Страница 17 из 41
***
Звонок в прихожей охрип от бесконечных трелей — сначала его терзали курьеры, доставлявшие заказы, потом один за другим подтянулись ребята.
Ками, с утра уже изрядно подбухнувший, тут же принялся хвалиться украденными из подпольного магазина одежды кроссовками и добавил, что стырил их для Филина, но не угадал с размером и решил оставить себе. Никодим вручил имениннику черный воздушный шарик с депрессивным пожеланием и, чуть потупившись, попросил меня на досуге перекрасить его патлы в зеленый. Дейзи притащился последним — с букетом цветов, конфетами и шампанским.
Поляну, за неимением нормального стола, как обычно решили накрывать прямо на полу.
Расстелив в центре комнаты газеты, мы расставляем на них хавчик, бутылки и стаканы и, в предвкушении веселухи, шутим не хуже Петросяна.
Специального приглашения не требуется — гости быстро рассаживаются на грязный ковер, и начинается шумная пьянка.
В ухе Юры торчит ржавая булавка — в середине первого курса именно я проколола ему мочку медицинской иглой прямо в кабинке общественного туалета, и посетители были шокированы звуками, которые Юра при этом издавал. В ту же зиму Дейзи, спасая с дерева кошку, сломал ногу, и мы всей кучей неделю дежурили под окнами его палаты и орали песни. Громче всех пел Никодим, и разъяренный охранник, едва завидев его протокольную рожу, гонялся за ним по заваленной снегом прибольничной территории. А Ками под шумок завел романтическое знакомство с навещавшей кого-то одинокой женщиной, правда, насилу спасся от ее домогательств… Таких историй у нас миллионы — мы попадали в самые стремные переделки, чудом выбирались из них, а потом, покатываясь со смеху, гуляли до утра по городу, и все улицы были нашими.
Причастность к дружной компании и особое отношение ее лидера греет душу — эта ролевая модель застряла на подкорке. Мне комфортно быть одной из них, я знаю, сколько глотков нужно каждому, чтобы опьянеть, знаю, кого и как переклинивает.
Здесь присутствует только один неизученный персонаж, и я тайком наблюдаю за ним, хотя иногда забываюсь и пялюсь слишком пристально.
Батарея пустых бутылок вдоль стены увеличивается, в разговорах рождается множество бредовых идей, но бредовыми они отчего-то не кажутся и даже перерастают в блестящие планы.
И вот мы уже выступаем в «Сбитом летчике», нет, бери выше — в крутом питерском клубе… Да нет, бери еще выше — на стотысячном фесте! У нас золотая кнопка канала-миллионника, полные чемоданы кэша и толпа беснующихся фанаток под окнами.
От этой жизни не приходится ждать ничего, кроме дерьма, но у мальчишек с городских окраин все еще остались детские мечты и наивная вера в их исполнение, и я тоже с азартом включаюсь в дискуссию.
Здесь и сейчас, в кругу самых дорогих мне людей, я чувствую себя цельной. Я снова живу, несмотря на боль, и благодарна Юре за эту возможность.
— Так, камрады! — наконец провозглашает он и двигает ближе очередной ящик с пивом. — А теперь долгожданный сюрприз нашему Ярославу. Как мы все знаем, на досуге он пишет песни. Свою часть уговора он выполнил: влился в коллектив и вот-вот выведет «Саморезов» на новый уровень. И на стримы лучше сажать не тебя, Дейзи, а его… Так вот. Сейчас Оул продемонстрирует нам несколько своих нетленок, и мы проголосуем за лучшую. А завтра запишем ее и закинем на наш канал.
Уязвленный Дейзи не слишком правдоподобно выражает восторг, но Ярик делает вид, что принял его за искренний.
Кажется, он успел накачаться — мне еще не доводилось видеть его настолько дезориентированным и растерянным, но счастливым.
Юра протягивает ему руку, помогает подняться, препровождает к стулу и вручает убитую акустическую гитару. Разворачивает камеру и микрофон и кликает мышкой.
— У меня только одна песня. Остальные — полное дерьмо… — поясняет Ярик, проводит пальцем по струнам, морщится и сосредоточенно подкручивает колки.
Берет пару легких аккордов, обращает лицо к пасмурному майскому вечеру за окном и закрывает глаза.
Манера петь с закрытыми глазами завораживает. И снова позволяет мне безнаказанно пялиться на длинные ресницы, резкие скулы и шею, по которой хочется провести языком и оставить цепочку засосов.
Присасываюсь к бутылке с намерением напиться в хлам — только так это и лечится.
Скоро я привыкну к нему, точно так же, как привыкла к нереальной внешности Юры.
Вообще-то Ками — тоже весьма симпатичный мальчик. Как и Никодим. Как и увалень Дейзи. Однако их милые фейсы отнюдь не привлекают меня.
Но Филин глубоко вдыхает и раскрывает рот, и все мои установки летят к чертям.
Первый куплет он шепчет — предельно отстраненно и холодно. Он рассказывает о беспомощной кукле, запертой в темном чулане, о том, как ей ломают конечности, бьют, унижают, лишают воли, и она не способна дать отпор, потому что слишком слаба.
Внезапно его хриплый голос взлетает до пронзительной чистоты, и присутствующие вздрагивают. Кукла давно сбежала из своей тюрьмы, запутала следы и избавилась от преследователей, но призраки, страхи и глюки по ночам вырываются из прошлого и не дают заснуть. Перекрывают кислород и сводят с ума.
И вновь отстраненный шепот. Констатация факта. Ненависть и презрение.
Кукла просто тащится от своего уродства, упивается болью. Она не хочет ничего менять. И, сколько бы ни бежала вперед, она никогда не выберется из пыльного жуткого чулана.
Он рассказывает о себе.
Он ненавидит себя…
Филин открывает глаза, и его губа резко дергается. Но в следующий миг он смущенно улыбается, отставляет гитару, встает и, покачиваясь, возвращается на свое место.
Юра провожает его горящим взглядом, щелкает мышкой, закрывает ноутбук и трясет головой:
— *ля, Оул, как же ты хорош…
Оправившиеся от шока ребята улюлюкают, свистят и хвалят Филина, тот прижимает к груди ладонь, кланяется, признается им в любви и благодарит за внимание.
А у меня ноет душа. Ломит тело. Сводит дыхание.
Когда-то меня сломали… Я никому об этом не рассказала, но Ярику непостижимым образом известно, какой ад я переживаю изо дня в день.
Сердце плачет, бьется в клетке ребер, пытается вырваться на свободу, но что оно понимает…
Ощущаю на себе изучающий взгляд Юры и стираю со щеки черную слезу. Макияж потек. Юра презрительно хмыкает и смачно затягивается кальяном.
— Согласен, Оул. Ты — талантище. Если бы я был бабой — точно отдался! — выпаливает Ками, Филин давится пивом, и Юра, выдохнув белый дым, поясняет:
— Ками у нас неравнодушен ко всему, что движется. Потому что ему никто не дает.
Дружный хохот сотрясает оклеенные пожелтевшими обоями стены, вечеринка продолжается.
Я изрядно пьяна, умираю от скуки и мечтаю выключить мысли. Больное воображение среагировало на слова Ками весьма странно и живо нарисовало картинку, как Ярику отдаюсь я…
— А ты как себя идентифицируешь, Оул? — пристает к нему Юра, и тот отставляет бутылку.
— Ну… — Он судорожно облизывает губу и обжигает меня быстрым взглядом. — В будущем я хотел бы найти девушку и… создать с ней семью.
Его слова занозой вонзаются в мозг — представлять Ярика женатым на какой-нибудь скромной дурочке в юбке в пол тяжело, и я снова глушу пиво.
Мои партаки выглядят ужасно на фоне его чистой кожи. У меня дешевое кольцо на безымянном пальце. Гейм давно овер. Жизнь — дерьмо.
— Окей. Никодим и Дейзи тоже утверждают, что они гетеро. А я вообще асексуал! — Юра знает наверняка, что Ярик слышал мои стоны и вопли, наслаждается его замешательством, но не унимается. — А ты, Эль?
Не могу просечь намерений Юры и отшучиваюсь:
— В старших классах меня считали фригидной. Ну… Может, так оно и есть. Учитывая, что после окончания школы я тусуюсь только с вами и никого из вас не хочу…