Сибириада

Плыл Гарри долго, как ему показалось, минут двадцать. Он скользил над целой долиной черного ила, и от того, что он двигался, илистая муть приподнималась и крутилась вих­рями. И наконец вдалеке он услышал обрывок русало­чьей песни из яйца.

На поиски даем мы тебе один лишь час…

Гарри поплыл быстрее. Впереди в мутной воде пока­зался громадный камень. На камне — рисунок: тритоны держат в руках копья и гонятся за чудовищем, по виду — гигантским кальмаром. Гарри миновал стороной камень и поплыл на русалочью песню.

Минуло полчаса — спеши! Скорей пропажу забери…

А вот и пленники. Горло Гарри сдавило от жалости, а в душе вдруг поднялась жгучая ненависть к устроителям турнира — чемпионские трофеи выглядели совершенно как утопленники: одутловатые и какие-то позеленевшие лица, в волосах пузырьки воздуха, на коже белые пятна обморожения… Подобравшись к Олесе, Гарри с горечью посмотрел на Гермиону, остро жалея, что её нельзя прихватить, палочкой полоснул по веревкам. Олеся открыла глаза и взглянула на него. Улыбнулась. Взявшись за руки, неспешно поплыли вверх, к поверхности. Вынырнули и увидели над собой опрокинутое панно, в нем, как в огромной линзе, отображалось всё то, что происходило в глубинах озера. Гарри испустил вздох облегчения, увидев, как Гермиону нашел Виктор, перекусил акульей пастью веревку и побуксировал девушку прочь. А вот и Седрик! Подплыл к Чжоу, режущим Секо, как и Гарри, разрезал путы и освободил свою заложницу. Остался всего один утопленник — Роджер Дэвис. Где Флер-то? Сотни глаз зашарили по экрану, наконец Василий узрел что-то и, щелкнув пальцами, приблизил и увеличил картинку. Стадион так и ахнул, и было отчего: Флер, истекая кровью, яростно отбивалась от целой стаи очень крупных гриндилоу…

Переглянувшись, Гарри и Олеся, не сговариваясь, окунулись обратно и поплыли на выручку горе-чемпионке. Доплыли и, влетев в самую гущу схватки, разогнали тварей: Гарри — кипятком из палочки, а Леся — какой-то своей русалочьей магией, отчего водяные чертики так и порскнули врассыпную.

Потом отволокли раненую Флер на поверхность и сдали в руки мадам Помфри, снова нырнули, сплавали до подводной горы, отвязали и доставили наверх Роджера, вокруг которого к тому времени барракудами кружили зубасто ощерившиеся русалиды — час прошел и срок пакта о ненападении подошел к концу…

8

После второго тура — а все видели! — Гарри стал всеобщим кумиром и любимцем. Шутка ли, не только быстрее всех до цели доплыл и первым освободил своего заложника, приняв при этом самую идеальную форму для подводного плавания — амфибии, но и две жизни попутно со своим партнером спас! Гарри стал героем. Настоящим, а не каким-то уцелевшим младенчиком, отразившим лбом Аваду.

Толпы девушек со второго по седьмой — включительно — курс теперь восторженно пищали, счастливо улыбались и махали руками при его появлении, вгоняя скромного героя в смущение и краску. Гарри застенчиво улыбался в ответ, покорно расписывался на сумках, если его успевали поймать, и старательно удирал в ближайшую «подворотню».

И горе-то было, когда его загоняли в туалет для мальчиков, от девчонок он спасался, но там его подкарауливали фанаты-младшекурсники, теперь уже они окружали Поттера, как стайка растрепанных воробьев старого ворона-ветерана с трофейной коркой в щербатом клюве, и требовали поделиться с ними кро… славой. А некоторые девушки, оставшись снаружи, бывало, не теряли оптимизма и стерегли героя до упора — до самого отбоя…

В общем, вкусил Гарри реальной славы, и надо сказать, она не пришлась ему по вкусу. Это оказалось слишком хлопотно и шумно. Да и полностью загордиться ему не дали. А разве слизеринцы кому-то что-то уступят? Разозленные успехом Поттера, они пустились во все тяжкие. Чужая директриса и её опека их не пугала, равно как и имя кого-то там из Кощеевки. Да хоть сам Кощей пусть над Поттером зачахнет, а они свое возьмут. И брали. Откровенными ненавистью и измором. Не все, конечно, а четвертый и третий курсы, то есть личные недруги Гарри Поттера и дети тех пожирателей, что лизали кровавую длань Темного Лорда.

На людях, в аудиториях и в Большом зале, Малфой и Ко позволяли себе лишь кривые ухмылки и злобные подколки, на которые преподы только фыркали, закрывали глаза и снисходительно качали умудренными головами, дескать, ах, резвится молодежь… Зато в пустых и безлюдных местах, типа Астрономической башни или заброшенного коридора, слизеринская банда оттягивалась на полную катушку. Поначалу, когда Гарри наивно и доверчиво бродил в одиночку, его отлавливали, заволакивали в темный закуток, отобрав палочку, обездвижив с помощью заклинаний и лишив голоса Силенцио, начинали методично издеваться над ним, сперва глумились морально, поливая грязью: и дурак-то он, и некрофил, а кем ещё надо быть, чтоб любовь-морковь с мокрохвосткой вертеть? И сынок-то он чертовой полковой дивизии… Покончив с оскорблениями, переходили к более активным действиям: Малфой давал отмашку своим гориллам, и те, засучив рукава, приступали к избиению, всласть начесывали свои кулаки о поттеровские ребра.

Потом Гарри додумался не даваться в руки без боя. Почуяв засаду или проследив за ней по карте Мародеров, Гарри отбивался как можно дольше, щедро осыпая врагов фурункулюсами и слагиусами. Так, что потом Забини, Нотт и Кребб с Гойлом сутками слизняками давились сквозь изъязвленные рты, кровоточащие и сочащиеся гноем. Малфой обычно уворачивался, прячась за спинами своих «дружков». Но однажды увернулся Забини, и в холеную рожу белобрыса таки прилетело хорошее проклятие от Гарри — сдвоенное Слагус-Сценом, отчего Дракошка на неделю загремел на больничную койку, причем лежать ему пришлось на животе, так как слизни лезли из заднего прохода. И воняло при этом соответствующе.

МакГонагалл, видя синяки, ссадины и порванную одежду Поттера и слыша иногда звуки сражения, злобствовала и сдирала штрафы со слизеринцев, пытаясь их укоротить, но, как это всегда и бывает, делала только ещё хуже: ограбленные на сколько-то баллов принцы подземелий только пуще заводились. И устраивали на Поттера прямо-таки окружную облаву, чуть ли не с флажками и загонщиками.

Волчья роль Гарри неожиданно понравилась. Идя на урок в компании друзей, он мог не опасаться нападения, другое дело, когда им приходилось разделяться по заданию учителя… На сдвоенных практиках в пару к Гарри почему-то всегда ставили Малфоя, и вот они, разделенные котлом или верстаком, старались удержаться от убийства оппонента. А идя за ингредиентами или инструментами в подсобку, злобненько подкалывали и задирали друг дружку, причем непонятно было, кто из них ядовитее.

— Жаль мне, Потти, кишка у тебя тонка, чтобы сразиться со мной в честной дуэли!.. — с мечтательным видом шипел Малфой. Гарри ехидно парировал:

— А твоя-то кишка выдержит, а, Дракон? Раз уж твои хваленые сородичи такую славную избенку испугались…

Драко бледнел, покрывался некрасивыми розовыми пятнами, грозно пыхтел и… не мог ничем ответить на уроке! Зато пото-о-ом… Отрывался за милую душу, начиная новую охоту за чертовым Поттером. Гарри, тихо хихикая, отслеживал засаду по карте и, надев мантию-невидимку, ловко обходил их, влегкую одурачивая врага, чувствуя, как струится в крови горячий развеселый адреналин, побуждавший его ринуться в жаркий и страстный бой. Но Гарри сдерживал свои порывы, подчиняясь инстинкту самосохранения.

И однажды в библиотеке, пользуясь тем, что мадам Пинс бдила над душой двух второкурсниц, переписывающих к себе в конспекты что-то из древнего на вид талмуда, а значит, ни на что другое не отвлечется, пока её драгоценная книга в руках учеников, Драко и Ко поймали и отжали в угол Поттера. Щедро отвешивая щелбаны и подзатыльники, отобрали палочку и, чуточку оглушив, вывели из библиотеки, цепко и крепко держа под руки, да, мимо библиотекарши, которая ничего не замечала, кроме своей подопечной-книги, страницы которой переворачивала, о ужас…