Насыщение

Комната, с лихвой наполненная неоновым блеском светящихся в потолке ламп, была от стены до стены заполнена длинными столами, уставленными специальным оборудованием, магистралями колб, бутылей и газоотводов самого сомнительного содержания.

За одним из особенно длинных столов сидел, сложившись в три погибели, человек в некогда белом лабораторном халате, который теперь покрывали мелкие брызги красноватых пятен и локально хаотичные россыпи пятен другого рода-племени, чьё происхождение даже Шварца заставляло сильно призадуматься.

Продолжая копаться в пробирках и стеклышках, он не замечал постороннего взгляда и так Мавик мог попытаться в полной мере изучить свою находку.

Скудная мебель, яркий свет и отсутствие каких-либо опознавательных знаков сильно мешало уставшему махху. Локальные знания по сугубо его специальности отказывались подходить для понимания рабочих записей незнакомого, которые тот раз за разом изменял и снова изменял, без конца чиркая черным фломастером по прозрачной пластиковой доске; его речь, больше походящая на нездоровые бредни, также не поддавалась расшифровке. Мавик уже был готов опустить руки, когда из недр проглядываемой лаборатории вышел второй человек. Ему рассуждения коллеги тоже казались бредовыми и он пытался осознать их по-своему, делая пересказ оных простым, понятным логичным маххам языком…

«Если я все расслышал правильно», — создавая как можно меньше шума и двигаясь в обратный путь, ошарашено рассуждал доктор, — «То выходит, что главенствующая верхушка этой больницы… Да что этой… Таких, как <Святая Кристина> и по стране, и по миру миллионы миллионов!... Верхушки этих чертовых заведений, предназначенных для помощи неуправляемым маххам… Они… Они… Они всем нам врали!... Они…!»

Увы… Мысли мужчина докончить был уже не в силах.

Он ушел от лаборатории вовремя и шел довольно быстро, чтобы избежать любого посланного за ним преследования. Но шел он слишком сильно погрузившись в мысли о грядущем, а потому не сумел заподозрить, что его поджидают в темноте.

На дверях лифта на второй этаж висела табличка «Не работает» и господин Шварц не посчитал чем-то опасным в данной ситуации воспользоваться лестницей, на которой не то что камер, фонарей работающих практически не было…

Тусклый свет одинокой надколотой лампы освещал его перекошенное непониманием и предсмертной мукой лицо. Рукой он отчаянно зажимал шею, из коей фонтаном била красная, как морозный закат, кровь. Она сочилась через пальцы, она текла и пропитывала его халат, а также настил пола, на который так бестолково свалился исследователь пустых и темных коридоров.

Он умер очень быстро, не оставляя своему убийце и секунды, чтобы поглумиться над поверженным. Хотя, возможно, что он и не стал бы. Для мужчины в белоснежном халате, что сейчас стоял во мраке лестничной клетки, изредка посверкивая не человеческими, но животными зрачками, Мавик не был равным, не был угрозой, ради какой и он сам мог бы пораниться.

Нет, Мавик Шварц был лишь очередной проблемой, глупой мышкой для опытов, сбежавшей из клетки, везде на своем пути растаскивая кал и неприятности своим мерзким длинным хвостом.

—… Как же достало… — прозвучал ответ убийцы, глядящего, как самые последние искорки жизни покидают его жертву.

Освещающая эту сцену слабая лампочка также освещала и орудие убийства — скальпель, что будучи целиком окровавленным, у случайного свидетеля вызвал бы немой вопрос : врач не успел или не стал спасать его?...

#

Действие помогающих препаратов продолжало вредить женским организмам. Теперь у них обеих пропало одно из пяти чувств — вкус.

Любая предлагаемая им еда мысленно сравнивалась с клейстером, сваренным из старых газет; напитки и фрукты положения не меняли вовсе и, придя к соглашению о меньшем зле, болезные попросили перевести их на питание жидкими кашицами и супами.

В подобном кошмаре прошло еще около недели. Погода сравнимо ухудшилась. Новостей от Мавика или Альфа не поступало. Не происходило ничего такого, что сумело бы затмить ужасных процедур.

Ничего, покуда одной из особо грозных ночей не открылась дверь, ведущая из палаты в большой больничный коридор, и покуда, переставшая нормально спать по ночам, охочая до размышлений, женщина не выбралась наружу, в надежде, что прогулка развеет парочку ее подозрений.

В покорных ее шагу просторах, пропахших средствами медицины коридорах, стояла тишина, неподвластная махховскому слуху.

Мрак и, покрываемая пеленой капель, луна сохраняли ее в абсолютном одиночестве. Казалось, будто бы эти бетонные стены никогда не знали внимания и общества двуногих обитателей.

Путь был полностью свободным. Никто и ничто не мешали Акации осматривать обновленные сменой декораций комнаты. Многие из них были занимательными и не раз в темноте вспыхивали голубым два карих глаза.

От малых сквозняков, двери ходили туда-сюда без особой надобности; этаж за этажом повторялась та же картина, покуда госпожа Шварц не зашла на третий из четырех, и не достигла кабинета, озаряемого странным белым светом.

Этот свет, подобно выжигающему любую заразу свету солнца, коробил ее зрение, заставляя щуриться, словно шахтера, вылезшего на поверхность.

Как только взгляд ее прояснился, до слуха долетел приглушённый стеклянной дверью разговор :

— Мастер Якорд, Вы уже закончили работу с новыми представленными пробами? — вопрошал без конца паренек в лабораторном халате и одноразовой маске, скрывающей половину его лица, — Вы ведь помните, что результаты надо представить Старшему завтра же?

— Не торопи меня, — просил нервный мужчина, склонившийся над тарой. Он напряженно и усиленно что-то смешивал, любое дрожание его руки могло порушить какой-то очень важный процесс.

— Мастер, Вы ведь опять опоздаете… И он снова будет браниться… Вот только уже не на Вас одного!...

— Не торопи меня! — рявкнул Якорд, проливая состав и вызывая в таре бурную реакцию пены и взрыва.

Немного поглядев на это с бесстрастной миной, паренек-лаборант произнёс:

— А я говорил… Я говорил, что Вы опять ничего не успеете…

— Ах ты говорил…— тихо клокотала ярость ученого, — Ты говорил… А ты сказал мне, что я работаю с маххически выведенными вирусами, ради создания универсальной вакцины? Ах да, нет, конечно же, ведь это говорил Я! ТЫ ЧТО ЖЕ ДУМАЕШЬ — Я ИЗ БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ К ОТЧИЗНЕ СИЖУ НОЧАМИ В ЭТОМ СОЛЯРИИ?!

— Нет… Я думаю, что вы… Что самоотдача у Вас отменная…

— Самоотдача? Серьёзно? Так вот что практиканты обо мне думают? Нет, дорогуша. Не из-за этого. Просто тот, кого ты запросто кличешь «старшим», желает прояснить одну веселенькую вещицу. Я тоже хочу для тебя кое-что прояснить : будешь мне мешаться и тоже угодишь в палаты на первом этаже. Я даже замолвлю за тебя словечко, — издевался врач-вирусолог, — Постараюсь, чтобы вид был наилучшим. По такой непогодице люпины да гортензии — просто загляденье!...

Угрозы нередко оборачиваются желанным результатом. А потому пугливый практикант нашелся вовремя замолчать, подавая ученому новые колбочки, крепко закупоренные герметичными зажимами.

Нечаянно обернувшись, он мог отыскать подслушавшую их девушку в черном окошке двери, однако ее наблюдательный пункт уже опустел, потому как сама она на всех парах неслась лестницами и пролетами к родной палате №10. Единственному месту, что сейчас представлялось ей безопаснее всего…

… И даже так ей невдомёк было, что в полутьме коридора третьего этажа, помимо ее маххических глаз, сверкал и другой огонек…

Глава 5#

Сидящий в стенах своего кабинета мужчина в белоснежном халате, находился в полудреме. Удобное кресло, тусклый свет луны, ели-ели пробивающийся из щели под дверью и мерное потрескивание огня, где-то неподалеку от него, навевали на мужчину неподдельный сон, который и в сравнение с прежними кошмарами не шёл.