Красный волк

Но, если не обращать внимания на эту полоумную, в остальном обратная дорога оказалась легкой и даже приятной. Варран, конечно, то и дело оглядывался со своей обычной чрезмерной опасливостью, но Ун шел как будто по центральной столичной улице. Он никогда прежде не испытывал подобной ясности и покоя.

Он не замечал насекомых, не обращал внимания на боль и даже то, что они не успели вернуться до темноты, и часть пути пришлось преодолеть почти вслепую, рискуя поломать ноги или оставить глаз на какой-нибудь ветке – его не раздосадовало. Лишь когда за деревьями заблестели фонари поискового отряда и солдаты-норны, поняв, кто перед ними, разразились радостными воплями, Ун наконец смог почувствовать, насколько же устал. Он был рад передать девчонку какому-то раану-лейтенанту и влезть на заднее сидение «Бега» – трофейную голову положил на пол, а сам тут же привалился щекой к стеклу, то задремывая, то просыпаясь.

Когда они проезжали мимо места нападения, произошедшего как будто не с ним и в другой жизни – так много случилось за день, Ун заметил, что тело господина Кел-шина уже забрали, а тушу «Быка» отволокли на обочину. «В лагере сейчас никто не спит», – подумал Ун и не ошибся.

Пятнадцатый пограничный лагерь шумел едва ли не сильнее, чем бухта, полная испуганных морских птиц. Над ним стояло желтоватое зарево горящих ламп, перед воротами оказалось несколько автомобилей, явно не местных, новых, блестящих. На капоте одного даже был прикреплен небольшой императорский флаг. Ун отчего-то вспомнил, как впервые приехал в Столицу. Да, тогда ему довелось прокатиться на автомобиле с такими же флажками.

Наконец «Бег» чуть дернулся, остановился, и Ун медленно вылез наружу, вдохнул холодный воздух, обещавший скорое утро, вытащил свою драгоценную ношу и сумку с книгой, бросив винтовку на попечение Варрана. Дежурный солдат-норн посмотрел на него пристально, вроде бы и узнал, но как будто сначала не поверил собственным глазам, застыл, как ударенный, трижды сжал и разжал кулак, поморгал, сорвался с места и побежал в лагерь, сверкая пятками, и скоро вернулся, но уже не один. Бледный капитан чуть ли не выскочил им навстречу из-за крайних палаток, сминая в руке фуражку. Его светлые волосы поблескивали от капель пота, словно норна бил жар.

– Господин майор приказал, чтобы в случае вашего возвращения вы немедленно шли доложиться...

– Где ведьма? – спросил Ун.

Капитан захлопал глазами.

– Текка. Госпожа Текка. Она приехала с господином Кел-шином. Она еще тут?

– Ей поставили палатку у второго въезда, но господин майор...

– Я зайду к нему.

Ун закинул мешок за спину, чуть поморщившись от тупого удара, пришедшегося в лопатку, и, едва заметно прихрамывая, не спеша побрел через суетящийся лагерь. Солдаты, все при оружии, вперемешку с незнакомыми адъютантами и служащими пограничной крепости, слишком разодетыми для этого места и непривычно многочисленными, носились туда-сюда, будто эта беготня должна была определить все дело. Но оно и к лучшему, посреди такого урагана было проще потеряться, а Ун сейчас предпочел бы именно это. Он хотел побыстрее покончить с делами и отдохнуть, а не выслушивать приветствия всех знакомых, обрадованных или удивленных его возвращением.

Для Текки поставили небольшую офицерскую палатку чуть в стороне от разгрузочных ворот. Света внутри не было. Может быть, она уже ушла в свой лес? «Нет, она никогда никуда не уйдет». Предупреждать о себе Ун не стал, откинул входной клапан и, пригнувшись, прошел в душный сумрак.

Ведьма сидела прямо на голой земле, рядом едва-едва тлели камни тепловики, перемешанные с горе-мхом. Треугольные белесые осколки раскинулись перед ней в очередном случайном узоре. Неужели она пыталась разгадывать их даже в полной темноте? Ун усмехнулся, но не смог не признать, что от привычности этой картины на душе становится, что ли, теплее.

С минуту они молчали. Наконец Текка подняла голову. Очень уж опечаленной, да и вообще опечаленной, она не выглядела. Впрочем Ун сомневался, что что-то на свете могло ее по-настоящему опечалить.

– Он не послушался Повелителя, – сказала Текка холодно. – Ему полагалось вернуться домой.

– Ты знаешь, я в богов не верю, и в твоего тоже, – ответил Ун и протянул ей мешок, – это благодарность за нож. Хочешь заспиртуй в банке, хочешь, передари своему Повелителю. Мне все равно.

Ведьма медленно встала, плавным жестом отбросила длинные спутанные пряди с плеч, посмотрела на мешок с легким недоверием, но приняла его, затем открыла, заглянула внутрь, чуть щурясь, и поворачиваясь к лунному свету, едва-едва сочившемуся через прозрачное окно в крыше палатки.

Ун был готов поймать мешок, но она лишь выпрямилась и посмотрела на него со смесью почти детского восторга и удивления, тут же попыталась их скрыть, но не очень-то умело.

– Это всего лишь звериная голова, – отмахнулся Ун, – не рука норна, конечно. В следующий раз я добуду тебе что-нибудь получше. Обещаю.

Не успел Ун выйти из палатки, протирая губы, как на него снова налетел нетерпеливый капитан.

– Господин майор немедленно требует вас к себе!

Под свой личный штаб майор Виц занял палатку счетоводов, стоявшую почти в самом сердце лагеря. Офицер сидел за угловым складным столиком, прямо под одной из тусклых подвесных ламп, он что-то писал и не прекратил своего занятия, даже когда Ун докладывал о своем возвращении, и только небрежно указал на стул напротив.

– Нас всех ждут очень непростые времена, – сказал он, когда Ун сел, потирая правое колено, – очень непростые. Мне надо узнать, что случилось, во всех подробностях. Капитан, оставь нас.

Капитан, похоже, лучше других предчувствовавший «непростые времена», не стал задавать вопросов и вышел на негнущихся ногах. Майор Виц достал портсигар, взял одну сигарету, предложил и Уну, но, получив отказ, только пожал плечами, спрятал обратно в карман, а потом чиркнул спичкой, и палатку начал заполнять беловатый острый дым самого обыкновенного табачного листа.

Ун ждал, присматриваясь к своему старому знакомому, который тем временем присматривался к нему, и не знал, что должен чувствовать. Обиду? Злость? Досаду? Нет, ничего этого после охоты не осталось. Если что и было, так только понимание, странное, почти родственное. Словно они двое владели каким-то общим тайным знанием, недоступным другим.

Майор сделал короткую затяжку, бросил на него еще один внимательный взгляд, хмыкнул, наклонился, достал из-под стола графин, полный чего-то золотисто-красного, поставил рядом со своими бумагами две кружки и наполнил их, не пролив ни капли. К сигаретному духу привязался слабый запах кисловатого вина.

– Давай-ка выпьем от треволнений. А потом ты мне все расскажешь.

Ун не хотел улыбаться, но губы против воли растянулись в усмешке. Неужели он выглядел так погано, что майор решил – без вина тут не справиться? Текка вот не заметила в нем ничего такого. Хотя ее суждениям и пониманию нормального нельзя было доверять. Ун не стал упираться, сделал пару глотков, не заметив ни вкуса, ни крепости, и потом рассказал все, и даже то, о чем не стал писать в отчете, оставленном на трупе господина Кел-шина.

Майор не перебивал, не просил ничего уточнить, как будто вообще не слушал, завороженный огоньком на конце медленно истлевавшей сигареты.

– Вот и все, – подытожил Ун и осушил стакан до дна.

Майор запрокинул голову, глаза его забегали, словно пытались прочитать что-то в остатках дыма, кружащего вокруг лампы.