Из тьмы

Конечно же, когда он вернулся, чтобы проверить, он обнаружил, что трое мужчин держат ее, а четвертый, задрав тунику, качается на ней. Солдат крякнул, вздрогнул и вышел. Один из его приятелей занял его место. “Привет, лейтенант”, - сказал парень с ее правой ноги. “Хочешь очередь? Она живая”.

“Она шумная, вот кто она такая”, - ответил Леудаст.

“Извините, сэр”, - сказал парень, который держал ее за руки. “Она кусается всякий раз, когда вы зажимаете ей рот рукой. Мы не хотим избавляться от нее, пока все не попробуем”.

“Заткни ей рот”, - сказал Леудаст. “Она может натравить на тебя рыжих, а ты не совсем готов сражаться”. Это привлекло внимание солдат. Грубый кляп не остановил крики женщины, но заглушил их. Мужчина, который сидел на ней верхом, глубоко въехал, затем сел на корточки с довольной ухмылкой на лице.

“Вы собираетесь взять ее, лейтенант?” - спросил солдат, который держал ее за руки. “В противном случае, моя очередь”.

Там она лежала, обнаженная - или достаточно обнаженная - и с распростертыми объятиями. Имела бы для нее какое-нибудь значение, если бы ею овладели пятеро мужчин или только четверо? Меня это волнует? Леудаст задумался. Она всего лишь альгарвейка. “Да, я сделаю это”, - сказал он и наклонился между ее бедер. Это не заняло много времени. Он не думал, что так получится. И что ее братья или муж - может быть, даже ее сын; он думал, ей около сорока - сделали в Ункерланте? Ничего хорошего. Он был уверен в этом.

Впоследствии он не испытывал особой гордости за себя: не то чтобы он сделал шаг к свержению Мезенцио. Но он также не сожалел. Просто... одна из тех вещей, подумал он.

“Бегемоты!” Крик впереди донесся на ункерлантском, поэтому Леудаст предположил, что альгарвейцы к востоку от Озьери предприняли контратаку. Они продолжали наносить ответные удары, когда могли, даже несмотря на то, что шансы были ужасно против них. Здесь, если бы они могли пробиться в город с боем, они могли бы привести с собой несколько солдат, и это могло бы помочь им закрепиться где-нибудь в другом месте.

Как всегда, альгарвейцы сражались храбро. Их пехотинцы знали, как использовать бегемотов с максимальной выгодой. С мастерством и бравадой они оттеснили ункерлантцев примерно на полмили. Но мастерство и бравада зашли не так далеко. Контратака против драконов, еще многих бегемотов и еще многих людей не достигла своей цели. Альгарвейцы угрюмо отступили.

Леудаст ждал, когда капитан Дрогден снова прикажет полку двигаться вперед. Это был способ Дрогдена: сильно ударить по рыжеволосым, когда они не были к этому готовы. Но никаких приказов не поступало. “Где капитан?” Спросил Леудаст.

Ункерлантец указал через плечо. “В последний раз я видел его, когда он уходил вон за тот модный дом. С ним была рыжеволосая девушка ”. Руки солдата описывали в воздухе кривые линии.

Леудаст без колебаний бросился на Дрогдена. Веселье - это одно, веселье за счет боя - совсем другое. “Капитан?” - позвал он, обходя дом, который действительно был намного причудливее любого, что он видел в своей родной деревне. “Вы здесь, капитан?”

Среди желтовато-коричневой мертвой травы выделялся серый камень. Там лежал Дрогден, его туника задралась до пояса - и нож глубоко в спине. Не было никаких признаков женщины, которая была с ним, или его посоха. Леудаст в спешке отползла прочь - возможно, она затаилась в засаде, готовая пристрелить любого, кто придет за Дрогденом. Но рядом с Леудастом не было ни лучины, ни обугленной травы. Тем не менее, он покачал головой в полном смятении. Дрогден был осторожным парнем, подумал он, но на этот раз он был недостаточно осторожен. Он вздрогнул. Это мог быть я.

Скарну почувствовал себя беспокойным и недовольным в Приекуле. Он думал, что, вернувшись после того, как альгарвейцы покинули его любимый город, он просто вернется к жизни, которую вел до того, как Дерлавайская война призвала его на службу к королю Гайнибу. Но ходить на одно застолье за другим быстро надоедало. Он был не против немного выпить, но напиваться ночь за ночью казалось намного менее приятным, намного менее забавным, чем в мирное время.

И, конечно же, он ходил на эти пиры не в последнюю очередь в поисках какой-нибудь хорошенькой девушки, с которой он мог бы провести остаток ночи. Множество хорошеньких девушек все еще приходило на эти мероприятия. Некоторые чуть ли не набросились на него: почти все женщины с репутацией тех, кто спал с тем или иным альгарвейцем во время оккупации. Может быть, они думают, что будут выглядеть лучше, если лягут со мной в постель, подумал он. Или, может быть, они просто хотят убедиться, что позаботились об обеих сторонах.

Однако в эти дни Скарну не искал хорошенькую девушку. Он нашел одну - и с характером намного острее, чем у него. “Спасибо, моя дорогая”, - сказал он одной аристократке, чье предложение не оставило простора для воображения, - “но дело даже не в деньгах, убьет ли Меркела тебя или меня первой, если я это сделаю”.

Ее смех был подобен звону колокольчиков. “Ты шутишь”, - сказала она. Прежде чем Скарну успел даже покачать головой, она прочла в его глазах. “Ты ни в малейшей степени не шутишь. Как это... по-варварски со стороны твоего... друга.”

“Моя невеста”, - поправил ее Скарну. “Она вдова. Альгарвейцы казнили ее мужа. У нее не слишком развито чувство юмора по поводу таких вещей ”. Аристократка не утратила своей ослепительной улыбки. Но и долго она здесь не задержалась.

Мгновение спустя к Скарну подошла Меркела с кружкой эля в руке. “Что все это значило?” - спросила она с некоторым жестким подозрением в голосе.

“Примерно то, чего ты ожидала”. Он обнял ее одной рукой. “Хотя я знаю, с кем я иду домой сегодня вечером, и я знаю почему”.

“Так будет лучше для тебя”, - сказала Меркела.

“Я это тоже знаю”. Скарну усмехнулся. “Я сказал Скиргайле, что ты придешь за ней - или, может быть, за мной - с палкой, если она не оставит все как следует в покое. Она мне не поверила. Потом поверила и позеленела”.

“Я должна подарить ей что-нибудь на память обо мне”, - сказала Меркела с той же прямотой, с которой она охотилась на рыжих.

Прежде чем она успела приблизиться к Скиргайле, подошел виконт Вальну с обычной насмешливой улыбкой на костлявом красивом лице. “Ах, счастливая пара!” - сказал он, и ухитрился, чтобы это прозвучало почти как оскорбление.

“Привет, Вальну”, - сказал Скарну. Вальну, казалось, не возражал против бесконечных раундов пиршеств. Но тогда он приходил к ним и во время альгарвейской оккупации. Да, он был в подполье. Тем не менее, Скарну был уверен, что это не помешало ему хорошо провести время.

Его появление отвлекло Меркелу. Она не знала, что думать о Вальну. Но тогда многие люди не знают, что думать о Вальну, подумал Скарну. Тем временем Скиргайла практически нарисовала себя на груди другого дворянина, который не сотрудничал с альгарвейцами. Скарну кивнул сам себе. Она хочет восстановить репутацию одного рода, это точно, и ее не волнует репутация другого рода.

С крестьянской прямотой Меркела потребовала: “Ты действительно отец ребенка, которого носит Краста?”

Голубые, очень голубые глаза Вальну расширились. “Это я, миледи? Я не знаю. Я не заглядывал туда, чтобы сказать”. К такой прямоте Меркела не привыкла; она покраснела. Усмехнувшись, Вальну продолжил: “Но мог бы я быть таким отцом? Без сомнения, я мог бы им стать. ” Он захлопал ресницами, глядя на Скарну. “И теперь разъяренный брат бедной девушки будет преследовать меня с дубинкой”.