пыль

В магазине никого не было. Клим быстро выбрал себе бутылку джина и направился к кассам. Из всех открыта была только одна. За нею сидела женщина на шестом десятке лет и залипала в смартфон. Клим успел заметить на экране фигурки ядовитых цветов, которые она смахивала пальцем с перстнем у основания. Клим видел такие, ими удобно открывать пиво в стеклянных бутылках.

- Карта магазина? С Вас шестьсот пятьдесят семь рублей. Картой, наличными? Карту магазина, пожалуйста. Списываем бонусы?

Наконец Клим расплатился картой, списав часть денег в счёт лояльности к данной сети магазинов.

- Слышали, что произошло сегодня? - спросила кассирша и без права на ответ сказала: - Пиндосы напали. Москву, Питер, Тулу: всё снесли нахрен. - Говорила она это с таким спокойствием, будто это обычная её повседневность.

Клим взял свою бутылку и вышел из магазина. Моментально открыл, выпил половину и сел на корточки. Вдали молча распускался дымовой гриб. Тот встал в полный рост, по ножке пошли дымные колечки. Клим допил остатки Джина и стал ждать. Полную тишину нарушила сирена. Люди выскакивали из домов, подвалов, торговых забегаловок в суете и ужасе; кто в чем: в белых накрахмаленных рубахах, в майках и без маек, в обуви, в носках, босиком…

Через время волна достигла всех, нарушив летний зной приятной прохладой. Клим выдохнул и вдруг почувствовал резкую боль в ногах, будто наступил на гвоздь. Он хотел сделать шаг, но не смол оторвать подошвы от земли. Ноги зудели, будто он весь день простоял на посту. В них что-то шевелилось, резало, уходило к пяткам. Захотелось почесать их, зайти в холодную воду, сесть на корточки, как сидел недавно. Но тело онемело и стало покрываться белой коркой. Голову будто плющили прессом, глаза выкатило из орбит. И тут он увидел, что люди, находящиеся там, где доставал его взгляд, испытывали те же трудности. В какой-то момент Клим почувствовал, что боль уходит, но в голове появляется некий улей, наполненный не собственными переживаниями, а общей возней и копошением. Он с трудом держал себя в собственном сознании, но казалось, что если немного расслабиться, весь этот рой влетит в тебя дребезжащим сквозняком. И в самый последний момент он понял, что стал грибом в нескончаемой клетчатой грибнице со всеми остальными прохожими. И теперь ему вечно стоять здесь, пока кто-то не пнет или не срежет, или он сгниёт по осени, или станет запасом на зиму для белки. «Почему белки?» Успел подумать он и растворился в толпе.

- …точно съедобный. Тут таких под каждым деревом, - мужик срезал подберезовик, понюхал, отряхнул и убрал в корзину.

- Где я? - испуганно и тихо шевелил сухими губами на жёлтом лице Клим. Словно палая листва шепталась на сухом ветру.

- Ты чего? Сейчас к речке выйдем. Я же тебе живых бобров обещал показать, - мусорно вываливал вопросы вперемешку с ответами обескураженный мужик. - Что с тобой? Перепил?

- Немного перепил, немного перенервничал, - заверил его Клим.

- Пришла белка: привет опохмелка. Вот и не спишь совсем. Я ночью-то ушел за мутненьким. Прихожу, а ты уже бок давишь. Ну, думаю, не буду будить, пусть отдохнет. Так ты минут через десять оклемался: «давай, говоришь, наливай срочно, худо мне». Я ж тебе налил полста, а ты мне затем всю кухню облевал. Я тебе ещё налил — тот же эффект. Не лезет в тебя местное. Мы то привыкшие. - Он достал мятую мутную полторашку и сделал несколько глотков. Взял какой-то гриб из корзины и глубоко занюхал.

Клима бросило в жар, затем в калёный холод. На упругом лбу выступил гранулированный пот калейдоскопическими стекляшками, будто внутри его кто-то давил и выжимал, выдавливал наружу и сливал в канализационный приямок впадающий в мировой океан.

- Есть попить здесь? - спросил он у мужика.

- К речке выйдем, там и попьёшь, - пожал плечами тот.

Они двинулись дальше. Мужик собирал грибы. Климу казалось, что все подряд, он не особо в них разбирался. Стало рассветать; закричали петухи, и Клим разглядел собеседника, хотя разглядывать особо было нечего: недельная щетина клочьями, местами седая плешь до темени, грязь под ногтями, кажется, уже вечная. Ноготь большого пальца чёрный; перегар, пот, слизь в уголках губ.

Наконец они вышли к речке, если так можно было назвать этот заросший, почти стоячий ручей. Зеркало было накрыто покачивающимися крышками кувшинок. Будто разбросали бумагу по столу. Чуть поодаль колом стоял распушённый камыш и плавало какое-то тряпьё. Клим ужасно хотел пить. Он черпал, раздвигая зелень и насекомых, и жадно хлебал затхлую воду. Попив, ему захотелось отлить, и он двинулся в камыши, раздвигая их опухшими руками. Наконец нашёл место и начал избавляться от аммиачного балласта, глядя на ветошь перед собой. Вдруг от всплеска из тряпки показалась человеческая ладонь. Клим отпрянул и позвал на помощь. Мужик прибежал и уставился на утопленника. Он слышно отломал ольховую ветку и пошевелил тело.

- Надо лезть, так не видно, - заключил он. - Снял сандалии, носки, закатал промасленные штаны и полез в воду. - Плохому охотнику и бобёр — утопленник, - сетовал он. Затем вытянул на берег опухшее тело. Клим узнал своего недавнего знакомого Саню, теперь уже мёртвого и чересчур молчаливого. Податливое тело, как размазня, приняло очертание берега.

- Не, не наш, - потерял интерес мужик и потащил тело в воду.

- Ты чего делаешь! - возмутился Клим. - Надо же в полицию! Вдруг убили.

- Да ему теперь все одно. Убили или сам потоп. Куда его нам? Полиции тут нет, а кто хоронить будет? Ты будешь? - Клим покрутил головой. — Вот. А там полежит, раки да сомы поглодают. А я через месяц сюда рыбачить приду, - улыбался он. - Я тоже, может, уже давно мертв. Жизнь, что ли это? Да не хмурься ты. Ну, потоп, парень по пьяной лавочке, пропал. Ну, поищут его, не найдут, да и успокоятся. Дескать, может, в город решил податься, может, на север уехал, чего расстраиваться. Сейчас кипишь поднимешь, набегут сюда всякие. А ежели убили, утопили, так с района понаедут, будут тут своими городскими жалами водить, людей беспокоить. Допросы разводить. Вот придут такие ко мне: «А что вы делали, Иван Семёныч, с такое-то по такое число, с такое по такое время?»: А что я делал? Может, дома сидел иль ещё что? «Ах, не помните. Тогда, может, вы его и порешили. Может, у него при себе какие побрякушки особо ценные или денежки? А вот и отпечатки ваши на трупе. Да и вообще, зачем шляться изволили на рассвете, да ещё с приблудным каким-то. Может, его тоже хотели так же, да вот не срослось? Собирайте-ка вы, Иван, сухариков побольше и одежду, какая есть, желательно поприличней. И поедем мы с вами в райцентр». И поеду я в один конец. Нет, не надо мне этого. И тебе не надо. Скажут: «А с какой целью, гражданин, вы в этих ебенях осуществиться изволили? Где живёте, где работаете? А тут чего вами забыто? Да у вас, гражданин, ручонки потряхивает. А ну давай, признавайся, сука, как дело было. Говори, а то пакет на голову надену и вздохнуть не дам.». Я эти ментовские выкрутасы знаю. Плавали, видели. И поедешь ты со мною вместе. А я больше не хочу. Знаю, как заговорить любого заставить можно. Не такие на себя вину брали. А ежели взял, поминай, как звали. - Он жадно допил полторашку до конца и сунул в корзину к грибам. - Пойдем отсюда, пока нет никого. Нашёл Ваня труп о семи залуп, и в кажду залупу ввернул по шурупу.

- Так ты ж бобров мне хотел показать, - нашёлся Клим. - Где здесь бобры живут?

- Вон там они живут, - махнул рукой мужик на место, где река сужалась. - Пойдем домой.