Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 43

Глава 1

2 марта, четверг

«Дорогой дневник…»

Наверное, с этой фразы начинаются все мятые, спрятанные в самых укромных местах тетрадки с мыслями подростков.

Никогда раньше не вела дневников, но на одном умном сайте вычитала, что это, вообще-то, очень полезно: помогает проанализировать свои стремления и поступки, лучше понять себя и сделать необходимые выводы.

Словом, то, что нужно, когда бессмысленность и никчемность происходящего раздирает тебя на куски.

Может быть, с помощью такого нехитрого самоанализа я даже перестану причинять себе вред. Итак…

«Дорогой дневник!

Я не знаю, кто будет тебя читать. Возможно, это сделает моя мама, случайно наткнувшаяся на подозрительную тетрадь во время уборки, или уставший следователь, по долгу службы проводивший досмотр вещей в моей комнате. Или лицемерная одноклассница, на волне хайпа вопящая о нашей с ней старой дружбе, к которой ты случайно попадешь в руки.

При таких раскладах меня, вероятно, уже не будет в живых…

А если читать эти строчки я буду сама лет этак в тридцать, от нынешней меня тоже уже ничего не останется. Вряд ли у одинокого озлобленного подростка найдется что-то общее со взрослым человеком, уставшим от лицемерия и мимикрии».

Я вообще боюсь заглядывать в будущее, потому что уверена: ничего хорошего меня там не ждет.

«В общем, я Элина. Мне семнадцать, и я ненавижу свое пафосное имечко. Приятно познакомиться.

Я живу на девятом этаже, в уютной трехкомнатной бетонной коробке с одним балконом в родительской спальне, куда предки тайком выходят покурить по ночам. Они до одури любят друг друга, а вот разглядеть и принять тот факт, что я уже достаточно взрослая, все никак не могут.

У меня есть кот, карандаши и блокнот со сменными блоками, есть потрясный вид из окна на промзону, есть музыка Joy Division[1][Британская рок-группа], увлечение которой со мной никто и никогда не разделял».

Тема музыки поистине больная и животрепещущая. Потому что любимые песни проникают в сердце и олицетворяют сущность каждого человека, но любой, кто сближается со мной и узнает про мои специфические вкусы, крутит пальцем у виска и быстренько смывается. И присоединяется к тем, кто травит.

«По утрам, когда у папы нет возможности меня подвезти, я влезаю в переполненный автобус и шесть остановок еду в школу. В хорошую престижную гимназию, где ни с кем не общаюсь».

Как бы это объяснить… Я странная.

И была такой, сколько себя помню.

В детском саду, когда в коллективе ценилось умение читать и рисовать, все мечтали со мной подружиться, но по мере взросления во мне что-то сломалось. С тех пор в компании сверстников я превращаюсь в бесполезное чучело: обливаюсь потом, судорожно подбираю слова, невпопад улыбаюсь… Лучше вообще сторониться общества. Ну или действовать на упреждение и огрызаться, чтобы никто не понял, что я до одури стремлюсь найти родственную душу.

В моей прежней школе, находящейся в соседнем дворе, было все же чуть легче. Одноклассники знали меня с детства, свыклись с моей нелюдимостью и уважали хотя бы за то, что я хорошо учусь, играю на флейте и рисую. И за то, что моя семья по меркам обычных людей казалась обеспеченной: мама преподает в музыкалке и дает частные уроки, а у папы франшиза на сеть цветочных магазинов.

В новой школе материальным достатком никого не удивишь, но после десятого родители настояли на переводе туда: видите ли, там дают знания высокого качества, что в итоге позволит мне круто сдать ЕГЭ и поступить в престижный вуз, бла-бла-бла…

Большую часть времени обитатели гимназии меня старательно не замечают, но иногда одноклассникам становится скучно и…

Коучи по личностному росту с пеной у рта доказывают, что успехи и неудачи зависят только от нас самих, и я имела глупость прислушаться к их советам.

«Я решила, что изменюсь: потянусь к людям, откроюсь, больше не буду странной и отшибленной.

В начале учебного года я из кожи вон лезла, чтобы показать себя с нормальной стороны и наконец найти друзей: участвовала во всех мероприятиях, подписывалась на любые проекты, отстаивала честь гимназии на олимпиадах.

Но очень скоро поняла, что никогда не встану со своим рылом в калашный ряд здешних учеников и никогда не найду среди них единомышленников. Никто не хотел становиться со мной в пару, делать совместную работу и принимать меня в команду, и это нещадно било по моей и так шаткой самооценке.

Дольше созерцать надменные, снисходительно улыбающиеся рожи одноклассников я не смогла. Я просто снова забила на всю эту дебильную коммуникабельность и перестала общаться с ними. Вообще.

Но кровного врага в лице Аллы Мамедовой, тупой раскрашенной блондинки и дочки директора школы, приобрести я все же успела.

Не помню, из-за чего мы с ней впервые сцепились, но в том споре я ее прилюдно уделала.

С тех пор она постоянно меня достает: шпыняет, ставит подножки, приклеивает обидные прозвища, ржет в лицо. Я не слушаю ее, не ведусь, не обращаю внимания, и ее ужимки еще ни разу по-настоящему меня не задевали. До сегодняшнего дня».

Потому что сегодня на тупые приколы Аллочки повелся Паша.

Паша Зорин — наш хорошист, спортсмен и просто красавец.

В любом подростковом сериале или книжке про любовь есть такой типаж: красивый, загадочный, отстраненный, умело создающий образ принца на белом коне. По нему вздыхают почти все девчонки в параллели, и иногда он сходит с пьедестала и являет жаждущим романтики фанаткам чудеса благородства: галантно придерживает дверь перед учительницей или помогает первоклашке донести рюкзак до кабинета.

Однажды он даже чуть не стал моим напарником по проекту, но Мамедова так возмущалась, что классная была вынуждена отказаться от сомнительной затеи и вписала рядом их фамилии.

Алла тогда как с цепи сорвалась: на перемене называла меня гиком, фриком и дистрофичкой, и еще кучей всяких, по ее разумению, обидных эпитетов, но я в ответ лишь усмехалась: мне не привыкать. Зато Паша впервые бросил мне ободряющий взгляд — долгий и пристальный, и я так прониклась его молчаливой поддержкой, что уверовала, будто по-настоящему нравлюсь ему.

Так и началась наша странная игра в гляделки: отвечая у доски, допивая сок у окна в столовой, протирая зад на уроках, я вдруг порами кожи улавливала его интерес и краснела как рак.

Если бы Зорин открыто был на моей стороне, моя социальная роль в этой школе была бы совсем другой. Но я предпочитаю держаться от всех на расстоянии, а он давно принял правила игры. И по его огромным, грустным, серым глазам мне остается лишь вздыхать.

И не то чтобы это что-то значило, просто… не знаю. До сегодняшнего дня наша тайна была тем немногим, что еще держит меня на этом свете.

«И вот, сегодня все пошло наперекосяк.

Перед первым уроком Алька была в ударе: развернула ко мне стул, уставилась мутными глазами без единого проблеска интеллекта и принялась рассуждать, каково это — быть фригидным трансом.

— Уважаемые пытливые умы, — вещала она голосом нашей престарелой биологини. — Сегодня мы исследуем этот феномен на примере Литвиновой…

Зрелище было настолько тупым, что я не выдала никакой реакции, но класс хохотал до упаду. И Зорин… прикрыл рот ладонью и тоже тихонько рассмеялся.

Мне стало чертовски больно. Не от представления Мамедовой, а от его смеха.

Я так растерялась, что даже не вывернула спич Аллочки в свою пользу, и глупая стерва ушла победительницей».

Да что там…

Ведь Алька права: на девочку я похожа мало. И даже представить не могу, чтобы в реальности на меня запал какой-нибудь парень… Не говоря уже о долгоиграющих планах на отношения, понимание с полуслова, любовь, семью.