Совы в Афинах

“Хорошенькая картинка”, - сказал Соклей, и Лисистрат рассмеялся. Соклей продолжил: “Мы получим остальное, когда я принесу Химилькону серебро. Он тоже говорил о поездке в Александрию с эмбер. Скажу, что я больше доверяю этому, услышав это от тебя ”.

“Я немного удивлен, что он вообще позволил тебе привезти домой янтарь”, - сказал его отец.

“Он сказал мне, что не стал бы этого делать для большинства людей, но для меня он делает исключение - и особенно для тебя”, - ответил Соклей. “Я принял это за типичную финикийскую лесть, но, возможно, я ошибался”.

“Что ж, я польщен тем, что Химилкон доверяет нам двоим до сих пор”, - сказал Лисистратос. “Мы уже некоторое время ведем с ним дела, и он знает, что на нас можно положиться. На него тоже можно положиться, если уж на то пошло, пока ты за ним присматриваешь ”.

“Так будет лучше!” Воскликнул Соклей. “Та маленькая игра, в которую он играл перед нашим отплытием, скупив весь папирус в городе, а затем надул меня, когда я купил его у него… Это было чертовски умно, и я жалею, что не додумался до этого сам ”.

“Он хитер, в этом нет сомнений”, - сказал Лисистратос. “Но если эллин не может сравняться с финикийцем, когда дело доходит до торговли - что ж, он этого не заслуживает, вот и все”. Он помолчал, затем сменил тему: “С вашим кузеном все в порядке?”

“Менедем? Думаю, да, хотя последние несколько дней я его почти не видел”, - сказал Соклей. “Почему?”

“Потому что я разговаривал с ним сегодня днем, пока вы были в гавани, и он просто был сам не свой”, - сказал Лисистратос. “В половине случаев, когда я спрашивал его о чем-то, мне приходилось переспрашивать дважды. Казалось, что он на самом деле не обращал на меня внимания, как будто его мысли были где-то в другом месте. Он тоже выглядел обеспокоенным, и это заставило меня волноваться - за него ”.

“Интересно, у него что-то пошло не так в любовной связи, или какой-нибудь муж обнаружил, что он сует нос не в свое дело”, - задумчиво произнес Соклей. “Именно так звучит твое описание, и я видел, как он проходил через подобные заклинания раньше. В позапрошлом сезоне парусного спорта он, казалось, был ужасно рад выбраться с Родоса, и ему понадобились недели, чтобы вернуться к своему прежнему облику. Я помню, как спрашивал его об этом, но он ничего не сказал. Это странно само по себе, потому что обычно он любит хвастаться. Что бы ни случилось, это сильно ударило по нему. Может быть, это больше похоже на то же самое ”.

“Да, это могло быть”. Голос его отца тоже звучал задумчиво. “Безусловно, могло. Я рад, что у тебя хватило здравого смысла не бросаться очертя голову в глупые любовные интрижки, клянусь собакой”.

“Спасибо”, - сказал Соклей. Лисистрат положил руку ему на плечо. Соклей положил свою руку на руку отца. “И спасибо тебе за то, что ты не лезешь мне все время в глотку, как дядя Филодемус делает с Менедемом”.

“Филодем хочет, чтобы все было именно так. Он всегда хотел”. Лицо Лисистрата на мгновение напряглось. “До того, как у него родился сын, он вместо этого набрасывался на меня. Это одна из причин, по которой я не держу тебя на таком коротком поводке, как он это делает с Менедемом: он научил меня не делать этого. И я от природы более покладистый, чем он. Я знаю, что так будет не всегда, и я стараюсь не беспокоиться об этом, как Филодемос. И, вообще говоря, ты более уравновешенна, чем твоя кузина, за что я воздаю хвалу богам ”.

“Я восхваляю богов за то, что мы действительно ладим, каковы бы ни были причины”, - сказал Соклей. “Всякий раз, когда я думаю о Менедеме и дяде Филодеме, я понимаю, как мне повезло”.

“Как нам повезло”, - поправил Лисистрат. Соклей ухмыльнулся. Он совсем не возражал против этого исправления.

Теперь у меня есть то, чего я так долго хотел, подумал Менедем. Почему я не чувствую себя счастливее? Ему не составило труда найти одну из причин, по которой он не был счастливее: он не мог лечь с Баукис с ночи фестиваля. Он никогда не находил времени, когда его отца или кого-нибудь из домашних рабов не было рядом. С тех пор он несколько раз посещал бордели, но то, что он купил в борделе, ненадолго подняло ему настроение, не решив его реальной проблемы, которая заключалась в том, что занятие любовью с кем-то, кого он любил, оказалось принципиально отличным от получения удовольствия со шлюхой.

Его отец тоже заметил, что он хандрит, хотя Филодем не знал всего, что он замечал. Он даже предложил то, что с его стороны можно было расценить как своего рода сочувствие: “Если ее муж сейчас дома, сынок, ты должен сделать все возможное, пока он снова не уедет. Нет смысла бродить вокруг, как сука, у которой только что утопили щенков ”.

Менедем ел оливки в "Андроне", когда его отец выступил с этим советом. Он собирался выплюнуть косточку. Вместо этого он подавился ею. Его отец хлопнул его по спине. Яма высвободилась. Он выплюнул ее через мужскую комнату, затем прохрипел: “Спасибо, отец”.

“В любое время”, - ответил Филодем. “Ты можешь задохнуться от одной из этих загрязненных вещей, если не будешь осторожен и тебе не повезет. Или ты не это имел в виду?”

“Ну... кое-что из того и другого”, - сказал Менедем.

Филодем со вздохом сказал: “То, как ты таскался здесь, то, как ты бормотал обрывки стихов, когда думал, что никто не слушает, то, как ты… Что ж, многое говорит о том, что ты взял и влюбился в ту, кем была твоя последняя жена. Прелюбодеяние - это достаточно плохо, но любовь еще хуже, потому что она делает тебя глупее. Я не хочу, чтобы ты делал что-либо, чтобы навлечь на себя неприятности, и я не хочу, чтобы ты делал что-либо, чтобы навлечь неприятности на семью. Если я поговорю с тобой сейчас, может быть, я смогу удержать тебя от слишком глупых поступков. Может быть. Во всяком случае, я на это надеюсь ”.

Он действительно заботится обо мне, с немалым удивлением осознал Менедем. Он по большей части понятия не имеет, как это показать -это проявляется как гнев, потому что я веду себя не так, как он хочет -но он это делает. И что я должен с этим делать?

Это пристыдило его. Сама мысль о том, чтобы хотеть жену своего отца, стыдила его годами - но, в конце концов, этого было недостаточно, чтобы остановить его. Он сам напросился на это из-за того, как он ко мне относится, это было в глубине его сознания - иногда на переднем плане - с тех пор. Если бы это было неправдой, если бы он даже не мог притвориться, что это было…

Он начал плакать. Это застало его врасплох. В один момент он был в порядке, или думал, что в порядке, а в следующий по его щекам потекли слезы.

“Здесь, сейчас. Здесь, сейчас”, - неловко сказал Филодем, по крайней мере, столь же пораженный, как и сам Менедем. “Не может быть, чтобы все было так плохо”.

“Нет, это хуже”, - выдавил Менедем. Как только слезы потекли, они не хотели останавливаться. Он видел своего отца как череду движущихся, размытых фигур, совсем не как человека.

“Видишь? Вот что с тобой делает любовь”. Но Филодем, как ни странно, не звучал возмущенно или презрительно. Он обнял Менедема: грубая ласка, но все равно это была ласка. “Ты думаешь, со мной этого никогда не случалось? Тебе лучше подумать еще раз”.

Менедем был уверен, что этого никогда не случалось с его отцом, потому что его дед не женился повторно после смерти его бабушки. Представить, что его отец влюблен в кого-либо, требовало усилий. “Неужели это?” спросил он тихим голосом, пытаясь сдержать рыдания.