пыль

Он вспомнил, как однажды на спор распотрошил глобус. Только внутри была набита газетная бумага, просроченная на несколько десятилетий, как заполнение не особо ценной и хрупкой посылки по почте.

- Клим К. Вам понятно решение суда?

- Если не понятно, то вы мне разъясните?

- Два месяца содержания с следственном изоляторе. - ударил молоток по деревянной основе, как богородский мужик.

- А можно теперь медведь ударит? - попытался пошутить Клим, кивнув на конвоира.

- И штраф за неуважение к суду.

Его заломали и вывели из зала. Потом недолго били в машине «за неуважение», будто кто-то родился с этой опцией. Потом долго везли куда-то. Выгрузили около СИЗО, завели и загрузили в карантинную камеру. Клима проверяли, измеряли, фотографировали, снимали отпечатки. Он чувствовал себя как породистый кот перед выставкой, как космонавт перед полётом или как инопланетянин после. Из тела вынимали кровь, мочу, прочий хлам. Позже оставили в покое.

Он прилёг на шконку, попытался уснуть. Сильно болела голова. Голова плыла в окно, плыла наружу, из этого всего в огроменный мир. Мир ранее казался маленьким, тёплым и уютным. Он напоминал деревеньку с кривыми человечками и цветными душными избушками. И куда не суйся, всюду знакомые, и всё знакомо. Даже в удалённых городах и посёлках Клим отмечал похожесть этого всего, понаставленного на землю: жилищ, одинаково разбросанных, как игральные кубики, застывшие по окраинам, кривые вьющиеся тропы и реки в узлах и язвах, хвойное редколесье, испаряющее скипидар. Там, даже встречая незнакомца, в том находились черты какого-то старого знакомого. Со временем старый знакомый сливался с новым, и уже было не отделить их внешность и повадки. Они собирались в единое. У Клима было несколько этаких людских болванок. Ему оставалось просто нарядить их и окрасить согласно форме болванки всяческими безделушками.

Теперь же мир его стал яснее, но в то же время ледовито холодным и огромным. Ранее он приходил в знакомые места, казалось застывшим, надувшимся прошлым. Теперь он не узнавал их, не узнавал людей из прошлого. Они казались чужими и нелепыми. Будто разбивают бильярдную пирамиду его прошлого, и разлетелись шары по столу во все стороны. И до сих пор бродят там.

Часто, закрыв глаза, трудно было понять, в каком месте ты находишься. На обратной стороне век налипли готовые пейзажи из прошлых мест. Груша и берёза под окном, сосновый небольшой лесок с тропинками, заросшая хоккейная площадка, панельный дом, который когда-то был стройкой...

Скрипнула дверь. Вошёл конвойный.

- Клим К. пройдёмте.

Они прошли коридорами и вышли во двор. В лицо бросился запах трав и свободы. Липкий от тополей ветерок потрепал макушку. Клима посадили в автозак. Там сидела следователь и вчерашний опер, около которого стояла большая тёмная бутылка с неизвестным содержимым. Сзади сидели ещё два пассажира в форме. Пахло перегаром и керосином, как везде.

- Были сегодня у вас, изъяли телефон. Не волнуйтесь, квартиру закрыли и опечатали, - затараторила следователь, опять даже не поздоровавшись. - Телефон из квартиры и изъятый у вас отдали на экспертизу. Ваш был заблокирован. Назовите пароль разлокировки.

Клим назвал, и они молча поехали. Опер постоянно вздыхал и отхлёбывал из бутылки. Через несколько минут по салону помимо керосина начал распространяться запах свежего алкоголя с примесью боярышника. Следачка что-то прошептала ему на ухо, и из этого уха шипело, словно из морской сувенирной раковины. Казалось, что язык её сейчас раздвоится, но она отстранилась и обиженно отвернулась в окно.

Клим то же отвернулся. Мимо прыгали полупалые ветви с деревьев у обочины, как беспорядочная колючая проволока на заброшке, которой от одиночества хочется зацепить любого заблудившегося путника. Даже на расстоянии это всё целилось в шею, в глаза, в пах, будто сам хозяин леса огораживал вход. Свистнуло в не плотное окно автозака. Щели завибрировали из-под задубевшей прокладки бывшей резины, вулканизированной людским потом, спиртовыми испарениями и редким в этих местах ультрафиолетом. Снаружи собиралась песочная и земляная пыль. И вот небо стало натягивать тёмную майку через голову, запутавшись, да так и оставило попытки высвободится. Брызнуло. По окнам неровно двинулись капли, обходя эту пыль и слипшийся мусор.

- Зонт кто-нибудь взял? - спросила следователь.

Опер вздохнул, но промолчал. Проехали ещё минут десять. По земле полоскало. Чёрные ручьи, как грязные носки угрюмо свесились в кювет с дороги. Машина встала на обочине у колеи, в которой дождевая вода грязно пузырилась, будто фритюрным маслом месячного срока.

- Я туда не поеду. Ливень такой. Завязнем! - запричитал водитель.

- Подождём, когда закончится, - скомандовала следачка.

Никто не спорил, все молча сидели и участливо смотрели в окна. Клим решил вздремнуть. Сначала он, не закрывая глаз, наблюдал округу, будто замотанную в полиэтиленовый пакет, хрустящий вне машины. Глубокая, неровная, кривая колея в лес следами протекторов напоминала громадного крокодила с блестящими боками. Он уползал вглубь, пожирая грязь. Клим закрыл глаза, сквозь сон слыша, как пререкается следачка и опер монотонными, гипнотическими, убаюкивающими интонациями. Послышалась музыка, но то было искажением звуков дождя по крыше.

- Вставай.

Клима растолкал опер:

- Пойдём! - Клим поднялся. Дождь закончился. На небе, как петушиный хвост, распушился обрубок радуги. Вышло солнце с короткими зубчатыми лучами, словно раскрытый капкан.

- Глупости не будешь делать? «Или тебя пристёгивать?» —спросил опер.

- Куда же я денусь, - ответил Клим.

- Так, Ветров с нами. Миронов, сиди здесь на связи, - командовал тот. - Пошли. Он проверил рацию. Та признательно затрещала, как кошка, увидевшая птицу в окно.

Они вышли из машины и повели Клима в лес. Зашли глубже. Опер шагал впереди с дорожной раздутой сумкой, затем Клим. За Климом шёл конвойный. Следачка сильно отстала, пытаясь пройти по сухому на согнутых коленях.

- Подождите, я вся промокла, - умоляла она. - Опер только усмехался:

- Так разуйся, у нас мало интереса здесь долго возиться.

Следачка выругалась, а опер достал ещё одну бутылку, остановился и жадно начал пить. Проходящий мимо Клим учуял запах какой-то сивухи.

«Купил бы что-нибудь приличное. Вот уж мусор и есть мусор. Даже похмелиться нормально не может», подумал он. После вчерашнего вечера болело всё тело, даже там, где не били. Лицо опухло, овально вздулись ладони и ступни, будто мозоли тихо плавали под кожей. Болел затылок, от этого першило во рту и тошнило. Постоянно хотелось пить. Ещё больше хотелось заснуть в безопасном месте.

Следачка уже безнадёжно отбилась от них, как корова от стада, и исчезла из виду.

Опер запьянел. Он обернулся к конвойному:

- Ветров, ты мыша поймал? Я вчера всю ночь заснуть не мог. Скребёт, падла под полом. Сколько раз говорил: не жрите в комнате отдыха!

- Я кота притащил, - ответил конвойный.

- Ты совсем, что ли, мудак? Приедешь, уберёшь нахрен! Я ещё котовьей ссаниной не дышал!

- Так как я её поймаю? Я мышей не ем, - продолжал конвойный.

- Дебил! Мышеловку поставь! Как ты меня бесишь! - раскраснелся опер.

Он прибавил шаг, достал свою поилку и на ходу начал отхлёбывать, глядя на ощетинившееся солнце. И вдруг резко упал. Сначала молча, с деревянным хрустом и металлическим лязгом, будто сланцами по пяткам на бегу. Через мгновение пространство разорвал крик, дикий и колючий. Опер катался по промокшей траве, лязгая цепью. Конвойный замер, а Клим подошёл посмотреть: стопа по основание находилась в пасти капкана. Из-под зубьев выступила тёмная кровь.