Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 160



Чайная рука отпустила меня и с плеском уместилась обратно в чашку. Я оперативно вылил зловредное пойло в раковину, послушав для верности, как оно журчит в трубах. От греха подальше.

— Вы успеваете так быстро? — спросил я у бабушки, забыв про «мусорну фургону». — Вы ведь уже совсем ст…

— Хотел сказать «старая»? — удовлетворённо переспросила бабушка, смакуя ещё одну неизвестно где взятую конфетку.

— Э-э-э, — пробормотал я. — Ну…

— Старый не всегда глупый, — обронила бабушка, превращая «л» в «в». — Но не люблю это слово: «старость». Оно ни про что. Пустое. Абсолютно.

— Запомню и сделаю выводы, — сдался я. Бабушка скатала обёртку от конфеты в шарик и поколыхала его на ладони, Бася насторожилась, неотступно водя глазами за шуршащей забавкой.

— Обучу тебя в остатне[17], — сказала бабушка и кашлянула в кулак. — Задурно[18]. Пока есть час.

— Слово сказано, — обрадованно заметил я.

— Попрошу три услуги, навзамен, — продолжила она и бросила шариком в Басю; та, с грацией молодого бегемота, кинулась ловить игрушку и свалилась с уютного кресла.

— Три услуги за одно искусство? — подозрительно осведомился я.

— То значит, ты не хочешь реално, — резюмировала бабушка и дунула поверх стола.

— Так всегда, — оскорблённо заметил я, — до всего приходится доходить самому…

— Идёшь ли ты верным путём? — задумчиво спросила бабушка. — И куда?

— В гастроном, — рявкнул я. — Купить что-то к чаю. По списку.

— Но ладно, — смилостивилась бабушка, — дозволение тебе на просьбу. Одну прозбу. Алзо. Слово услышано.

Из-под кресла вылезла Бася, морда у неё была в пуху, в зубах она держала воробушка.

— Неживое в живое? — изумился я. — Так быстро? Обучите меня, бабушка, я очень прошу. Очень-очень.

— Вот и прозба, — довольно отметила бабушка. — Осталось напомнить за услуги.

— Только назовите их, — льстиво сказал я.

— Всему свой час, — отозвалась бабушка и включила телевизор.

— …Исполняет Анна Герман, — отозвался тёмный экран.

«И ведь никакой личной выгоды», — подумал я.

VI

В середине осени время истончается, впуская даже днём темноту, будто капельку туши в воду. Сумерки являются всё раньше: длинные и голодные. Набравшись с ночи сил, куражатся они в городе. Дворы, сады, купола и крыши, окна и двери, сопротивляясь недолго, спасаются придуманным светом… Хочется спать. С утра, до третьего урока и потом.

— Сашя, — сказала Фаина Борисовна из отдела «Бакалея», где продают также и сладкое, а на ложномраморном углу прилавка уцелели конусы с соком. — Ты так постригся или просто хочешь кушить? У тебя лица стало меньше. Ты здоровый, Сашя?

— Это всё от школы, тётя Фая, всю кровь выпили, — сообщил я.

— Собачье мясо, — фыркнула она. — С этой учёбы одни нерьвы, всегда говорила. Давай продам тебе «Лещину»?

— И дамского, грамм триста, — пискнул я.



— Всегда да, — златозубо ответила Фаина Борисовна и отсыпала в бумажный фунтик маслянистые печеньица. — Мамочьке приветикь.

После посещения гастронома мне всегда хочется побыть в тишине — там у нас очень… людно. И постоянная сырость. Там, где теперь гастроном, в войну держали пленных. Из котла. Пока солдатики были на ходу и в силах, их водили разбирать развалины и баррикады, засыпать воронки, собирать трупы…. Потом спустилась осень, пленные стали умирать. Холод, голод, тиф — немцы заложили окна первого и второго этажей, двери подъездов, витрину, обнесли дом колючкой, расставили посты и стали ждать. Наверное, часовые слыхали, как скребутся с той стороны люди — поют, молятся, зовут маму.

Все они умерли до зимы, все заключённые в этом доме на углу — в нынешнем гастрономе. У него удобный перерыв — он работает, когда все остальные закрыты, но я его не люблю. Слишком шумно…

— Заметила, — начала бабушка подозрительно добрым тоном. — Же ты совсем не смотришь на воду. Как читаешь знаки?

Я задумчиво потер нос.

— Да никак, бабушка, не читаю. — ответил я, — знаю, как отвертеться, вот и всё. К чему тут знаки… Оно само.

— Неверно понятое знание, — начала бабушка. — Не без алкохоля, — жёстко завершила она. Я потрогал нос ещё раз.

— Ну, — сказал я, — коньяка чайная ложечка, и мне почти ничего не снится. Если принять больше — я их почти не слышу, они мне не мешают.

— С того начали многие, — зловеще заметила бабушка. — 3 бутелки в шафе[19]. Вылила её.

— Не вы покупали, — оскорбился я, — можно было поинтересоваться, спросить…

— Интересуюсь и спрашиваю, — подытожила бабушка. — Что будет с человеком, ежели в пьятнадцать лят он пьёт?

— Смотря что пьёт, — пробурчал я. — Некоторые вот кофе с пелёнок — и ничего.

— То, Лесик, не метода, — сказала бабушка. — Те… они найдут к тебе доступ. Не поможет коньяк. Ни ложка, ни фляжка. Маеш сенс знать. Тот дар не для гешефтув — то нам испыт, ноша, а не глупотá. Ты зашёл на край, тому явилась. Одчищу тебя скоро. Изгоню те бздуры. — И она погладила меня по щеке, я глянул на неё искоса.

— Разве просил об этом? — буркнул я.

— Знаю тебя давно, — заверила меня бабушка, — и слышу, как молчишь. Не все прозбы говорят вслух. Ты, — сказала она, — запутался и сбился. Оброс корыстью, як мхем. То неналежне[20], Лесик. Твои оборудки[21] — то атракция[22], завеса… Дым од алкохоля.

— Был раз за завесой, — сварливо вставил я. — Вы не помните, конечно же, но…

— Ни разу не забыла, — живо отозвалась бабушка. — Тот кошмар.

— За них неплохо платят, за кошмары, — подытожил я. — Станете спорить?

— Дыскусия, — любезно отозвалась бабушка. — Твой звыклый жанр. Пустой. Мне ближе дело.

И она побарабанила пальцами по столу — в ответ кухня дрогнула. Из-под клеёнки к бабушке поползли кверентские подношения — моё, моё, моё! Будто мало этого, деньги явились из комнаты — из всех моих тайничков, хованок и нычек ползком по коридору — прямо бабушке в руки. Она сидела неподвижно, без тени улыбки. Купюры шуршали по полу, взлетали, опускались. На столе образовалась небольшая, но приятная стопка. У меня чуть лицо не лопнуло со зла…

— Нет! Не смей! Не трожь! — крикнул я. И протянул руки — обратить чары против… Против своей крови — вернуть, остановить, отнять… Кухня вздрогнула ещё сильнее, в буфете звякнула посуда, кошка свалилась со спинки кресла и зашипела на все четыре стороны сразу.

— Знала, — мстительно сказала бабушка, восстанавливая порядки жестом. — Знала… же ты скапыгрош захланный[23]. Фактычно сфиксовал[24]на том. Гроши залепили очи. Как тераз распознаешь зло? Вот что видишь тут? — спросила бабушка и кивнула в сторону окна.

— Ворóн, — сказал я, сипло, вспоминая погубленный коньяк и крадущиеся купюры. — В тумане. Будет дождь.

— И сколько их? — бестрепетно поинтересовалась бабушка.

— Бессчётно… — откровенно заметил я. — Туман не перечесть…

— Как? — переспросила бабушка.

— Несметное его количество, — отозвался я. — Не смогу сосчитать. Значит, рассержусь. Уже рассердился. На вас.