Насыщение

— Но как же так…— повесила нос Акация.

Видевший ее расстройство Мавик, не мог допустить, чтобы его любимая женщина тратила силы на подобное. Улыбнувшись для нее еще лучезарнее, он произнёс :

— Не переживай. Я ведь не сказал, что не попробую что-нибудь сделать. Пойду к главному врачу — Дюну — на его четвёртый этаж… Попробую разузнать что да как. Если не сумею… Ну. В крайнем случае устроим с тобою и твоей, — (перевел взгляд на любопытную махху-подростка), — Твоей подругой мозговой штурм. До тех пор : пейте лекарства, слушайте своего лечащего и ждите от меня новостей. Понадеемся, что они будут и совсем неплохими…

Услышав это, его любимая женщина понимающе кивнула. Слова были бы явно излишними, лишь потому она и промолчала. Перед уходом Мавик крепко обнял ее и Акация в полной мере вдохнула запах, по коему она успела соскучиться. Забивающиеся в ноздри крупицы детской присыпки и молочной смеси, успокаивающие нотки настоя с ромашкой и мятой, сладковатый запах микстуры от кашля и никотиновых пластырей, какими доктор Шварц так упорно пытался отучиться от курения. Все эти запахи были ей исключительно знакомы и вселяли в сердце женщины понимание, что им двоим суждено выбраться из любой ситуации, насколько нелепой она не казалась бы.

Он удалился в коридор. В палате №10 повисла неловкая тишина, секунды спустя которую было суждено порушить глумящейся Арике и ее неуместному и ничуть нескромному вопросу :

— А какими будут ваши детишки?...

Глава 4#

Многие дни прошли с момента встречи супругов Шварц.

Почти в каждый из них в комнату двух болезных махх заходил доктор Дункельхет, заставляя делиться ее воображаемые небеса на лучащиеся золотыми облаками малышку Джонс и расстроенную свинцовую тучку, которая в ожидании навещания другим мужчиной становилась от его физиономии только печальнее.

— Доктор, Вы, конечно, мой друг, но видеть Вас для меня настоящая мука, — болезненно щурясь произнесла как-то Акация, вводя добродушного доктора в подлинное замешательство.

Дни шли. Шло вместе с ними и лечение двух девушек. Периодически Акацию выводили на процедуры и выпускали гулять по территории больницы или люпиновому саду. В такие минуты она пропускала то, что ее юная подруга с таким трудом скрывала даже от врачей. Побочное действие, оказываемое на нее лекарствами…

— Ничего-ничего…— шептала махха-подросток, утирая проступающие слезы и отнимая руки от приютившегося в закутке их комнаты рукомойника. Попытки девочки умыться были тщетными. Эти следы крови, которая сопровождала ее дыхание и редкие рвотные позывы, стирались в разы труднее и дольше любых других, какие людям приходится сводить минералкой с лимонным соком.

— Ничего, — повторяла она, глядя на свое побледневшее отражение. Глаза девушки начинали вваливаться в глазницах, а кожа — бледнеть. Скоро даже дорогой пижонский крем не сумеет сохранить ее тон ровным. — Не для того я выжила в старшей школе, чтобы срезаться на такой глупости. Обязательно вернусь домой и ничто не остановит меня на таком простом пути!...

#

К написанному придется добавить, что не одна только Арика Джонс страдала от некоторого недомогания.

Лекарства выполняли свою задачу. Они помогали им выздороветь, но вот противодействие этого лечения было весьма пагубным.

Уже через месяц пребывания в больнице Святой Кристины, Акация осознала, что неладное творится не только в ее маленьком расследовании.

Обстановка в больничных стенах накалялась, все реже господин Дункельхет приходил лично, все чаще за дверьми комнат слышались топот бегущих ног, ругань и споры медперсонала, да шушуканье и причитания нянечек относительно их загруженности в работе. Маххов со случаями внезапной агрессии на улицах становилось несоизмеримо больше прежнего. У врачей попросту не хватало рук принимать и обрабатывать всех их. Куда уж им было до обхода этажей со стабилизировавшимися пациентами?...

«Наверное, он еще оооочень долго не сможет освободиться», — подумалось Акации, когда она по обыкновению сидела на широком подоконнике.

Ее душила обида и глубинный страх, однако она продолжала стараться не плакать. Сама она изрядно исхудала, все ее кости ломило так, словно женщину пропустили через гидравлический пресс; каждый ее вздох сопровождался миллионами чувствительных игл. Несмотря на внутренний жар, тело оставалось холодным, на коже периодически проступала ледяная испарина. А самым ужасным из появившийся новых симптомов были синяки. Огромные, ужасающие по цвету и форме синяки показывались в тех местах, где женщина была способна разглядеть их в зеркало.

Госпожа Шварц подозревала схожие черты и у своей соседки, но с недавних пор она взялась носить длинные и мешковатые вещи, скрывающие ее девичье хрупкое тело, как Акацию скрывал ее любимый цветастый плед. Ничего самолично рассказывать подросток не желал, а допытываться и дознаваться у подруги не хотела уже сама ее соседка.

#

Вуаль ночного покоя опускалась на «Святую Кристину» не один раз. Однако никогда еще это сравнение не было так близко к истине.

Страх и невозможность допущения фатальной ошибки тяжелели на плечах врача, который поступался собственным дежурством, в надежде вызнать что-то, что могло спасти близких ему людей от опасности знакомых мужчине медицинских афер и интриг.

В опустевших больничных стенах шаги его становились в разы гулче и громче; разносясь на метры вперед они могли состроить ему такую неудачу, какой даже опостылевшая всем черная кошка не смогла бы обеспечить.

В больнице довольно давно творилось чёрте что и знал это доктор Шварц не понаслышке. Многие из его пациентов начинали страдать от наслаивающихся один на другой побочных симптомов, что в последствии вели к состоянию гораздо более ужасному…

Он шёл и шёл вперед, комнату за комнатой осматривая медпомещения в надежде отыскать нечто, способное заставить мерзавцев прекратить то, что по заверениям о наступлении благополучия для болезных ее обитателей, творилось под крышей почтенного заведения.

Половина всего здания была им уже исхожена взад и вперёд. Мавик начинал понемногу задумываться о вещах, за которые его дорогая женушка могла и по шапке недоделанному детективу настучать!

«Что это я такое делаю?!» — мысленно гневался сам на себя Мавик, — «Раз уж я рискую, чтобы спасти ее, то должен довести задуманное до конца. Не время и точно не место, чтобы сдавать по тормозам!...»

Неисследованным оставался еще один этаж. Этаж, столь плохо известный даже людям, работающим на нем, — третий этаж. Ярус и слой, не столь далекий от кабинета главврача, коего Шварцу так и не удалось отыскать за все эти дни и ночи поисков. А ведь разговор именно с ним мог прояснить подавляющее множество вопросов, дать те ответы, какие только мог дать махх сведущий.

На этом этаже мрак царил более плотный и непроглядный, чем во всех пыльных чуланах и грязных закутках просмотренных мужчиной коридоров. Он был настолько густым, что казалось, будто это было не природное отсутствие света, а живое существо, плотным меховым телом заслоняющее его обзор.

Покрепче сжав карманный фонарик, мужчина направился прямо в пасть этого неизвестного зверя. Каждый его шаг был тверже предыдущего, ведь надуманной смелости ему придавали воспоминания об Акации, ожидавшей от него добрых вестей. Его единственная и неповторимая находилась под вполне реальной угрозой. Угрозой стать очередным лабораторным хомячком.

Стремительно осматривая темнеющие двусторонним стеклом черные стены многих комнат, Мавик таки отыскал то, что могло послужить доказательством и разоблачением одновременно.