Красный волк

Сверток под мышкой у солдата шевелился.

– Господин капитан! Господин управляющий. Извините за шум. Эта тварь забилась в нору под одной будкой и отказывалась вылезать.

Солдат пнул макаку под колено, и она обмякла, стала дергаться слабее. Но взгляд ее синих глаз метался от раана к раану с незатухающей злобой. Солдат поднял вверх свободную руку, и Ун увидел длинную красную царапину на его запястье и что-то стальное, серое, зажатое в пальцах.

– Пыталась меня порезать, господин капитан.

Самка дернулась, точно хотела вернуть самодельное оружие, но получила удар по груди и завыла плачущим голосом.

«Вот бы выпросить эту железяку», – подумал Ун, но отец, конечно, не позволит взять ее.

– Пошли прочь, зверье. Прочь! – рявкнул капитан Нот.

Макаки все поняли и бросились к будкам, торопясь спрятаться за тканевыми занавесами. Ун думал, что они будут подсматривать, но ни в одном окне не появилось ни одной любопытной мордочки.

Самка на земле зашипела, плюнула, и вязкая слюна упала на черную землю в двух шагах от ботинок отца. Он даже не взглянул на нее.

Тем временем второй солдат передал грязный сверток капитану. Он развернул ткань и поморщился, извлекая на свет худого крошечного детеныша макаки. Было в его грязном, перемазанном сажей тельце что-то необъяснимо неправильное, как в выпавшем из гнезда неоперившемся птенце. Сестры однажды выкармливали такого. Но, забывшись, пропустили пару кормлений и он умер.

– Она его обрила, – сказал капитан, проводя рукой по голове детеныша и морщась, – точно обрила. Видимо раздобыла кусок металла на заводе. Или ей кто-то принес.

Он с раздражением обтер руку о тряпку, и застыл, глядя на макушку макаки, потом на отца. Тот проследил за его взглядом и вдруг ругнулся во все горло:

– Паскудники!

Он вырвал детеныша из рук капитана, схватил его за ногу и поднял вверх, держа на расстоянии от себя, как какое-нибудь дохлое животное. Раздался писк, Ун отпрянул в ужасе. Детеныш, пусть и совсем крошечный, был горбат, перекошен на правое плечо, точно весь скелет сместился, и голова его казалась слишком большой. Ун затаил дыхание. Сейчас эта уродливая голова растянет слабую шею, оторвется, полетит вниз, упадет на землю, лопнет, как спелый апельсин. Наружу покажется серое и розовое.

Уна замутило, он наклонился, и его наконец вырвало, но никто этого даже не заметил. Отец все вертел детеныша, осматривая его со всех сторон. Ун протер рот, чуть повернулся и успел заметить среди черного слоя сажи красное пятно совсем коротких мягких волосинок на макушке макаки.

– Ах вы сукины дети! – ревел отец. Он хлопнул детеныша по покатой спине, сметая пелену черноты. Из-под нее показалась светло-золотистая кожа с аккуратными разводами пятен. Полосатая самка билась на земле в истерике, не то плача, не то хохоча. Детеныш вновь нашел силы для беспомощного писка.

– Отдайте его мне! – произнесли губы Уна, и он сам не мог поверить, что говорит это. Отец посмотрел на него диким взглядом, но тут заговорил капитан, разводя руками:

– Ума не приложу, как это вышло, господин управитель! Какая-то шутка природы. Она, видать, разродилась совсем на днях и пряталась, мы ее не видели даже! Да и между еженедельными поверками разве за ними уследишь? Какая-то ужасная ошибка...

Отец кинул детеныша солдату, и тот едва успел подхватить его.

– Шутка природы? Ошибка? Чертовы скотоложцы! Я вам устрою! Развели тут! Утопить это сейчас же и зарыть. Нет, не зарыть! Сжечь. Чтобы ни следа, ни костей, ничего!

Детеныш наконец-то сумел завыть во все горло, и Уну показалось, что в зверинце не осталось ничего, кроме этого утробного, глубокого плача.

– Отец, давайте оставим его! Он же будет таким забавным! Его можно будет...

Пощечина была резкой, и Уну показалось, что у него закачались сразу все зубы.

– Молчи, – прошипел отец, и снова повернулся к капитану, – ты меня не слышал, Нот? Немедленно! Чтобы через час от ЭТОГО ничего не осталось! Если будешь стоять тут и пялиться на меня, клянусь матерью императора...

Самка, которой во время борьбы сломали не то ребра, не то хребет, с утробным воем поползла к солдату, державшему детеныша. Ун прижал руку к горящей щеке и отвернулся, задыхаясь от слез, а потом вскрикнул, оглушенный лающим выстрелом. Он нерешительно обернулся, увидел распластавшуюся на земле тушу макаки и лужу растекавшейся крови и тихонько застонал. Капитан прятал пистолет в кобуру.

– Ты будешь выть каждый раз, когда автобус переезжает бродячую собаку? – отец взял Уна за плечо и встряхнул. Сейчас его голова оторвется. И на землю. Как апельсин. И в ошметки. И серое и розовое, и серое и розовое…

Ун открыл глаза и попытался проморгаться, не понимая, где находится. Все вокруг раскачивалось и дрожало.

– Очнулся?

Отец положил ладонь ему на лоб, наклонился, и Ун увидел улыбку на жестком пятнистом лице.

– Болит что-нибудь?

– Нет, – шепнул Ун.

– Мы едем домой, – сказал отец. – Корпус безопасности, а развели такой бардак. Ничего, теперь я им устрою...

– Он был в пятнах. И с красной шерстью, – в ужасе прошептал Ун, пока память его по кусочкам собирала картину прошедшего утра.

– Это злая шутка природы и не более того, – тон отца не предполагал дальнейших расспросов и сомнений. – Давай-ка ты попьешь.

Он помог Уну сесть и сунул ему в руки темно-зеленую бутылку. Ун сделал глоток и поморщился, когда горло обожгло, но горьковатый вкус помог ему немного прийти в себя. За окном автомобиля проносились поля. Серый зверинец остался позади, но все еще казался слишком большим и слишком близким.

– Успокоился? – отец аккуратно приобнял его за плечи. – Городской ты. Никогда и забой коровы не видел. Но мне не стоило поднимать на тебя руку. Такого больше не случится. Я обещаю.

Ун нерешительно взглянул на отца и теснее прижался к нему. Все-таки это был действительно великий раан. Как прадед. Он никого не боялся, и готов был прямо говорить даже с самыми важными чинами. Не имеет значения, служили те в министерствах или корпусе безопасности.

«А я при нем устроил спектакль. И при остальных». Еще до конца не пришедший в себя, Ун в панике начал искать оправдание собственной слабости и малодушию, и вроде бы даже нашел его.

– Я хотел, чтобы мы взяли себе какую-нибудь макаку.

Отец рассмеялся. Его смех звучал сталью и отзвуками выстрелов.

– Тебе же не пять лет! Что если такая вот макака покусает девочек? Ты же видел, что это за зверье. Но думаю, мать будет не против, если мы подыщем хорошую собаку.

Ун кивнул, уткнувшись носом в отцовский пиджак, пахнущий одеколоном и табаком. Горечь напитка обратилась в сладость, и он погрузился в глубокий, вязкий сон без сновидений.

Глава VI

Три дня над южной окраиной Благословения императора стоял серый дым, а ветер носил по улицам пепел и запах гари. Кто-то из соренов опрокинул свечу, и их жалкие домишки, переполненные хламом и тряпьем – нездоровое собирательство было свойственно этому народу по природе – вспыхнули, как бумага.

Пожарным командам еле-еле удалось не подпустить огонь к соседним районам. После Ун видел в газетах фотографии, как сонные горожане, многие – в пижамах, стояли в цепочках и передавали один другому ведра с водой. Город был спасен, великого пожара не произошло, но последствия не могли не наступить. Уже на следующий день к дому управителя прибыли несколько делегаций разозленных горожан. Они ругались разными словами, но все требовали одного: решить что-то с серошкурыми. Как мог отец отказать этим испуганным и взволнованным раанам, оставшись глухим к их страхам?