Страница 2 из 43
Во мне почти метр восемьдесят. Я страшно худая, ношу черную мешковатую одежду и очки в ярко-синей оправе.
У меня длинные и густые волосы, но они как-то не вяжутся с моим образом мыслей, поэтому пребывают в вечном пучке. А еще у меня есть пирса в ухе — сделала ее совсем недавно, истратив последние карманные деньги. Но родители не стали меня ругать — списали все на некий подростковый бунт. Черт их разбери, может, они и правы: пробивая свое родное, ни в чем не повинное ухо и ощущая спасительную боль, я всего лишь бунтовала. Тихо и бессмысленно.
Ведь ни на что другое больше не способна.
Все еще 2 марта
«Я делала домашку, но зазвонил телефон, и мама сообщила, что после работы они с папой пойдут в кино на вечерний сеанс. Ясное дело, после кино будут посиделки с вином в караоке-клубе.
Мои родители — парочка абсолютно сумасшедших людей. Им по сорок лет, но они до сих пор держатся за ручки, когда идут вместе по улице. Частенько, забывшись, игриво хлопают друг друга по заднице, а то и вовсе начинают лобызаться прямо при мне или посторонних, а я сгораю от стыда.
Мама говорит, что отец — ее смысл жизни, а тот готов носить ее на руках.
Не знаю, рада ли я за них, или этот факт меня все же раздражает.
Мне всего лишь нужно, чтобы мама пораньше вернулась домой, заглянула в комнату и спросила, все ли со мной окей…
Потому что я одинока так, что хочется выть, а счастливый пример отношений, которые мне никогда не светят, буквально выталкивает меня за грань отчаяния.
Я где-то читала, что полноценная, любящая семья — залог счастья и успеха. Но так ли это?
Чем дольше я наблюдаю за предками, тем крепче убеждаюсь, что никогда не найду счастья и не заполню свою пустоту.
Я кидаюсь из крайности в крайность, но не нахожу для себя ровным счетом никакого смысла. Дни меняются, словно череда черно-белых фоток, а я как будто бы и не существую».
Закрываю дневник и, углубившись в содержимое тумбочки, достаю на свет божий огрызки разноцветной пастели. Я рисую счастливых людей, которые докричались до мира, нашли свое место, нашли себя, но от их приторных физиономий становится только тяжелее. И скомканные художества отправляются прямиком в мусорный пакет.
Остаток вечера брожу по квартире. Все здесь наполнено счастливыми воспоминаниями о детстве, которое безвозвратно ушло, и ужасом перед предстоящей взрослой жизнью, в которой уж точно не сбудется ни одна моя мечта.
До предела выворачиваю оба крана, раздеваюсь, с головой погружаюсь в горячую ванну и распахиваю глаза.
Искаженный близорукостью и толщей воды потолок покачивается и мутнеет, легкие нестерпимо горят от потребности вдохнуть.
Паша не собирался становиться моим другом — просто наблюдал, как за диковинной зверюшкой, а я была рада обманываться и на что-то надеяться.
Идиотка. Пустое место.
Я вдруг с обжигающей ясностью осознаю, что мир ни фига не потеряет, если меня не станет. Открытие сталкивает в пучину ужаса, я хватаю ртом воду с привкусом персика и горечи, задыхаюсь, выныриваю, кашляю и реву навзрыд.
Гребаный мир. Гребаная жизнь. Безысходность.
Нужно срочно что-то менять…
Взгляд падает на полочку с шампунями, бальзамами, папиной бритвой и машинкой для стрижки. Среди частокола флаконов и тюбиков сиротливо притулилась коробочка с голубой краской, в прошлом году заказанной в китайском интернет-магазине. Тогда мама пришла в ужас от моих намерений и долго уговаривала не экспериментировать над внешностью:
— Ты сложно притираешься к людям. Это еще сильнее оттолкнет от тебя окружающих и затруднит адаптацию на новом месте! Эль, не дури, ты же хорошая девочка. В конце-то концов, мы с детства тебя не стригли — берегли твои роскошные локоны!..
Зря я тогда послушалась маму — ей, как и всем, на меня наплевать.
— Да ладно? — усмехаюсь своему отражению в островке запотевшего зеркала, и на глазах выступают злые слезы. — Ты серьезно думаешь, что мне нужны эти локоны?
«Дорогой дневник! Я только что откромсала волосы, сбрила их с висков и затылка, оставила лишь длинную косую челку и выкрасила ее в ярко-голубой цвет. Родители будут в шоке, но сейчас я иду спать, а утром их шок притупит похмелье».
Глава 2
3 марта, пятница
«Сегодня случилось столько невозможных, странных, невероятных событий, что у меня до сих пор дрожат руки и путаются мысли.
Постараюсь рассказать обо всем по порядку.
Вопреки предостережениям взрослых, с такой прической я выгляжу отпадно.
Новый цвет отлично сочетается с моими необычными глазами. Они у меня реально необычные, совсем как у мамы: большие, грустные, со светло-серой, почти белой радужкой, обрамленной темным ободком».
Черт знает почему, но я весь день горжусь собой: ведь я впервые в жизни решилась на поступок, который заведомо не поймут и осудят. Бросила вызов себе и окружающим, и теперь улыбаюсь как ненормальная. А душу греет воспоминание о несчастных состриженных волосах, спущенных в унитаз.
«Ох, ладно. На самом деле я выгляжу жутко. Родители, когда узрели мой новый лук, одновременно подавились омлетом. Папа долго кашлял и утирал слезы салфеткой, а мама икнула и перешла на вой пожарной сирены. Впрочем, сцена с заламыванием рук не помогла «роскошным локонам» вернуться обратно».
Формально вечером меня ожидает серьезный разговор на семейном совете, но что-то подсказывает, что родители отойдут от шока, забьют на все, и воспитательных бесед не последует.
— Дорогая, а помнишь, как в девяносто девятом я и сам выбривал ирокез?.. — раздался за спиной смущенный голос отца перед тем, как я закрыла дверь.
Что и требовалось доказать…
«В школе даже получилось ненадолго обратить на себя внимание присутствующих: одноклассники заметили мое явление, проснулись и пялились хмуро и враждебно, но пристально.
Паша тоже поднял голову и несколько минут напряженно меня разглядывал, но потом в помещение вплыла Алька, щелкнула жвачкой и, на миг зависнув, выдала, что я похожа на конец света и мое место в дурке или рехабе.
Все натужно заржали — потому что над любой ее репликой надлежит заискивающе ржать, а Паша отвернулся. В его взгляде была… брезгливость?»
Беда в том, что я все равно не хочу верить, что ошиблась в Зорине. Продолжаю искать подтверждение какого-то особого к себе отношения, но его точно нет. Или есть?
Не знаю.
Но в момент, когда он смотрел на меня как на дерьмо, я почувствовала себя настоящим дерьмом.
Я разделалась с контрольной одной из первых, а после, пытаясь прийти в себя, долго залипала на черные ветки деревьев и серое жиденькое небо в окне.
В конце концов, кто они такие и чем лучше меня?! Почему считают свой внешний вид, образ мыслей и увлечения единственно правильными?
Мои кумиры, влияющие на умы миллионов последователей, точно такие же, как я. Но они прожили яркие, искрометные жизни и оставили след в сердцах и истории. Жаль только, что почти все они умерли задолго до моего рождения или когда я ходила пешком под стол, и мне нечего предъявить тупому стаду, которое о них слыхом не слыхивало.
«На второй перемене в коридоре меня отловил директор и препроводил к себе. Долго отчитывал за внешний вид, взывал к совести и здравому смыслу, тыкал в лицо уставом школы.
Но я задала ему встречный вопрос: почему сливкам общества, и в частности его доченьке Алле, можно нарушать дресс-код и ходить в брендовых шмотках вместо формы, а я всего лишь сменила цвет волос, но прослыла чуть ли не преступницей. Он заткнулся. Видимо, понял, что толку не будет. Махнул рукой и выгнал меня из кабинета».
Пора признать: я считаюсь проблемной — замкнутой, огрызающейся, не участвующей в мероприятиях, словом, новенькой, которую приняли в этот элитный зоопарк «на свою шею» только потому, что папино красноречие и кругленькая сумма, пожертвованная на нужды школы, убедили бы любого.