Красный волк

– Знаете, господин управитель, я вот не всегда соглашаюсь с методами, предложенными министром Аби. Это же звери, как по мне, им можно простить и убийство собрата, и каннибализм, лишь бы от моих парней держались подальше. Но вот в одном старик был совершенно прав. Когда эти твари своими вонючими пастями пытаются повторять раанский язык... О, меня тогда злоба так душит – словами не выразить. Для таких говорливых вот эти столбы и придуманы. Выдираем им языки и вешаем кверху ногами. А на штыри насаживаем уши всех любопытных макак, которые рискнули слушать «подражателя». Будь моя воля, я бы устраивал им что-нибудь похуже «черепашки», но правила есть правила.

Глава V

Солдаты встали по границе площади, зевая и думая каждый о своем, пока отец и капитан о чем-то переговаривались, подойдя к самим столбам. Ун не последовал за ними. Столбы походили на пять выпяченных к небу пальцев. Прямые и сухие – пальцы закопанного великана, который пытался, но так и не смог вылезти. Даже смотреть на них было страшно. И так тихо сделалось вокруг. Где-то там, в грязных шалашах, конечно, шуршали макаки, но и эти звуки столбы словно выпивали.

Ун подошел к краю площади, к одному из солдат. Налетел ветер, принес на хвосте прохладу и запах бесконечно далекого поля, а потом умчался, и все зловонье сделалось еще кислее и горче. Зато звуки вернулись. Откуда-то из сердца трущоб потянулась многоголосая песня. Макаки пели на своем чудном языке, разными голосами, не совпадая в тоне, но пели по-своему красиво. Уну слышались в их песне отзвуки лесов, где макаки когда-то жили в дикости.

– Что пялишься, пацан? – спросил солдат. – Глаза вывалятся.

– Песня! – ответил Ун, указывая в сторону трущоб. – Они поют, вы не слышите?

Солдат наклонил красноволосую голову на бок, сощурил желтые глаза, потом засмеялся.

– Это песня? Ну, пацан, ты даешь! Какая же тут песня? Это у них гон. Какие-то самки вошли в пору и зазывают самцов, а те им отвечают. Песня! Вой и стоны, вот и все. Устраивают всякое непотребство, – сказал он с крайним удовольствием.

Ун прислушался внимательнее. Песня звучала и правда очень нескладно, некоторые голоса не пытались тянуть слова, а просто кричали. Да, разумеется, это была вообще никакая не песня. «Стоны и завывания». Только какие-то очень уж тоскливые и надрывные для поры рождения и новой жизни.

Не было позора в незнании, но Уну пришлось постараться, чтобы не показать, как ему сейчас неудобно. Он притворился, что забыл о собственном глупом замечании насчет песен макак, и решил заняться настоящей проблемой. Сестры. Узнав, что он отправится в зверинец, они окружили его и с боем вырвали обещание принести что-нибудь.

– Можно? – спросил Ун, указав на ближайшую будку. Солдат пожал плечами и кивнул, иди, мол.

Внутрь зайти Ун не решился, прошел вдоль стены. Она оказалась сделана из прессованной древесины – отковырнуть от нее кусочек не получилось. Хорошо было бы найти клык макаки или какую-нибудь чуть заточенную палочку, которой они ловили муравьев и гусениц. А лучше достать и то и другое – так он умилостивит этих красноголовых непосед, и они, может быть, даже не будут трогать его пару дней со своими жалобами и ябедничеством матери по поводу и без.

Он остановился у угла будки, обреченно вздохнув. Ничего. Только грязь. «Захватить хотя бы какой камень». В промежутке между будками был свален мелкий ссор и занесенные ветром листья. Ун заметил шагах в трех от себя красивый треугольный камешек. Морщась и хлюпая по жидкой грязи, он быстро добрался до добычи, наклонился и разочарованно ойкнул. Камешек оказался вовсе не камешком, а торчащим из жирной почвы углом фундамента. Ун с досадой обтер руку о стену и начал лихорадочно осматриваться. Надо было унести хоть что-нибудь. Ну, хоть что-нибудь! Любую ерунду, связанную с макаками. Он присмотрелся повнимательнее и наконец заметил пучок легкой шерсти, запутавшейся в ветвях колючего засохшего кустарника. Ун собрал всю шерсть, какую смог, и сжал ее в кулаке. Она оказалась удивительно мягкой, легкой, совсем не как у собак, жалко только грязной. Но какая разница? Это была шерсть настоящих макак. О лучшем не приходилось и мечтать.

– Пацан! – негромкий голос солдата вернул его из мира размышлений.

Ун выбрался из закоулка и тут же застыл: в его сторону шел отец. Солдат из оцепления нервно переминался с ноги на ногу.

– Ты куда полез?

Молчание.

– Мало ли какая там зараза. Иди сюда.

Ун потупил взгляд и поплелся к отцу. Он не решался смотреть на него, но чувствовал тяжесть зеленого взгляда, видел черные, начищенные, точно не было вокруг грязи, ботинки.

– Простите, – пробормотал Ун, заводя руки за спину.

– Ты уже не ребенок – нечего лазать, где попало. Что ты там прячешь?

Ун посмотрел на отца умоляюще. «Не заставляйте меня отдавать вам это. Прошу! Что я принесу этим мелким занозам? Они же меня съедят».

– Извините, – начал он, и глаза отца угрожающе сузились.

– Показывай, что за дрянь ты там подобрал.

Подошел капитан Нот, немного озадаченный, но все еще улыбающийся:

– Что такое? Юноша решил поискать сувениры?

Его ужимки не могли смягчить решимость отца, и Ун протянул кулак и медленно раскрыл пальцы, показывая свою находку.

Капитан Нот хмыкнул:

– Шерсть! Ха. Попросите, я вам надеру шерсти любого цвета и любой длины. Даже можем собрать для пряжи. При некоторых зверинцах вяжут отличные носки, знаете ли.

Отец взял пучок шерсти, покрутил его в пальцах, с отвращением морщась. Но вот его красные густые брови сошлись на переносице, пятна на лбу дернулись, став похожими на тучи.

– Что это такое? Они обугленные? Вы даете макакам огонь?

Лицо капитана окаменело, ни следа улыбки. Он опасливо, как дикая кошка, приблизился к отцу и повнимательнее взглянул на находку.

– Невозможно! Никакого огня, никаких спичек. Зимой всех сгоняют в закрытые загоны. Был один случай пожара полгода назад, но это из-за стекла в солнечный день. На заводе есть уголь, макака могла испачкаться там, если…

Отец потер шерсть пальцами, поднес ее к самым глазам.

– Понятно. Значит, не обожжены. Они… – он вдруг замолчал, отдал шерсть капитану и принялся отряхивать ладони, в глазах его сверкнуло мрачное подозрение. Ун посмотрел на собственные пальцы, заметил черные отметины и стер их. Вид у капитана становился все более и более удивленным. Кожа между пятнами начала краснеть, глаза воровато забегали.

– Быстро! – гаркнул он, и в его голосе не осталось приторного дружелюбия. – Всех сюда! Всех выгнать!

Солдаты бросились выполнять приказ, Ун подошел к отцу и встал поближе к нему. Просто на всякий случай. Из будок начали одна за другой показываться полосатые макаки. Они были куда упитаннее и чище трущобных, но с таким же, как у старой макаки, общим пустым, покорным взглядом.

За самцами прятались самки и детеныши. Они не лопотали, не скалились, и в этом окаменелом обреченном спокойствии почти напоминали нечто разумное.

Макаки ждали, капитан Нот проходил вдоль их неровных рядов, осматривая каждого и что-то рявкая. Слов было не разобрать, но в тоне чувствовались нервозность и злоба. Иногда он почти тыкал пучок шерсти в морду той или другой макаке, но они лишь отворачивались или закрывали глаза.

Капитан прошел уже вдоль десятка зверей, когда откуда-то справа раздался пронзительный вопль. Косматые головы макак разом повернулись, обернулись на шум и рааны. Из-за крайней на «улице» будки показался солдат, тащивший за длинную шерсть брыкающуюся и дико воющую самку. Она вырывалась, пыталась ударить солдата, но не могла дотянуться до него. За ними, чуть в отдалении, шел второй солдат, держа под мышкой какой-то сверток. Кажется, самка истекала кровью, но Ун присмотрелся повнимательнее и понял, что влажные пятна на груди, должно быть, молоко.