Страница 14 из 41
Я активно помогаю ему — украшаю стену на фоне красным воздушным шариком и бумажным сердечком, раз сто заверяю, что он красив как бог, сажусь на диван и, прихватив пакетик с мерчем, преданно слушаю.
Юра, задыхаясь от восторга и сияя, словно медный пятак, пускается в размышления о том, как, оказывается, круто быть влюбленным.
— Это заменит вам любой допинг. Поможет пережить самый жесткий отходос и вылезти даже из жесточайшей депрессии. Серьезно: просто влюбитесь в девушку, это о*уенно. Хочу поделиться личным опытом. Я не говорил вам, но у меня есть любимая. Давно и официально. Когда я увидел ее, она нуждалась в помощи. Мы долго дружили, узнавали друг друга… Уже год мы вместе — осознанно и навсегда. Это бесценно: строить совместные планы, говорить по душам, доверять ей, спать с ней, просыпаться рядом с ней…
Филин наверняка слышит этот монолог, и меня тошнит.
Из неприятной ситуации есть только два выхода — заткнуть чем-нибудь лживый рот Юры или продолжать улыбаться и делать вид, что все отлично, и ни один из них мне не подходит.
К счастью, жужжит смартфон, Юра матерится, прерывает запись и отвечает на звонок.
«Ну, привет! Как ты, Юрок? На сердце не спокойно, сыночка! — визгливо причитает матушка в трубке, и он безуспешно пытается прикрыть динамик ладонью. — У тебя гастрит. А вы жрете всякую гадость. У тебя аллергия на пыль, а у вас там залежи дерьма. Дай-ка мне свою ведьму…»
— Мам, да чисто у нас… — Юра вскакивает и, виновато потупившись, шарахается по углам, а у меня щиплет глаза.
Иногда во мне крепнет железобетонная уверенность, что он специально прибавляет громкость телефона во время разговоров с ней. Или же голос этой чудесной женщины обладает неизвестными науке свойствами преодолевать любые расстояния и преграды…
И я давно уяснила, что с моими партаками и пирсингом мне «прямая дорога в бордель или на зону», а с моим «маньяческим» взглядом — в дурдом. Что я порчу жизнь светлому красивому мальчику, достойному лучшей участи, и его мама вынуждена литрами пить корвалол.
«Не обращай внимания! — сразу после росписи в своей манере подбодрил меня Юра. — Она в юности тусила с неформалами и сама была не промах. Корвалол она пьет, чтобы упороться. У нас он продается легально, а в США, например, запрещен…»
Тогда его шутка заставила меня рассмеяться. Но это был единственный раз, когда Юра в споре с матушкой встал на мою сторону.
Протираю очки, возвращаю их на нос и вдеваю очередной шнурок в деревянную подвеску в виде самореза.
Конечно, у нас чисто. Благодаря маниакальному стремлению Ярика к порядку. Конечно, мне прямая дорога в психбольницу. Потому что я каждый божий день схожу с ума.
— Мама решила забить на санкции и нарушить режим. — Юра возникает передо мной и торжественно улыбается. — Часа через два приедет. Надо бы что-то придумать с хавчиком, иначе воплей будет… Сама знаешь.
О, я-то знаю не понаслышке.
Я отлично изучила ее паскудный характер и коварную стратегию — если она обещалась быть через два часа, значит, будет стоять в дверях через долбаных сорок минут.
— Юр, так мне же нужно слушать лекции… — Хватаюсь за спасительную соломинку, но Юра в ужасе взлохмачивает патлы:
— Ой, нет, нет! Это я сам!
Собираю готовый мерч в коробку и слезаю с дивана. Чертов валун давит на плечи. Мы никогда не будем жить нормально, потому что тупых, зашоренных, упрямых людей гораздо больше, чем добрых и непредвзятых.
В растрепанных чувствах вваливаюсь на кухню — Ярик сидит у стола, уткнувшись в смартфон, но отрывается от него и растерянно вглядывается в мое лицо. Всхлипываю, стираю слезы, открываю холодильник и в сердцах хлопаю его дверцей. Там нет ни хрена, кроме завявших перьев зеленого лука, яиц и черствых пончиков из доставки.
— Пипец… — вырывается у меня. — Это полный пипец, Ярик!
— Я слышал. — Филин выбирается из-за стола, тоже заглядывает в холодильник, пару секунд торчит там, напряженно что-то соображая, и совершенно серьезно спрашивает: — А дрожжи и мука есть?
Меня разбивает истерический хохот.
— Только не говори, что собрался печь пироги!
Он дергается и густо краснеет:
— Ну да. Тут больше ничего нет… Что-то не так?
— Ты умеешь? — Волна тепла проносится от солнечного сплетения к горлу, и я не могу вдохнуть.
— Да. Это несложно.
В легком шоке достаю из верхнего шкафчика муку и пачку сухих дрожжей, купленных зимой для серии роликов Юриного «кулинарного шоу», сажусь на табуретку и, как завороженная, наблюдаю за манипуляциями Филина. С какой звезды он свалился?
Он на глаз отмеряет ингредиенты, тщательно перемешивает их с водой, отправляет вариться десяток яиц и молниеносно, профессиональным приемом шеф-повара, превращает в крошку зеленый лук.
— Зачем ты это делаешь, Ярик? — уперев подбородок в ладонь, пищу я. — Полчаса унижений. Потом она насытится ядом и свалит…
— Я хочу, — коротко отзывается он.
На сей раз мой рот дергается и кривится, а картинка пасмурного дня мутнеет от обильных горячих слез.
— Почему?..
— Я не знаю. Ты крайне милая. Я сочувствую и… хочу, чтобы тебе было хорошо.
Я теряю связь с реальностью и рассыпаюсь на атомы. Их подхватывает рвущийся в форточку сквозняк, смешивает с запахом черемух и сирени и рассеивает в бескрайнем, подернутом тучами небе…
Но из комнаты доносится полемика Юры с преподом, и я прихожу в себя.
— А что за трек ты собираешься записать? Можно почитать твои тексты? — я спешно меняю тему, потому что снова неверно поняла посыл и отреагировала слишком остро.
— Я их выбрасываю. — Ярик облизывает губу и принимается объяснять: — То есть… Они до поры лежат в кармане, но потом начинают бесить, и я избавляюсь от них в ближайшей мусорке. Пока они не отражают главного — моей души. Есть только один текст. Его я могу воспроизвести по памяти.
— О чем он? — Я боялась, что непринужденного общения между нами уже не случится, но оно происходит прямо сейчас, и я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься в голос.
Ярик сметает в мешок для мусора яичную скорлупу, молниеносно разделывается с желтками и белками, высыпает их в зелень и вручает мне ложку: «Перемешивай».
— Рабочее название — «Синдром счастливой куклы». Оно отлично передает суть, хотя смысл не имеет ничего общего с одноименным диагнозом. История про бесполую уродливую куклу. Когда-то давно ее упорно ломали. И сломали. Теперь она боится прошлого, не хочет помнить. Но прошлое гниет в ней, не давая нормально жить. Она страдает, ненавидит себя и ранит. Но не делает ничего, чтобы измениться. Потому что тащится от собственного гнилого нутра.
Я шиплю от боли и задыхаюсь. Не думала, что Ярик может быть настолько жестоким и высказать грязную неприглядную правду прямо в глаза.
Испуганно кошусь на него, но он мило улыбается.
Он говорит не обо мне… Он о песне.
В которую вложил самые сокровенные переживания.
— Так, народ. Помощь идет! — объявляет из прихожей Юра, и я быстро смахиваю слезы. Он бьет кулаком по стене, подпрыгивает к столу и гремит крышками кастрюль. — Ого. Сейчас пирожки запендюрим. Найс. Возможно, мама даже оставит нас в живых.
14
Мы успеваем как раз вовремя: прерывисто дребезжит звонок, матушка вручает Юре сумку, медицинскую маску и плащ, отталкивает его с пути мощным плечом и с достоинством королевы вплывает на кухню.
На ее бордовом одутловатом лице застыло предвкушение грандиозных разборок и моего оглушительного фиаско, но вместо беспорядка и запустения она застает на кухне полнейшую идиллию: чашки из праздничного сервиза, серебряные ложечки, чистые салфетки и румяные пирожки, от которых исходит пар.