Совы в Афинах

“О, да. О, да”, - сказал Филодем. “Она была гетерой, а не женой другого мужчины - я не такой глупый, как ты”. Даже из сочувствия, даже в утешение он не мог не заметить насмешки. Он продолжал: “Ее звали Архиппе, и я думал, что солнце восходило и заходило над ней. Это было до твоего рождения, ты понимаешь, до того, как я женился на твоей матери ”. Теперь, когда он оглянулся на прошедшие годы, его голос смягчился. Как и черты его лица. Когда они это сделали, Менедем осознал, насколько его отец похож на дядю Лисистрата. Большую часть времени ему было трудно заметить сходство, потому что Филодем носил суровое выражение лица, которое контрастировало с жизнерадостным видом его младшего брата.

После недолгого молчания Менедем спросил: “Что случилось?”

Вернулся обычный кислый вид его отца. “Я говорил тебе - она была гетерой”, - ответил он. “Она добивалась того, чего могла добиться. Когда я дал ей больше, чем кто-либо другой, она полюбила меня - или она говорила, что любит. Но когда она связалась с разукрашенным щеголем, который владел большой фермой на восточном побережье.. ну, после этого она забыла, что когда-либо слышала мое имя. В итоге она тоже предала его. Теперь они оба мертвы, а у парня, который меня избил, не было сыновей. Я продолжаю, и моя реплика тоже ”. Он говорил с определенной мрачной гордостью: примерно настолько, насколько он когда-либо позволял себе проявлять, когда тема имела какое-либо отношение к Менедему.

“Ты никогда много не говорил об этом”, - сказал Менедем. “Теперь я понимаю - немного, - почему тебя так беспокоит то, что я делаю с женщинами”.

“Конечно, я не говорю об этом”, - нетерпеливо сказал Филодем. “Такая рана - это не боевой шрам, который ты показываешь, чтобы показать, каким храбрым ты был. Ты убери это и сделай все возможное, чтобы притвориться, что этого никогда не было. Во всяком случае, я это делаю ”. Его лицо бросало вызов Менедему, чтобы оспорить его выбор. После очередной паузы он сменил тему: “Нам давно пора выдать тебя замуж. Может быть, тогда ты не будешь изображать кукушку, оставляя свои яйца в гнездах других птиц. Клянусь собакой, ты уже достаточно взрослая ”.

Менедем подумал о Протомахосе и Ксеноклее. Его отец, к счастью, не знал об этом. Он также подумал о Баукисе. Филодем, к еще большему счастью, тоже не знал об этом. Менедем сказал: “Не думаю, что я готов к собственной жене”. Не тогда, когда единственная, кого я хотел бы иметь, - твоя.

Но Филодем, опять же к счастью, не смог уследить за его мыслью и ответил: “Пора. Тридцать - хороший возраст для вступления в брак, и ты приближаешься. Поиск подходящей семьи, подходящей девушки займет некоторое время, как и борьба за ее приданое. Но ты будешь рад, когда это будет сделано. Наличие женщины, к которой ты можешь приходить домой каждый день, успокоит тебя ”.

Нет, если она та, кого я не хочу, та, о ком мне наплевать. Еще одна вещь, которую Менедем счел за лучшее не говорить. Все, что он сказал, было: “Возможно”.

Его отец принял вежливость за согласие. Филодем был и всегда был удивительно хорош в том, чтобы слышать то, что он хотел услышать, и слышать это так, как он хотел. Он сказал: “Я начну расспрашивать окружающих. Я могу назвать трех или четырех подходящих девушек подходящего возраста, вот так . Он щелкнул пальцами.

“Спешить некуда”, - сказал Менедем. Его отец также был удивительно хорош в том, чтобы не слышать того, что он не хотел слышать. Он поспешил выйти из дома, как будто ожидал вернуться со спичками, зашитыми к ужину. Возможно, так и было. Менедем начал перезванивать ему, но что толку? Он зря потратил бы время, он мог бы разозлить своего отца, и он ничего бы не изменил. Кроме того, он не думал, что Филодем вернется со спичками. Мужчина постарше сказал, что на это потребуется время, а затем проигнорировал его собственные слова.

Словно для того, чтобы избежать самой возможности, Менедем вышел на лестницу и направился в свою комнату. Не успел он ступить на нижнюю ступеньку, как услышал приближающиеся шаги. После этого он поднялся по лестнице с облегченным сердцем, казалось, что его ноги почти не касаются их - это была Баукис. Ее шаг тоже ускорился. Когда его глаза привыкли к полумраку лестничного пролета, он увидел улыбку на ее лице. Он знал, что на его лице тоже была такая же улыбка.

Они оба остановились на полпути. Менедем посмотрел мимо Баукис на второй этаж. Она посмотрела вниз, мимо него, на дверной проем, который вел во внутренний двор. Вероятно, это было единственное место в доме, где они могли встречаться, не опасаясь, что раб шпионит или мог шпионить за ними.

“Я люблю тебя”, - тихо сказал Менедем.

“Я люблю тебя”. Улыбка Баукиса смялась, как тонкая обшивка рыбацкой лодки, когда таран "трихемиолии" врезался в них на полной скорости. “О, Менедем, что мы собираемся делать? Мы не можем… Я имею в виду, мы не должны...”

“Я знаю”. Он потянулся и взял ее руки в свои. По тому, как она держалась за него, можно было подумать, что ее сбросили с палубы в море, полное акул. Он наклонился вперед и коснулся губами ее губ. Он хотел сделать гораздо больше, чем это. Он хотел, но знал, что не сможет. Даже этой малости было слишком много, потому что от нее у него все горело внутри - в огне, и он чувствовал себя так, словно палач сдирает с него кожу, по одному пальцу за раз.

“После фестиваля нам никогда не следовало ...” Баукис продолжала оставлять свои предложения незаконченными, но Менедем продолжал знать, как бы она их закончила.

“Я знаю”, - снова сказал он. Однако, независимо от того, что он сказал, он не променял бы эти несколько минут ни на что в оставшейся части своей жизни - или на всю оставшуюся жизнь, вместе взятую.

“Я больше не могу смотреть на твоего отца - на моего мужа - так же, как раньше”, - жалобно сказала Баукис, но ее руки продолжали сжимать руки Менедема. Он опустил голову. Он тоже больше не мог смотреть на своего отца прежним взглядом. Внезапная тревога - нет, внезапный ужас - в ее голосе, она спросила: “Где Филодем?”

“Его здесь нет. Он решил, что мне нужна жена, и отправился на поиски подходящей пары”. Менедем сказал правду, не подумав.

Баукис испуганно ахнул. “О, нет! Я бы этого не вынесла, если бы...” Она снова замолчала. Теперь она схватила Менедема за руки так сильно, что стало больно.

“Не волнуйся”, - сказал он ей. “Сразу из этого ничего не выйдет, если из этого вообще что-нибудь получится”. Он знал, что через пару лет из этого что-то получится, но ему казалось, что прошла вечность.

“Что мы будем делать? Что мы можем сделать?” Баукис застонал.

Прежде чем Менедем смог найти какой-либо ответ, шум во дворе заставил их разлететься в разные стороны. Баукис поспешил вниз по лестнице. Менедем поднялся на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Однако не поэтому его сердце бешено колотилось, когда он шел по коридору к своей комнате.

Что мы будем делать? Что мы можем сделать? Он понятия не имел. Он тоже не видел впереди хорошего конца, что бы ни случилось. Он даже не мог сбежать с Родоса до весны, а до весны, казалось, оставалось сто лет. А для Баукиса не было спасения, вообще никакого.

Историческая справка

""Совы в Афины" разворачивается в 307 году до н. э.К. Менедем - исторический персонаж, хотя о нем мало что известно. Остальные члены его семьи вымышлены во всех отношениях. Среди других исторических персонажей, появляющихся в романе, Деметрий Фалеронский, Деметрий, сын Антигона, Дионисий, военачальник в Мунихии, Дромоклейд Сфетский, Евсенид Фазелисский, Кратесипольский, драматург Менандр, Стратокл и Теофраст. Время от времени упоминаемые македонские маршалы - Антигон (отец Деметрия), Лисимах, Птолемей и Селевк - также являются историческими, как и Деметрий, сын брата Антигона Филиппоса. Хотя Филипп Македонский умер в 336 году до н.э., а его сын Александр Македонский - в 323 году до н.э., их тени доминируют в этот период.