пыль

- Пойдём до меня, помоешься, - суетился мужик. Клим согласился.

Через десять минут вышли к какому-то хутору с редким частоколом. Мужик успокоил собаку, решившую напомнить о себе. Зашли в дом.

- Так, малой, спать, а я сейчас приду, - мальчик медленно стал подниматься вверх по лестнице.

- Давай свои триста, - Клим протянул деньги. Мужик набросил куртку и скрылся.

Клим остался в кухне. Ужасно воняло неприхотливой едой вперемешку с грязными носками, перегаром, горелым деревом и керосином, как везде. По обе стороны стола стояли две грубо сбитые деревянные скамьи с щелями, крашенные каким-то мутным узором, и все равно, кое-где подгнившие. Печь в углу, на неё навалены тряпки, там же сушили одежду, и зачем-то, валенки. Всюду хламилась разнообразная утварь: щипцы, ухваты, половники, шампура, всяких видов и размеров, ложки, ножи, почерневшие до блеска котелки, сковородки, прочая нужная заваль. Тараканы, как водомерки, скользили по столу. Мухи налипли, к подвешенной на гвоздь в потолке, грязной тряпке, обмазанной то ли вареньем, то ли фекалиями. Над этим всем нависала гнилая груша пыльной лампочки ватт на сорок, только обозначающая все эти предметы, переводя их из небытия в зазёванную дрёму этого места, не давая совсем рассыпаться в труху, смешаться с грязью, с тараканьим тленом. Унылым взглядом с иконы из угла, тоже завернутой в клетчатую тряпку, как скучающая старуха у окна, облокотившая лицо на кулак.

Клим открыл расшатанную форточку, осмотрел двор. За окном скривился щербатый сарай, рядом конура, окружённая экскрементами. Собака показалась такой уставшей и жалкой. Она задрала заднюю лапу и жадно выгрызала очередную блоху. Вслед за этим погремела цепью и ушла в пустоту своей арки. По курятнику важно шагал петух, который заметил Клима, наклонил голову и заглянул в глаза.

Потянуто в сон. Клим сел на лавку и, подперев стену спиной, начал проваливаться в дрёму. Но сон не шёл. Всплывали навязчивые картинки в памяти о совсем другой жизни, где прямо строем по столу ногу в ногу маршировали тараканы. Иногда, застигнутые врасплох, они с разбегу прыгали со стола и маневрировали при беге. Жили везде. В его радиоприемнике бегал прозрачный нутром таракан-альбинос, выглядывающий иногда из-за убитого динамика. Они жрали всё, даже друг друга. Примерно раз в полгода найдя их кромешные скопления на заднем фанерном полике, в самом жарком местечке, пригретым чугунными рёбрами батареи и отодвинув насиженную мебель на середину комнаты: все они обильно поливались дихлофосом и, спасаясь, подыхали на бегу. Самки сбрасывали свои кубышки в надежде на спасение потомства. Кажется, Клим слышал их вопли и топот, их последние жесты жизнедеятельности. Затем просто предстояло собрать совком это крошево и выбросить.

Сон наступал, обволакивая и волоча за собой его усталость. В этом неторопливом караване в бессознательное, с мозолистыми засаленными горбами брели навьюченные верблюжата, истекающие пышной бытовой пеной, которую снимали шумовкой наездники в белых накрахмаленных колпаках. Они везли в мешках накопленное, прожитое за сегодня, в надежде обменять его на бодрость и свинцовое спокойствие.

Клим забылся. Цветасто брызнуло сновидением. Он увидел знакомых и не совсем знакомых женщин со своей работы, у которых вместо ресниц торчали по сторонам тараканьи усы. Они кокетливо и нелепо пили чай, весело хохотали и хвалились своими кулинарными навыками. Одна, по фамилии Костина, присела напротив и начала рассказывать, как варить холодец, далее про важность кормления грудью и про то, что сегодня у нее месячные. Клим присмотрелся к ней: помимо тараканьих ресниц в уголках рта росли одиночные волоски. Зрачки её были неестественно расширены, в них отражалось панорамное окно столовой. В тёмных зеницах и в окне будто что-то вспыхивало и снова темнело. «Что у неё с глазами? Вещества, что ли, жрала сегодня?» - Подумал Клим.

- Смотрите, что я сегодня приготовила! - бодро подсунула тарелку Костиной какая-то баба из бухгалтерии. Она обошла всех и раздала свое угощение. Только взглянув на тарелку и почуяв запах, Климу показалось горелой резины, у Костиной потекли слюни. Сначала обычные, а затем какие-то паутинообразные. Они обволакивали эту жратву вместе с тарелкой. Костина открыла пасть и начала жрать, не используя рук и приборов. Усики в уголках рта начали костенеть, наливаясь красной жижей и стали похожи на жвала. Она подняла лицо от тарелки. К этому овалу приклеился не съеденный кусок. Она начала отдирать его руками, продолжая грызть. Руки также приклеились ко всему этому, и она жрала уже не только эту клейкую херню, но и свои пальцы, быстро забрызгав кровью стол.

Клим вскочил. Вскочила и Костина, и все остальные вскочили и стали выгрызать лакомство друг у друга. Клим побежал к выходу, оглянулся и оторопел: тела превратились в одну липкую кровавую массу, чавкающую и грызущую и себя, и соседа. Более всех бесновалась баба из бухгалтерии, которая между этим успевала еще кричать: «Ну как, девочки, правда, пальчики оближешь?». Впоследствии она замолкла, и её возгласы было уже не разобрать. На полу лежала котлета из людей с вытекающими соками, мозгами, содержимом кишок и желудков.

Клим рванулся в мужскую раздевалку. Как обычно запахло перегаром, не стиранными носками, ядреным парфюмом, конским потом, рыбными деликатесами и керосином, как везде. Скрипели дверцы ящиков, как охрипшие от доминирования коты, хотящие в заспанный дом. Как обычно, моргала всем потолком, коробка с люминесцентными трубами. Как обычно, в самое время для неё, шныряла уборщица, толкая ногой причиндалы для размазывания грязи.

Мужики с тараканьими животами гармошкой у открытых шкафов перебирали одежду. Затем долго перепоясывали каждую хитиновую складку, что-то записывали на внутренних дверях шкафов. Потом каждый очень долго возился с замком, закрывая и следом открывая, что-то забыв, вспомнив, опять забыв, опять записывая.

Прозвучала сирена, означающая начало работы, и все разом побежали, толкая друг друга, падая, наступая на доступные к наступу части тела. Клим застыл в оцепенении около своего шкафа. Вдруг его сбил пробегающий мимо невзрачный мужичок, так ещё к тому же и его пнул упавшего. Клим вскочил, догнал этого хама, пытаясь попасть кулаком в лицо. Однако тот легко уклонялся от его ударов. От отчаянья Клим с размаху всадил кулак в его живот. Послышался хруст. Утроба его провалилась во внутрь, оттуда потекла какая-то слизь.

- Я ж не перемотал! - закричал тип. И Клим услышал этот хруст ото всюду. Ломались и текли туловища, кругом летали кулаки и локти. Клим бросился в обратную сторону бегущего потока. На ходу он разделся, надел уличное и побежал к выходу.

На проходной, прямо на вертушке были насажены головы то ли бобров, то ли сурков, то ли выдр. Охраны не было. По всему КПП разбросаны перья, как после петушиных боёв. Клим зашагал к выходу. На стеклянной двери оказался приклеен цветной плакат: «Визуальная инструкция по ощипыванию петуха на проходных химических предприятий. Утверждено Министром Мужского Сельского Хозяйства». Далее следовали рисунки и подписи к ним. Клим успел бегло прочитать: «Способов ощипывание петуха существует несколько. На химических предприятиях преимущественно используется метод: «паровая баня». Дальше Клим читать не стал. Он вышел на улицу, достал из рюкзака флягу, отхлебнул и выплюнул. Вкус пойла был металлическим, теплым и вязким. Он вылил содержимое фляги на газон и заспешил в магазин. Если не выпить, можно запросто спятить.