оробев перед женщиной.
— Вот тебе, — хмыкнула она и, покопавшись у себя в кармане, дала мне три медных монетки. — Как раз на пирожки осталось. — И кивнула на торговку пирожками, держащуюся поблизости.
У меня как по заказу в желудке забурчало.
— Я же могу позже сесть? — уточнила я у рыжей.
— Позову, — кивнула она и подошла к следующим пассажирам.
А я, оглядевшись, направилась к румяной женщине с корзиной пирожков и взяла у нее несколько с капустой, парочку с рыбой и парочку сладких; я взяла столько, потому что в храме не позавтракала и не знала, будет ли в пути остановка, где можно купить еды. При этом я с тоской поглядела на не самые чистые руки торговки. А не отравлюсь ли я снова? Впрочем, есть ли у меня выбор?