Насыщение

— Ну-с, кто готов лечиться?...

Малость забавный человечек представился, как доктор Альф Дункельхет. Из его весьма долгого и продолжительного рассказа, ни Акация, ни Арика так и не поняли в какой области и отделении больницы господин трудится. Однако, он вполне доходчиво объяснил, что раньше времени девушки не смогут покинуть «Святой Кристины», что им сперва придется пройти лечебный курс и все необходимые тесты и манипуляции. Вместе с тем доктор принес им их лекарства и даже позволил открыть балкон, чтобы впустить в 10-ые лечебные покои немного свежего воздуха.

Закончив с приветствием, он вновь удалился в общий для больницы коридор, заверив своих подопечных, что постарается изо всех невозможных сил, чтобы потраченное ими время девушки не сравнивали с тюремным заключением.

Обе пациентки остались под хорошим впечатлением после знакомства с новым лицом; обе они были доктором очарованы, а малышка Джонс так и вовсе окрестила его «душкой Дуном», и тут даже понимающая все и вся Акация не в состоянии была разобраться: была ли то подростковая вредность, первая любовь или очередной ультиматум модницы против длинных и ломких на язык слов.

#

Две, еще очень даже молодые, особы носились на небольшом пяточке суши, неизвестно как сохранившемся в этом лесном море утра.

Они бегали под навесом, забавляясь с густым, как кисель, туманом, растущими под невысоким балконом цветами и пышным, исписанным тушью кандзи, зонтом, цвета спелой черешни, который девочка с каштановыми волосами привезла из-за границы — из самой страны восходящего солнца — когда она еще могла путешествовать с любимыми ею родителями.

Они театрально косолапили, притопывали и тонко хихикали, вторя манере величественных гейш, для полнейшего сходства с которыми им двоим не хватало только кимоно. Пациентки откровенно радовались проблеску чего-то нового в начинающейся рутине больничного эпоса, навязанного им непонятно кем. Девушки радовались; они танцевали и даже пытались петь песни на заморский лад, мелькая на фоне застекленных стен и ухоженного пейзажа, выполненного природой в фиолетовых и зеленых красках.

К концу их импровизированного театра кабуки, на улице начался дождь без малейшего намека на тучи или простые облака. Забава видимо поутихла, заставляя болезных пододвинуть одну из кроватей поближе ко входу, наблюдая спадение жары оттуда.

Их счастье было в том, что они сидели спинами к доктору, который так старательно заменял им и присмотрщика и компаньона одновременно.

Лицо без изъянов предельно нахмурилось. Его теплые глаза приобрели колкую хладность, какой не обладают даже водоплавающие Ледовитого океана. Он сидел и, морщиня лоб, прожигал их спины взглядом, который означал, что мужчина предпочел бы увидеть еще один аляповатый кошмар о танцующей картошке фри или о собаке породы корги, крестящей короля их страны на престол, чем допустить и мимолетного видения этой картины в целом.

В душе скрытного врача нарастало неимоверное раздражение. Опасаясь его проявления на образе добряка, господин Дункельхет мило улыбнулся своим подопечным, предупреждая их, чтобы те не засиживались у стужих дверей, и что он обязательно зайдет к ним на днях (новых лекарств принести да рассказать что-нибудь интересное, что им непременно захочется узнать).

Цокнул механизм ручки двери и девушки вновь остались в своей компании. Выполняя его просьбу, маххи закрыли балкон. Вот только любоваться непогодицей, окропляющей цветущие земли богоугодного заведения через окно им никто не запрещал.

— Какой же душка этот душка Дун, — верещала заворожённая Джонс, — Вырасту — предложу ему дорогу под венец. И красивый, и умный, а еще и добрый! Просто квинтэссенция моих мечт!...

— Арика, — сочувствующе ухмыльнулась Акация, качая головой, — Не отдавай ему свое сердечко. Ты слишком милая, чтобы влюбиться в своего лечащего врача…

#

Их палата была крохотной, однако и здесь было где поставить две кровати и некоторые удобства мебельного дивизиона. Едкий запах нашатыря и лечебных растирок создавали антураж, идеальный для размышления.

«И почему же так вышло?» — думала Акация, сидя на широком подоконнике.

В этой больнице она находилась уже третий день, но так ничего толком и не смогла узнать. Ей не позволяли выйти из палаты, у самых дверей в комнату постоянно сидел кто-то из местного персонала. Любая обратная и маххическая связь не выходила за пределы бетонных стен, электронные приборы настрого запрещались, а рискнувшие нарушить это правило, пронеся что-нибудь, — могли надеяться только на различного рода наказания. Важные дяденьки и тетеньки в белых халатах проходили тут крайне редко, словно избегая возможности выслушать своих подопечных. Все они были покинуты на произвол судьбы. Или, по крайней мере, такое складывалось первое впечатление.

Арика вновь сидела над новинками подросткового мира; ассортимент манил ее пробниками духов и различными подарочными предложениями, заказать которые можно было прямо по телефону. Периодически с ее половины доносились тяжелые вздохи или ожесточённое пыхтение. Так девушка выражала узкий круг своих эмоций, выписывая в толстую тетрадку номера редакций и фирм, явно собираясь в будущем сделать им успешную продаваемость.

В окружавшей их тишине малютка Джонс была особенно энергичной. Настолько, что Акация думала, будто слышит ее мысли.

«Очень милая девушка», — задумчиво улыбаясь, решила женщина, — «За такой короткий отрезок времени объяснила мне необходимое. Она очень многое сумела подметить, хотя находится тут всего на пару недель дольше моего. Очень любопытно — за что вполне себе нормальную махху положили в больницу, да причем в такой глуши?»

Из рассказанного Арикой вырисовывалась весьма интересная картина.

Подобных Акации людей в «Святой Кристине» было очень много. По их же словам выходило, что бедолаг вывозили и уводили прямо из родных домов и теплых кроваток. Не было никаких предпосылов или оснований, однако тех отмечали в некоторых списках и принимая, чуть ли не за сумасшедших, помещали в лечебные дома, прописывая невыполнимо длинные листы лечения и препараты, названия которых сами доктора выговаривали через раз. К таким больным родных не пускали, да те и не рвались; лежать тут люди могли годами. Кто-то выздоравливал, кто-то угасал или незаметно для всех скрывался из виду, плавно смешиваясь с серостью больничных стен. От таких пациентов не оставалось ничего. Комнаты и записи пустели, как пустеет «утка» по утрам.

— Миленько тут у вас…— хмыкнула женщина на подоконнике, — А полосатые пижамки случайно по четвергам не выдают?

— Неа, — донеслось с соседской кровати, — Пока что возятся с бюрократией, но думаю не сегодня, так завтра будем гулять, словно выводок цирковых мышек.

Теперь уже новенькая тяжело вздохнула. С местным варварским распорядком дня, о расследовании пропажи друга ей оставалось только мечтать.

Хорошо начавшийся понедельник обещался быть таким же серым, как и на прошлой неделе, когда в косяк их двери звонко постучали.

На пороге возникла фигура еще одного врача, цвета кожи и халата которого входили в диковинный резонанс.

— Котик! — воскликнула счастливая женщина, так давно не видевшая любимого мужа.

— Здравствуй, дорогая, — улыбнулся он, заключая ее в ответные объятия, — Узнал, что ты тут, и не мог не зайти…

—Мавик, но как же так… Почему оно так получилось? Почему мне назначили лечение? Я ведь прекрасно себя чувствую!

— Понятия не имею, дорогая, — пожимая плечами, отвечал доктор Шварц, переводя взгляд с жены на ее подругу и обратно, — Пойми, этим заведую отнюдь не я. Главный неведомыми мне путями и способами определяет маххов, которым требуется врачебное вмешательство, мы же — просто выполняем поставленные нам цели.