Затмение: Корона

Спутниковая трансляция Представления Николаса Роуга закончилась.

— Какой же гребаный шедевр, блин, — сказал Жером. — В нашем веке такого мастерства никто не достиг, чесслово.

Тут пошёл выпуск новостей. Там появились Смок, Баррабас и Джо Энн.

— Беттина!.. Кесслер!..

Они уже вздёрнули головы и уставились на большой экран.

Смок давал интервью «Интернет-ТВ», крупнейшей станции Сети. Интервью брал сдержанный, опрятный темнокожий креол в японском боевом костюме, который на нём выглядел как-то аляповато.

А рядом со Смоком были Баррабас и Джо Энн.

— Спасибо тебе, Сетедруг.

— Как раз вовремя, — сказал Кесслер.

— Тсссс! — зашипела Алюэтт.

Смок говорил:

— ...уже месяцы нового Холокоста. Видео, только что показанное Норманом Хэндом, доступно для анализа на предмет компьютерной редактуры или анимации...

— Некоторые сцены вполне могли быть постановочными, — указал интервьюер.

Хэнд, сидящий рядом с ним, фыркнул. В нём мало уцелело от былой журналистской телеперсоны. Он казался перепуганным, вымотанным и разгневанным.

— Постановочными? — повторил он, чуть не сорвавшись на визг. — Вы утверждаете, что сносящий здание егернаут — постановка? Что раздавленные люди — постановка? Вы что себе думаете, мы кукол понаделали? Присмотритесь внимательнее. Просмотрите ещё раз.

Баррабас ёрзал в своём кресле от нетерпения высказаться. Наконец ему удалось вставить:

— Вы можете проверить видео с этими сублюдьми. Они тоже вполне аутентичны.

— И омерзительны, — сказал интервьюер.

— Думаете, это омерзительно? — Камера наехала на Баррабаса: режиссёр учуял зарождение эмоциональной драмы. — Это чепуха. Что и впрямь омерзительно, так это соучастие. В смысле — как им удалось с нами это проделать, со всеми нами? — Он сглотнул слюну. — Со мной! С вами — они жмут на кнопки, про которые вы даже не знаете, что они у вас есть. Они нажимают на кнопки, и вы ненавидите тех, кого они вам указывают ненавидеть! Я хочу сказать... хочу сказать, что во мне отчасти такое уже было заложено. Мои родители и... Но они... они словно бы раздули это всё, сделали меня... — В его глазах стояли слёзы. — Они меня использовали.

Джо Энн тронула его за руку. Ясно было, что Баррабас весь кипит, пытаясь вырваться из лабиринта вины и представить себя жертвой.

— И самое страшное... как легко с людьми такое проделать...

Он истощился и обмяк в кресле.

Смок вежливо заметил:

— Патрик прав — мы все слишком уязвимы к подобного рода манипуляциям. К расизму, культивируемому масс-медиа. Он даёт оправдание любой жестокости — потому что это оправдание за вас уже придумали медийщики. Они обесчеловечивают другие народы и другие расы. Закладывают квазирациональный фундамент для...

— А теперь вы добиваетесь желаемого отклика, — сказал журналист. — Видео, на котором егернаут разрушает здание, кажется очень... правдоподобным.

— У нас есть документальные подтверждения, — ответил Смок. — И когда НАТО соблаговолит провести расследование, таких подтверждений наберутся сотни тысяч. И ещё... — Он кивнул технику. На экране возникли кадры из Берлина, демонстирующие жертв массового убийства.

— Контейнер, — сказал Смок, — открыли рядом с гетто — но не прямо в нём. Между штаб-квартирой НАТО и гетто. — Бесстрастный, неутомимый глаз камеры показывал сотни трупов, преимущественно негров и арабов, лежащих вповалку на улицах, застигнутых конвульсиями, корчами и смертью в середине рабочего дня. Малая часть двухсоттысячного урожая смерти.

— Это, кстати, натовское видео, — добавил Смок. — У нас копия. Вот снимок контейнера с патогеном, который остался валяться на улице. Вы видите, что к нему прикреплён минидиск.

Видео закончилось, и экран снова показал Смока.

— На диске записан манифест террористов-праворадикалов. Выпустившая вирус женщина была, вероятно, сотрудницей Второго Альянса, и этот вывод мы тоже почерпнули из натовского отчёта. Если точнее, последовательницей Рика Крэндалла, которая работала в лаборатории международной корпорации охранных услуг «Второй Альянс». Двести тысяч трупов — результат ошибки экспериментаторов Второго Альянса, которые работали с биологическим оружием. Самое меньшее, в чём можно обвинить лидеров ВА, даже если они этого не планировали, — преступная халатность, приведшая к гибели двухсот тысяч человек!

— Но там ведь были не только цветные, но и белые...

— Все белые, которые не являются союзниками Второго Альянса, — враги, — сказал Смок. — Такова точка зрения фанатиков ВА. А когда они выпустят Расоселективный Вирус — если мы им это позволим, — то, по их мнению, он поразит только цветных. Возможно, они и правы в своих предположениях.

— Этот Расоселективный Вирус... — протянул интервьюер. — Во всю эту историю довольно тяжело поверить. Вам придётся немало попотеть, добывая доказательства.

— Нет, не думаю, что у нас будут проблемы с доказательствами, — сказал Смок. — Осталось ещё... — Он глянул на часы. — Осталось примерно десять минут.

Лондон

На тёмные, мокрые от дождя улицы Южного Лондона спускался вечер. Фонари тут не работали: их расколошматили прошлой зимой при голодном бунте. Улицу занимали безликие склады и заброшенные дома. Три идентичных грузовика с выключенными фарами припарковались друг за другом.

Торренс сидел в переднем грузовике на водительском месте, накинув коричневую пилотскую кожанку — на размер больше нужного. Он похудел. Ел мало.

За спиной, к металлической стенке кабины, была прислонена армейская штурмовая винтовка. На коленях у Торренса лежала сумка, полная шумовых гранат. Роузлэнд со Стейнфельдом и двумя другими бойцами сидели в кузове.

Торренс испытывал одновременно и возбуждение, и усталость. Он не спал с самой ВольЗоны. С Мусой, Роузлэндом и Стейнфельдом он пересёкся в аэропорту. Аэропорт не охранялся, по крайней мере ВАшников тут не было, потому что две трети наёмников уволились после инцидента с банковскими счетами. Им нечем было платить. Остались только идеологически заряженные крепкие орешки.

Торренс и тридцать его соратников затаились в квартале от второго лондонского лабораторного склада МКВА. Было темно и сыро, в воздухе аж потрескивало от напряжения. А может, это трещало у Торренса в голове.

Впереди из-за угла вынырнул чёрный лимузин, погасив фары. Лимузин остановился перед грузовиком на расстоянии собственной длины. Из него вылезли двое, один — крупный белый в длинном коричневом макинтоше и при дробовике, зорко оглядывая улицу в обе стороны, второй — высокий, коротко стриженный негр в длинном пальто и начищенных до блеска чёрных туфлях; под пальто он был одет в деловой костюм с галстуком. Он уверенно зашагал к грузовику.

— Это Билл Маршалл, — сказал из кузова Стейнфельд. — Открой ему.

Торренс потянулся к дверце пассажирского места и открыл. Высокий негр, пригнувшись, взобрался в кабину, принеся с собой запах мокрого уличного асфальта. Телохранитель Маршалла остался снаружи, под моросящим дождём, умостив на локтевом сгибе дробовик. Маршалл закрыл дверцу и сказал бархатисто-выверенным, под стать костюму и выражению лица, голосом:

— Добрый вечер, господа. Сегодня немного дождит, но не очень холодно. После вчерашнего прямо полегчало, вы не находите?

Точными аккуратными движениями он стянул охряные перчатки из телячьей кожи. Было не так холодно, чтобы носить перчатки, но в Лондоне в эти дни все хорошо одетые люди ими пользовались.