Страница 16 из 160
Бабушка встала, подошла, похлопала меня по спине.
— Кто сердитый — той змея, — улыбнулась она.
— А кто серый, тот свинья, — ответил я.
— Твоё не возьму, панична мимоза, — сказала она. — Не мой цирк. Но одчищу тебя заналежне од тего скнарства…[25] Тылко однайду, как то будет.
— Посох.
— Да! Посех! Что выклик требует од нас?
— Надо вникнуть в предмет вызова… Можно принести жертву… А! Сначала указать путь! Лучше всего сказать…
— Вирга! — выдохнула бабушка и поддёрнула рукава. Несколько минут спустя она с некоторым усилием подняла руки вверх и, раздумчиво оглядев собственные запястья, с силой хлопнула в ладоши.
— Вода окружает меня, — продолжил я. — А небо надо мной…
— Вирга! — повторила бабушка и попыталась вынуть нечто из воздуха.
Дверь балконная распахнулась — туман и какой-то дальний, нехорошо знакомый шум донёсся до нас.
— Твердой рукой держусь за землю, — ответил я.
— Знала все три царства, — закончила формулу бабушка. И прислушалась. Раздался шорох, словно песок просыпался или земля… На стол явилась небольшая кучка пепла, очень чёрного. Запахло жжёным сахаром.
— Ферерия… — заметила бабушка. — Коллизыя… Ту концерту ты устроил? Аматорские чары? Вгоняешь даму в панику?
— Всю жизнь мечтал, — буркнул я. — Вы, бабушка, мнительная. Зря. У вас в роду были инквизиторы?
— Тылко чаровницы… важные особы, — отозвалась бабушка, вновь пытающаяся заполучить посех. — С инквизицией было простейше. Абсолютне. Раз и крест. Купка попёлу…[26]
Она покашляла в кулак. Воздух за окнами стал ощутимо уплотняться, а звуки приблизились. «Что бы то ни было, тебя одчищу», — сообщила бабушка, неодобрительно посматривая на густую мглу за окнами…
— Вот вы и доигрались, — злорадно заметил я. — «Посох-шмосох!». Вон, слышите? Трубы, собаки, топот этот… Натуральная Охота… Плюс туман, что кисель. Чары… Село без церкви!
Бабушка посмотрела на меня презрительно, даже раздула ноздри.
— Одшлёпаю, — выдохнув в пространство гнев, заявила она. — Наложу каяние.
— И так каюсь, — сказал я. — Постоянно.
— Особливе, как берёшь пенёндзы[27] за свою практыку герметычну, — поддакнула бабушка. — Цихо теперь. Вызываю посох вкотре! Вирга!
— Не забудьте набрать восьмёрку, — услужливо вякнул я.
На несколько минут воцарилась тишина. Затем вдруг явилась двойка.
— Прóста децызия[28], — досадливо сказала бабушка. — Но связи нет…
— Не знаю, о чём вы, — обиженно заметил я.
— Про одчищение, — строго скатала бабушка. — Забыла виргу в доме, ну, той… посех. Без него никак. Маю мус знять с тебя леництво, жадобство, а также бздуры.
— И что останется? — тревожно спросил я.
— Решта[29], — бескомпромиссно сказала бабушка. — Тераз час.
… Час настанет, год пройдёт — может, обернется. Холода безмолвные прийдут по тонкому ледку почти вплотную. За мной или ко мне? Петар-камень, Олена-вода — ходи мимо, беда.
— Про посохи есть в Альманахе. Можно глянуть, — предложил я.
— Но поглёндай, — разрешила бабушка несколько снисходительно. — Спроба друга.
Фат-фит… Альманах немедленно открылся, ещё и фыркнул.
— Так-то вот! — гордо сказал я бабушке. — Это всё вы, сбиваете мне голос… ехидством.
— Ехицтвом? — добродушно переспросила она. — Такое?
Я озадачился, тон бабушкин не предвещал ничего доброго.
— Но найди мне про шта… про посех… — попросила она. — Скорейше. Из малюнкем[30].
— Пищевая желатина, — начал читать я. — Вкусное и полезное вещество… дружок… Тю!
Мы подождали, прислушались. На балкон прилетела взъерошенная галка, Бася метнулась на подоконник и спросонья стукнулась мордой о стекло. Галка делано всполошилась и прошлась по балкону вразвалочку, кошка издала тявкающий звук и поскребла лапой по преграде.
— Дилетанта з желатиной, — вздохнула бабушка. — Чародзейчик! Скорейше на одчищение… — продолжила она. — После тылко пост. Возможна музыка класычна или штука[31], жебы вернуть гармонию. И без фанаберий, ясне?
Я потрогал родинку.
— Пожалуй, мне пора, — сказал я. — Думаю, вы не знаете, что такое сочинение. На три страницы, кстати. Кое-что прочесть надо. Да и картошка — пока почистишь. Потом не забыть сварить, не забыть выключить… А посох — он явится, или что-то другое прилетит — не скажу, не зна…
После этих слов кухня как растворилась в тумане, было не различить даже пальцев на руках, затем настал ветер. Высоко в небе заплакали гуси. На парапете моста лежало красное, кем-то надкусанное яблоко. Стемнело и тут, очень. К ногам моим явился клубочек — чёрный, затем второй, третий. Дальше скопилось их множество — все хищные и злые. Я сказал слово запрета. Ну, попытался… Изо рта моего вырвалась лишь тень дыхания, словно душа, — и клубки атаковали, всей стаей…
— Дикое мясо ночи! — грянул ангельский глас. — Прочь!
Чёрная мелюзга было трепыхнулась, заелозила в круге света, попыталась забиться в шел и между плитами моста и незамедлительно рассыпалась. В прах.
— Только ради Богоравной, — пророкотал невидимый мне Ангел. — Теперь ступай. И так забрёл, куда не стоило.
— И покатился! — обидчиво крикнул я.
В ответ что-то усмехнулось, будто плеснула вода… А колокол молчал.
… Я сидел на полу в кухне рядом с перевернутым стулом. «Дикое мясо» с моста попыталось разорвать меня на части. Но преуспело только с джемпером… Я сидел на полу, а рукав свитера моего отсутствовал здесь и сейчас.
— Как с вами вижусь, бабушка, так одежда и страдает, — мирно заметил я и встал.
— Вешчызм, — обронила бабушка. — Мама твоя так называет те бздуры. Одчищение не свершилось, оставлю то на ютро[32], выкличу уже тот посох, заналежне. Следовало первей одчистить место… Но ты был стойкий. Хвалила тебя.
— Что-то не расслышал, — заметил я.
— Слушаешь лишь себя, — пожала плечами бабушка. — Эгоиста.
— Это вальс, бабушка, — ответил я. — Или чайник.
Бабушка улыбнулась.
— Туман развеялся, абсолютно, — довольным тоном заметила она. — Ты одметил? Мгла сошла.
В тот раз она ошиблась.
VII
Для исправления самого себя необходимо начать с того, чтоб откинуть самолюбие и излишнюю самонадеянность.
— Ты отдохни, — милостиво сообщила бабушка. — Напартолю[33] ужин.
— Собственно, не устал, — заметил я. — Могу и картошку почистить.
Бабушка посмотрела пристально. Сняла с крюка фартук, помусолила пальцами завязки на нём, вновь окинула меня взглядом, равноценным залпу из орудия «Берта».
За окном кухни угасал краткий октябрьский вечер. Туман, неумолимый и обманный, залил всё густо, словно клейстер. На балкон нанесло побуревших виноградных листьев.
— Говори, — нехотя разрешила бабушка. — Всё одно, тянуть более неможливе. Ешче луснешь[34].