Совы в Афинах

“Пользуйтесь рельсами, если вам нужно вернуть их, ребята”, - сказал Менедем, в целом по-доброму. “Трюмы и так достаточно грязные, чтобы добавлять к этому еще и блевотину”. Он понизил голос, чтобы спросить: “С тобой все в порядке, Соклей?”

“Через несколько дней со мной все будет в порядке”, - ответил Соклей. “Я бы хотел, чтобы это происходило не каждый парусный сезон, но это происходит. Мне нужно несколько дней, чтобы освоиться на море, вот и все ”.

“Ты выглядишь немного бледнее, чем обычно”, - сказал Менедем.

“Со мной все будет в порядке в...” Соклей остановился, еще раз сглотнул, прижал ладонь ко рту и сделал два быстрых шага к перилам. Завтрак не остался на столе, но он аккуратно положил его в море. “Чума”, - прохрипел он, когда снова смог говорить. “Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз по-настоящему поднимался”.

“Такое случается со многими людьми”, - сказал его двоюродный брат с непринужденностью человека, которого морская болезнь не беспокоит. “Может быть, теперь ты смирилась с этим, как некоторые беременные женщины, когда их тошнит по утрам”.

“Я надеюсь на это!” Соклей сплюнул, чтобы избавиться от мерзкого привкуса во рту. Плевок не принес особой пользы. Он зачерпнул немного вина из амфоры, принесенной для команды. Полоскание им рта помогло больше. Он выплюнул один кусок, затем проглотил другой. Его желудок не взбунтовался немедленно, что он воспринял как хороший знак.

Как только "Афродита" вышла из Большой гавани, Менедем снял половину матросов с весел, позволив им грести со всех остальных скамеек. Для пущего шика он начал с того, что все сорок скамеек были заняты. В открытом море он обычно использовал восемь-десять человек на борту и менял команду каждые два часа. Таким образом, у него могли быть свежие люди, которые гребли, когда они действительно были ему нужны: спасаясь от пиратов или сражаясь с ними, продвигаясь вперед против встречного ветра или отплывая от берега в случае шторма.

Торговая галера обогнула самую северную оконечность полиса - и острова - Родос. Соклей указал на мраморный храм Деметры, чья сверкающая белая громада выделялась на фоне скопища красных черепичных крыш. “Наши дома где-то недалеко оттуда”, - сказал он. “Хотел бы я выбрать свою, но это просто другая крыша отсюда”.

“Я не жалею, что ухожу”, - сказал Менедем. “Полагаю, я даже должен выразить благодарность твоему шурину”.

“За что?” Спросил Соклей, а затем: “О! Ты имеешь в виду, за то, что придирался к нашим отцам?”

“Конечно, хочу. Если бы он не разозлил моего отца, мы бы до сих пор торчали на Родосе, играли в бабки и крутили бы пальцами. Главная причина, по которой мы отплыли так скоро, заключается в том, что наши отцы хотели, чтобы он заткнулся и убрался восвояси ”.

“Я знаю”, - сказал Соклей. “И я дам тебе еще одну причину быть благодарным старому доброму тупоголовому Дамонаксу. Без него у нас не было бы шанса добраться до Афин достаточно быстро, чтобы успеть на Большую Дионисию, и теперь у нас есть шанс. Говорю тебе, моя дорогая, ты не жила, пока не увидела театр в Афинах. Ни в одном другом полисе мира нет ничего подобного ”.

“Я с нетерпением жду этого”, - сказал Менедем. “Это одна из причин, по которой я хотел отправиться в плавание - не единственная причина, заметьте, но одна из них”.

“Трагедии, вероятно, будут возрождением, ” сказал Соклей, “ но я продолжаю говорить вам, что некоторые хорошие поэты-комики все еще пишут”.

Как обычно, его двоюродный брат сказал: “Дайте мне Аристофана в любой день. Я поверю, что любой может сравниться с ним, когда я это увижу, но не раньше”.

Это могло бы вызвать еще один спор, если бы Соклей позволил этому.

Вместо этого он только улыбнулся и пожал плечами. Менедем был верен Аристофану так же, как он был верен Гомеру. Аргументы этого не изменили бы. Как в поэзии, так и в драматургии у Соклея были более современные вкусы. Ссора вряд ли могла изменить и это.

Оказавшись на приличном расстоянии от северной оконечности Родоса, Менедем повернул "Афродиту" влево, так что она направилась на запад. Соклей посмотрел на север, в сторону окутанного дымкой побережья Кариана. Как и на Родосе, осенние и зимние дожди покрыли его яркой зеленью. Когда торговая галера возвращалась в конце лета, солнце должно было запечь ее серой и коричневой. Небольшие острова - Сайм, Халкэ, Телос - лежали впереди. Они тоже выглядели зелеными и манящими. Однако Соклеосу было трудно представить более скучные места для жизни.

“Думаешь, этот бриз продержится, Диокл?” Спросил Менедем.

“Думаю, так и должно быть, шкипер, по крайней мере, на какое-то время”, - ответил гребец.

“Что ж, тогда давайте найдем какое-нибудь применение парусу”. Менедем повысил голос, чтобы крикнуть команде: “Спустить парус с реи”.

Мужчины поспешили повиноваться. Используя браилы - веревки, которые тянулись от верха квадратного паруса торговой галеры к низу, - они быстро расправили его, затем перенесли рей с носа по правому борту обратно на корму по левому борту, чтобы наилучшим образом использовать ветер. Парус, сшитый из маленьких кусочков льна, наполнился воздухом. Мачта слегка поскрипывала, принимая на себя силу ветра. Бронзовый таран Афродиты , позеленевший за все время пребывания в море, глубже зарылся в воду.

“Вид всех квадратов, которые брайлы и швы образуют на парусе, всегда заставляет меня вспомнить уроки геометрии”, - сказал Соклей. “Что мы можем доказать на рисунке перед нами? Какова площадь этого прямоугольника или вон того?”

“Уроки геометрии”. Менедем содрогнулся. “Все, что я вспоминаю, когда думаю о них, - это школьный учитель со своей палкой. Иногда он пускал кровь, грязный негодяй”.

“Меня не так уж часто били”, - сказал Соклей.

“Нет, ты был единственным, у кого уроки всегда были точными”, - сказал Менедем. “Другие мальчики в классе любили тебя не за это”.

“Я знаю”. Соклей вздохнул. “У меня никогда не было проблем с пониманием того, что тебя не любят за то, что ты делаешь что-то неправильно. Кому нужен рядом растяпа? Но когда люди ненавидят тебя за то, что ты поступаешь правильно, делаешь то, что ты должен, - это всегда казалось мне несправедливым ”.

“Ты выставил всех нас в плохом свете”, - сказал его двоюродный брат.

“Тогда тебе тоже следовало обратить внимание”, - сказал Соклей. “Эти уроки были не такими уж трудными”.

“Возможно, не для вас”, - сказал Менедем. “Насколько я был обеспокоен, мастер, возможно, говорил по-арамейски. Периметр, и гипотенуза, и равнобедренная, и я не знаю, что еще ”. Он снял руку с руля и поднял ее. “И ты тоже не начинай мне их объяснять. Мне больше не нужно о них беспокоиться”.

Уши Соклея горели. Он был на грани того, чтобы начать урок геометрии. Как и большая часть того, что он изучал, математика давалась ему легко. То, что это не касалось Менедема и других мальчиков, все еще озадачивало его. Но если дело было не в том, что они не учились, не уделяли внимания, то в чем же тогда дело?

Едва он задал этот вопрос про себя, как Менедем сказал: “Некоторые из нас хороши в одних вещах, другие - в других. Ты впитывал уроки, как мягкая ткань впитывает воду. Но я надеюсь, ты не будешь утверждать, что лучше меня разбираешься в том, как работают люди ”.