Страница 18 из 41
Моя шутка заходит, ребята вновь разражаются хохотом.
— Да уж, что правда, то правда… — добавляет Юра и криво ухмыляется, и до меня вмиг доходит, что с ним сегодня не так. Обида. Он мстит за отказ и ведет себя как гребаный мудак…
Быстро осматриваюсь и вспыхиваю, потому что Ярик тоже уловил эту реплику.
— Так. А давайте проверим! — Юра входит в раж, выхватывает из моих рук опустевшую бутылку и кладет на бок. — Старая добрая «Бутылочка». Будем изучать Элькины предпочтения. Может, среди нас все же найдется прекрасный принц, который разбудит ее поцелуем, а? Короче, Элька, крути!
Я отказываюсь, и он раскручивает ее вместо меня.
— Прекрати, Юр. Давай поговорим позже… — протестую вяло, вращение бутылки замедляется, и зеленое горлышко, словно в насмешку, указывает на Ярика.
Ребята не выкупают прикола и бурно радуются, Юра прищуривается, заправляет за уши роскошное каре и скалится так широко, что от улыбки перекашивает бледное лицо:
— Почему? «Он же офигенен…» Его ты тоже не хочешь? Тогда просто скажи, тебя никто не станет заставлять!
— Давайте, чуваки. Давайте! — подначивают нас ребята.
Молча смотрю на внешне спокойного Филина. Злость сменяется растерянностью, отчаянием и холодным ужасом. Может, Юра и бросал меня в беде, но никогда не издевался, тем более настолько изощренно.
— Хватит ломаться! Камон, или жахни его в десна, или скажи, что не хочешь его… — В Юру словно вселяется бес, и я стискиваю зубы.
Больше меня никто никогда не сломает. Пусть я к чертям запалюсь, но слов этих ни за что не повторю.
— Чувак, завязывай, — тихо, но четко произносит Ярик. — Ты нажрался. Она не хочет. Я не хочу. Я сам решу, с кем и когда мне сосаться.
Юра пристально разглядывает его, моргает и внезапно расслабляет плечи. В расфокусированных зеленых глазах плещется безмятежность.
— Ок, согласен. Перебор! — Он по-дружески треплет волосы на моей макушке и хихикает, а я задыхаюсь от унижения и горя. Стряхиваю с себя его руку и огрызаюсь:
— Долбанутый ушлепок!
— Ну да, я такой… — Юра поигрывает бровями и обворожительно улыбается. — Полный ушлепок…
Гогоча, матерясь и роняя стаканы, ребята тяжело поднимаются с мест и сваливают на перекур, в последний момент за ними подрывается и сомневающийся Дейзи. В тесной душной комнате остается только некурящий Ярик. И я.
Наедине с ним парализует от стыда, я мечтаю испариться, провалиться, перестать существовать и не двигаюсь с места.
Он смотрит в пол и тяжело дышит, рот несколько раз подергивается от тика.
Этот мальчик снова позаботился о моей душе, спас от позора и прикрыл. Отвел подозрения Юры, с новой силой точившие его.
Он не способен на предательство и грязь. И никогда не будет принадлежать мне.
Я разглядываю свои худые, обтянутые джинсами ноги и чувствую себя одинокой, потерянной, никем не понятой маленькой девочкой. Никому не нужным изгоем, угловатым подростком — той, кем я всегда и была…
Теплая ладонь осторожно, но настойчиво ложится на мое колено и сжимает.
Мгновенно осознаю происходящее, вскидываю голову и тону в непроницаемой обжигающей черноте огромных глаз.
Я теряю дар речи и замираю, пытаюсь вдохнуть и унять взбесившийся пульс, но Ярик быстро убирает руку, подхватывает за горлышко пивную бутылку и, глядя в потолок, отправляет ее содержимое в рот.
17
Пьянка завершилась вполне мирно, ровно в час ночи подвыпившие друзья на такси разъехались по домам, а я до рассвета маялась от гадкого, похожего на похмелье чувства — Юра всегда был со мной заодно и ничего не требовал взамен, но вчера превратился в конченого ублюдка типа Зорина и его дружков, издевавшихся надо мной в школе.
После его тупой выходки он едва не умер для меня как друг — замерзла и откололась часть души, и мне безумно жаль… И снова пронзительно-яркое дежавю взрывается в груди фейерверком тоски, надежды и боли — Ярик был рядом и все уладил, совсем как другой парень много лет назад.
Двигаюсь к самому краю дивана, комкаю одеяло, отгораживаюсь им от Юры и отпускаю грязные мысли на волю.
Итак, мое помешательство взаимно — обычно сдержанный аскетичный Филин со всей страстью схватил меня за коленку. Это означает, что он не смог совладать с чувствами. Это, черт возьми, означает, что его ко мне тоже тянет!..
За стеной разгорается скандал, к воплям родителей присоединяется пронзительный плач младенца.
Однажды Юра спросил меня, хочу ли я детей. Внутренне содрогнувшись, я отшутилась: «Конечно хочу, Юрок. Четверых мальчиков. Чтобы из них выросли такие же идиоты, как вы…»
На самом деле даже мысль о том, что я могу привести в этот уродливый мир беспомощное существо и обречь его на такие же мучения, вызывает отторжение.
Одиноким — одиноко. Очень сложно, когда никто не стоит за спиной надежной стеной. А верить в лучшее с таким прошлым, как у меня, просто невозможно…
Соседский скандал сменяется звуками старых фильмов, военных песен и маршем «Прощание славянки», я окончательно просыпаюсь и перебираюсь на обшарпанный подоконник.
Мы снова сидим взаперти, а снаружи благоухает весна — кусты у подъезда вспенились гроздьями белой сирени, из сочной травы к яркому солнцу потянулись аномально огромные одуванчики, в бездонном небе самого приятного оттенка лазури проложили воздушные трассы полчища стрижей.
На окнах домов появились наклейки с изображением гвоздик, девяток и салютов, а в нашей комнате полный разгром: на рваных газетах высятся стопки пустых контейнеров, пивные бутылки и смятые пластиковые тарелки.
Распахиваю ветхие рамы, и свежий пьянящий воздух, закружив в вальсе пыльные тюлевые занавески, врывается в прокуренную квартиру.
Юра чертыхается и прячет голову под подушкой, а я на цыпочках крадусь в ванную. Я неважно соображаю после попойки и до ужаса боюсь разбудить Ярика.
***
Горячая вода разгоняет вязкую кровь и наконец заставляет закоротивший мозг работать.
…Я ведь предвидела, что Ярик слетит с катушек, больше того — страстно желала. Теперь с этим нужно как-то жить. Хотя не факт, что он помнит о произошедшем. А если и помнит — едва ли захочет повторить.
Вздыхаю, влезаю в футболку с символикой «Саморезов» и шорты, взлохмачиваю мокрые волосы и смело выхожу навстречу неизвестности.
На кухне идеальная чистота, одеяло и простыня сложены у подлокотника, на столе закипает электрочайник. Ярика на месте нет.
— Доброе утро. — Он появляется в проеме, складывает в раковину стаканы, аккуратно споласкивает их, перевернутыми расставляет на полотенце и, искоса взглянув на меня, ретируется в комнату. Спустя пару секунд он возвращается с мусорным мешком, набитым пустыми бутылками, смятыми коробками и упаковками, завязывает его и сгружает в угол.
— Доброе… — Ломит в висках, руки дрожат, присутствие Ярика, усиленное похмельем и воспоминаниями о его вчерашней выходке, отправляют в легкий нокдаун.
Прогоняю дурацкое оцепенение и спешу ему на помощь — собираю с пола газеты, вытряхиваю пепельницы, разворачиваю новый мешок и передаю Ярику.
Он молчит. Я тоже.
Мы оба перешли грань и больше не знаем, как вести себя друг с другом. И как посмотреть Юре в глаза.
Тот просыпается ближе к обеду — избавляется от одеяла, садится и долго растирает ладонями щеки. Матерится, пыхтит, заглядывает в пустую чашку на тумбочке и, завидев меня за ноутом с учебником и ручкой, умоляюще поднимает брови.
Пусть хоть обноется, но воды я ему не принесу!..
Сражаю его тяжелым взглядом, и он вмиг припоминает, какую накануне сотворил дичь — хлопает себя по лбу, поднимается с дивана и ковыляет ко мне: