Сквозь тьму

Бембо сказал: “Будь они прокляты, у них больше шансов зачистить каунианцев, чем у нас”. Он вздохнул. “Быть констеблем - тяжелая работа”. Жалость к себе давалась ему легко.

Орасте поднял рыжеватую бровь. “Ты хочешь вместо этого пойти сражаться с юнкерлантерами?”

“Силы свыше, нет!” Одной мысли было достаточно, чтобы Бембо обернулся и проклял ковыляющих по дороге каунианцев.

Старый каунианский ученый заговорил на своем родном языке. Несколько его соотечественников улыбнулись. Видя, что Бембо не следует за ним, он перешел на альгарвейский: “Это пословица времен Каунианской империи, и, думаю, она верна и сегодня. ‘Речь - зеркало души: как человек говорит, таков он и есть“.

Бембо сорвал с пояса дубинку и бил старика до тех пор, пока кровь не потекла по его лицу из рассеченного черепа. “Процитируй мне пословицы, ладно?” - крикнул он. “Я научу тебя одному: держи свой паршивый рот на замке. Ты понял? Ты понял?” Он снова поднял дубинку.

“Да”, - выдавил каунианин. Бембо важно шагал вперед, чувствуя себя лучше в этом мире. Орасте хлопнул его по спине, что еще больше обрадовало его.

Гаривальд проснулся, когда солнце светило ему в лицо. Когда он огляделся, он увидел других мужчин - некоторых, завернутых в каменно-серые армейские одеяла ункерлантцев, некоторых в потертые альгарвейские коричневые одеяла, некоторых в крестьянскую домотканую одежду, - лежащих на сосновых ветвях среди деревьев. Он покачал головой в медленном изумлении, как делал почти каждое утро, когда просыпался. Он больше не был крестьянином, или не обычным крестьянином.Он был нерегулярным, сражался с людьми короля Мезенцио далеко в тылу.

Он выпутался из своего собственного одеяла - рыжему, который принес его в южный Ункерлант, оно больше никогда не понадобится, - сел и потянулся. Затем он надел сандалии и поднялся на ноги. В животе у него заурчало.Неподалеку на медленном огне булькала кастрюля с тушеным мясом. Он поспешил туда. “Что там?” спросил он парня, помешивающего в котелке большой железной ложкой.

“Ячменную кашу и немного кровяной колбасы”, - ответил повар. Как и Гаривальд, как и большинство ункерлантцев, он был коренастым и смуглым, с темными волосами и сильным крючковатым носом, но его акцент говорил о том, что он родом с севера, а не из герцогства Грелз. “Хочешь миску?”

“Хм”. Гаривальд потер подбородок, как будто обдумывая это. Щетина зашевелилась под его пальцами; шансы побриться здесь, в лесу, выпадали редко. В животе у него снова заурчало. Он перестал быть застенчивым. “Да!”

“Тогда держи”. Парень, ухаживающий за котлом, схватил дешевую глиняную миску и наполнил ее кашей. “Не забудь вымыть ее, прежде чем отдавать обратно”.

“Я запомню”, - сказал Гаривальд. Ему пришлось бы потрудиться, чтобы вспомнить, и он знал это. Вернувшись в Цоссен, его родную деревню, его жена Анноре прибралась бы за ним. Стирка вещей была женской работой, а не мужской.

Внезапные слезы обожгли ему глаза. Чтобы убедиться, что повар их не заметил, он склонил голову над миской и начал есть. Как он скучал по своей жене!Как он тоже скучал по своим сыну и дочери, и как... о, как!--он скучал по деревне, где провел все тридцать два (он думал, что тридцать два, но он мог отсутствовать в любом случае) года своей жизни.

Другой ункерлантец, нерегулярный, подошел к повару и получил миску ячменя на скорую руку. Взяв его, он кивнул Гаривалду и сказал: “Как насчет песни, приятель?” Судя по его мягкой речи, он был местным, как и Гаривальд.

“К этому времени ты уже слышал, как я пою, не так ли?” - Спросил Гаривальд, и другой парень кивнул. В некотором раздражении Гаривальд продолжил: “Тогда почему ты хочешь услышать меня снова? У меня лучше получается составлять слова, чем петь их”.

Иногда он жалел, что никогда не обнаружил, что у него есть сила превращать слова в приятные узоры. Тогда он все еще был бы со своей семьей, в Цоссене ... и снова под каблуком у Алгарве. Теперь он был свободным человеком - свободным,но одиноким.

Он знал, как ему повезло, что он не был мертвецом. Некоторые из песен, которые она сочинила, были для нерегулярных войск в лесах вокруг Цоссена. Но алгарвианцы узнали, кто создал мелодии, которые помогли поднять сельскую местность против них. Они схватили его и увезли в Херборн, столицу герцогства Грелз (ныне возрожденное марионеточное королевство Грелз, на троне которого двоюродный брат Мезен-тио), чтобы покончить с ним. Если бы нерегулярные войска Мундерика не устроили засаду на головорезов и не спасли его, он бы уже давно сварился заживо.

Другой нерегулярный сделал паузу между ложками ячменной каши, чтобы сказать: “Ты не такая плохая. И если у вас есть что-то новое, я бы хотел услышать это первым ”.

“Сегодня утром ничего нового”, - сказал Гаривальд и вернулся к доеданию своего завтрака. Он знал, что его, вероятно, не спасли бы, если бы не его песни, и он действительно тратил время, позволяя людям услышать его необычный голос. Но, по его опыту, никому не хотелось петь ранним утром.

К его облегчению, другой парень не стал давить на него, а вернулся в кухню, чтобы выпросить у повара вторую миску каши. Там ему повезло не больше, чем с Гаривальдом, и он поплелся прочь, проклиная свою судьбу.

Гаривальд поднялся и поспешил прочь, что оказалось не самой лучшей идеей, которая когда-либо приходила ему в голову: он чуть не сбил с ног Мундерика, лидера этой группы. “Прости”, - пробормотал он, запинаясь, и отступил с дороги.

“Все в порядке”. Мундерик был дородным даже по стандартам Ункерланда. Он брился лучше, чем большинство мужчин, которые следовали за ним. Это должно было заставить его выглядеть более приятным. Почему-то этого не произошло. Он продолжил: “На самом деле, я искал тебя”.

“А ты был?” Спросил Гаривальд, как он надеялся, не слишком пустым тоном. Он не был уверен, что хочет привлечь внимание лидера.

Хочешь ты того или нет, но у него это было. Мундерик быстро кивнул. “Да. Самое время тебе пролить кровь. Песни - это все очень хорошо, но вы должны уметь и драться. Альгарвейцы перебрасывают пару отрядов между Лором и Пирмазенсом. Мы позаботимся о том, чтобы у них не было счастливого времяпрепровождения в дороге ”.

Там, в Цоссене, в пятидесяти или шестидесяти милях отсюда, Гаривальд слышал о Лоре и Пирмазенсе, но не мог сказать, где они находятся. Он все еще не мог, не совсем; он был слишком новичком в том, что казалось ему чрезвычайно отдаленной частью мира. “Дайте мне палку, и я сделаю все, что смогу”, - сказал он.

Мундерик хлопнул его по спине. “Я знаю, что ты это сделаешь”. Его ухмылка обнажила пару сломанных зубов. “Это также сделает ваши песни лучше, потому что вы будете больше знать о том, о чем поете”.

“Полагаю, да”, - ответил Гаривальд. Он кивнул Мундерику, как мог бы кивнуть школьному учителю - не то чтобы он сам когда-либо учился. “Откуда ты знаешь, что альгарвейцы будут выдвигаться?”

“У меня есть уши в Лоре. И у меня есть уши в Пирмазенсе”, - ответил лидер иррегулярных войск. У него были уши в полудюжине деревень вокруг этого участка леса; Гаривальд уже знал это. Мундерик продолжил: “Если я слышу одно и то же в обоих местах, скорее всего, это правда”.