Красный волк

Птицы зашлись новыми криками, замелькали, мешая целиться, силуэт внизу дернулся, но не упал. Ун выстрелил еще дважды – без толку, дикарь сумел заскочить в черный квадрат люка, тяжелая крышка тут же опустилась, море вокруг «водомерки» забурлило, и она начала медленно уходить вниз, в глубину, превращаясь сначала в размытый светлый силуэт под рябью волн, а потом и вовсе исчезая из вида.

– Ветер. Или плечо повело, чуть-чуть не попал – фыркнул Ун. Он не ожидал найти у Варрана понимание и не ошибся. Тот уставился на него округлившимися дикими глазами. Такой взгляд в адрес раана нельзя было прощать ни серошкурым, ни норнам, но сегодня можно было сделать исключение, и Ун притворился, что ничего не заметил. – Связывай девчонку. Я пока посмотрю, что у них тут за подъем.

– Зачем? – проревел Варран не своим голосом, отходя от обрыва. Пестрая болталась в его руках, как тряпичная кукла, комбинезон ее был перепачкан рвотой, голова безвольно качалась из стороны в сторону.

Ун поставил винтовку на предохранитель и закинул за плечо.

– Поздно, Варран. Как ты себе это представляешь? Ты бы туда полез? Или я? Подумай, что бы они предпочли получить: какую-то девчонку или сразу двух наших заложников? Ива жаль, но мы не можем рисковать.

Варран потупился, но было видно, что теперь-то он все понял, просто ему требовалось время признать очевидное. Норны! Что с них взять. Слишком они привязываются друг к другу и ото всех вокруг ждут такой же иррациональной привязчивости. Ждут, что большим пожертвуют ради малого. Какой узкий взгляд на жизнь.

Ун не стал больше давить или увещевать и только повторил:

– Свяжи девчонку.

Найти дикарский лаз получилось легко. В десятке шагов от того места, где Варран держал Пеструю над пропастью, землю прогрызла длинная широкая трещина, уходящая вниз, до самой воды. В этом естественном, защищенном от ветров желобе, заметить который получилось бы только с моря, по одной из стен была протянута веревочная лестница.

Ун лег на край трещины, потянул вниз, коснулся одного из железных зубьев, вбитых в камень, на которых и держалась вся конструкция. Пальцы покрылись ржаво-рыжей крошкой.

Лаз этот, судя по всему, был устроен здесь давно. Его можно было назвать даже древним. Часто ли им пользовались? Ун подцепил деревянную перекладину, снимая боковые петли с крепежей, и сбросил верхний пролет лестницы вниз, слушая короткий свист веревок и щелканье ступеней о камень. По-хорошему, надо было избавиться от нее целиком, но этим придется заняться кому-то другому, пока что довольно и этого.

Ун позволил себе выдохнуть, немного полежать, даря покой измученному телу, и посмотрел вдаль, где синее небо касалось моря. Он ожидал увидеть след водомерки, а может и сразу двух, но рябь на поверхности воды танцевала в своем собственном ритме, и ничто ее, как будто, не тревожило.

Все-таки странное дело, как майор сумел одновременно быть прав в своих взглядах на будущее, на то, что островитяне совершенно точно что-то замышляли, и при этом так сильно ошибаться, утверждая, что здесь, вдали от Сторечья, ничего никогда не произойдет.

«А что же делал я? Что понимал?» – задумался Ун, следя за белой птицей, которая пролетела совсем близко от него, на расстоянии вытянутой руки, а потом начала пикировать вниз.

Все прошлое казалось такой мелочью. Он что, правда, собирался себе что-то там доказывать, выдумывать оправдания и отмываться от того, от чего нельзя было отмыться? Чтобы в конце концов сбежать от настоящего долга? Нет уж, он никуда не уедет. Столице придется подождать.

«Сейчас главное вернуться в лагерь».

Ун поднялся, беззвучно ругая колено, отряхнулся от земли. Пестрая уже сидела под деревьями связанная и мелко тряслась, чем-то неуловимо напоминая раненого и обезумевшего Ива. Варран стоял рядом, осматривая винтовку. Ун поправил ремень собственного оружия, ожидая, что почувствует какую-то уверенность, но отыскал в себе только раздражение. Вот же тяжелая железная дубина, теперь тащить ее через лес, как какую-то важную особу. А ведь всю грязную работу пришлось выполнять скромному ножу.

Надо было отблагодарить Текку и ее бога. Только что могло стать достойной платой за такую неоценимую помощь? Ун прошелся вдоль трех тюков с вещами и припасами, которые дикари не успели спустить к «водомерке», и остановился, заметив чуть в стороне от них потрепанную сумку девчонки. Он поднял ее, вытряхивая все нутро на траву, Варран тем временем смог собраться с мыслями и снова подал голос:

– Нам лучше тут не задерживаться – у меня дурные предчувствия. Только не смейтесь, но в этот раз я, правда, думаю, что мы можем попасть в засаду. Вдруг они тут кого-то ждали?

В сумке не оказалось ничего ценного, кроме толстой потрепанной книжки, старой, пахшей пылью и ветошью. Это была та самая книга, в которую снова и снова заглядывала Пестрая. Ун открыл случайную страницу со странным ожиданием, что здесь-то и должны были оказаться все ответы, но не нашел ни единого слова. Только короткие наборы бессмысленных символов, отпечатанных в два столбца. Многие из них были вышиты на платке, другие же... Могла ли полосатая вырезать именно их на стенах своего логова?

В животе у Уна похолодело.

«Я схожу с ума? Что еще мы не замечали все эти десятилетия?».

Правильный ответ пугал: «Нет, ты не сходишь с ума – а лучше бы сходил. И да, мы очень многого не замечали». Ун сунул книгу обратно в сумку и перекинул ее через плечо, заставляя себя думать только о Текке и ни о чем другом.

Тем более, кажется, ему наконец-то удалось найти достойный подарок для такой придирчивой особы.

– Господин Ун?

– Дай мне пятнадцать минут.

Ун думал, что управится и быстрее, но скоро понял, что не зря дал себе больше времени и в который раз пожалел, что отец никогда не увлекался охотой. Забить зверя в отчаянной драке – это одно, но суметь правильно разделать его, не повредив трофея, вот где скрывалось настоящее искусство. Шея была слабым местом только у живых, чтобы повредить артерию не нужно быть великим мастером, а вот справиться со всеми мышцами, связками и позвонками – совсем другое дело. Повезло, что собственный нож зверя был широким и острым. Покончив со всем, Ун отыскал среди дикарских вещей какое-то одеяло, завернул в него голову и сунул ее в свой заплечный мешок. Ноша получилась тяжелее, чем он ожидал, но это была приятная тяжесть.

Да и нести голову было куда легче, чем заставлять Пеструю идти. Они с трудом привели девчонку в чувство: слез в ярких от красноты глазах больше не осталось, голос пропал – а ведь Ун даже не заметил, когда это она успела так наораться, – но ее все равно трясло и ноги то и дело подкашивались, заплетались, без падения не удавалось пройти и десяти шагов.

Отвратительное зрелище. Никакого достоинства и даже попытки это достоинство изобразить.

И как все-таки занятно. Куда только делась вся ее жажда переговоров? Вся смелость? Вся важность? Куда подевались эти высокопарные фразы и заверения?

Когда Пестрая в очередной раз споткнулась и едва не скатилась в овраг, Ун, шедший замыкающим, поравнялся с ней и сказал на зверином наречии, показывая ей мешок:

– Еще раз такое случится, понесешь это сама.

Ее бело-рыжие щеки, и без того отдававшие мертвецким зеленоватым оттенком, выцвели как будто сильнее. Но поняла ли она хоть что-то? По глазам и не прочитаешь. Они были пустые, остекленевшие, почти такие же безжизненные, как глаза господина Кел-шина, и как те синие глаза, присыпанные землей на могильнике за зверинцем.