Страница 140 из 160
— Обряженная невеста, вот наручи обручальные. Медь и кость, злато и злость, смарагды и яхонты, три замка, два птаха…
— Согласна на грех, — повторила Аня.
— Я зову север. Святая Дева и Святой Михаил отвернулись! Обряженная невеста, даю тебе венец: зной нещадный и огонь без тепла, слюда да рыжь — поганский крыж.
— Согласна на грех, — откликнулась Аня.
— Я зову змей и жаб. Святая Дева и Святой Михаил отвернулись. Обряженная невеста, даю тебе велон[169] — не ткан, но творён.
— Согласна на грех… — подтвердила Аня.
— Величаю тебя королевой. Знай и веселись, — сказала Эмма. — И пусть его утро не настанет.
— Согласна на грех, была и есть, — ответила Гамелина.
Потом наклонилась не ко мне и поцеловала мёртвые губы.
— Tы оставил меня, и я тебя забуду, — сказала «не мне» Аня, когда колдовская накидка укрыла их.
— Не шепчись, — сказала Эмма. — Не оплакивай. Недостоин.
— Можно я решу сама? — сильно в нос сказала Аня.
— Не сегодня, — ответила Эмма. — И даже не завтра…
— Не командуй, — буркнула Гамелина.
Эмма оставила копошение вокруг пустой оболочки «не меня» и высмотрелась на внучку стеклянным, длинным взглядом.
— Есть восемь классов ведьм, — сказала она. — Наверное, ты забыла. Не достанет тебе стараний, аккуратности, внимания — проходишь всё бытие в заурядном знахарстве… Если над тобой не будет воли.
— Чьей? — шмыгнула Гамелина.
— Старшей воли, — ответила Эмма. — Опыта. Длинных зим…
— И ворона живёт долго, — отважилась сказать Аня. — А секвойя, например, есть такая сосна…
— Я скоро совсем потеряю терпение, — ответила Эмма. — Ты знала и готовилась давно. К чему сейчас визг и рычание? Или ты хочешь лежать тут рядом? Так я это устрою, мигом.
— А я никак не пойму, почему нельзя было иначе, — упрямо спросила Аня. — Должен быть рецепт… Способ.
— Никаких иных рецептов нет, — ответила Эмма и принялась сматывать надетый на «не меня» синий свитер в клубок, видимо, нашла первую нитку. — И способ только один — жить. Мы живём, они нет. Такой обычай и старый закон. Сколько их ещё будет, Анна, не переплачешь. Брось…
Она постучала пальцами по плите их старой и тёмной, и та, покряхтев, обратилась печкой-братуркой, сквозь решётчатую дверцу которой видно было жадное багровое пламя.
— Это всё не повод решать за меня, — продолжила Гамелина-младшая.
— Конечно, не повод, — любезно согласилась Эмма. — Это право. Моё. А твоя обязанность… Ты не забыла? Приводить таких ко мне. Любыми способами — даже неправильными и недостойными. Глаз за глаз, и сердце вон… — продолжила Эмма — Ведь нам нужно второе сердце всегда… Ты помнишь?
— Почему не взять и не купить — свиное, например? — поинтересовалась Аня.
— Тебя ещё не было, а я уже была, — ответила Эмма со вздохом. — И не спорила понапрасну. Kупить! Просто смех. Как ты заставишь свиное сердце, например, полюбить? Или ожить? Или ты собралась изъять сердце у живой свиньи?
— Я просто спросила, — пробубнила Гамелина. — Читала, по-моему, что-то такое… Там было про похожее… какой-то выход или способ нашли, всё-таки.
— Есть выход, естественный вполне, — ответила Эмма. — Занять его место. Ну-ка, скажи попробуй: «Мне за тебя». Молчишь? Вот я правильно — делай своё, не огрызайся. Это твоя работа? Совсем не видно старания? Что это на нём как не по росту всё? И рваное… Дыры и зацепки…
— Но, ома, — ответила Гамелина. — Откуда я знаю? Ты его тянула сюда, может, цеплялся за что.
— Жаль вязания, — сказала Эмма. — Ну, ничего — перепечётся всё…
Аня всхлипнула.
— Не хнычь, — сухо сказала Эмма. — Что-то совсем раскисла… А храбрилась как. Все вы ненадёжные, неудачный помёт. Второе поколение подряд.
— Помёт у собак, — грубым голосом сказала Аня.
— Мне виднее, — сказала Эмма, — что тут и у кого. Я, конечно, живу давно. Многие думают… Позволили себе думать, что зрение у меня уже не то… Но просчитались… Я тебе, Анна, скажу так — не надо искать со мной ссоры, а то и пожалеть не успеешь…
— И что? — нагло спросила Гамелина. — Что ты со мной сделаешь?
— Превращу в коврик у дверей, — бесцветно ответила Эмма. — В мышь. В пух одуванчика, в стаю светлячков, в дерево с шашелью… Выбирай.
— И, конечно, вынешь сердце перед этим всем, — сердито поинтересовалась Аня.
— А как же, — задушевно сказала Эмма. — Ведь нам всё равно, чье сердце, лишь бы билось.
— Будто у меня выбор есть, — сварливо заметила Гамелина-младшая.
— Выбор есть всегда, — настойчивым ласковым голосом заметила Эмма. — Не все могут сделать верный…
— А вот мама… — упрямо и со всхлипом не сдавалась Аня.
— Поплатилась… — сказала Эмма. — Потому что не слушалась. Шла наперекор, была в несогласии. Чем такое чинить — лучше выкинуть, что я и сделала.
Аня отложила неизвестные мне занятия, сняла очки, протёрла их, сложила. Поискала косу.
— Я, — сказала Аня тихо и свирепо, — наверное, не совсем точно сейчас поняла… Ты объясни!
— Нечего объяснять, — назидательно заметила Эмма. — Никакой истории тут нет. Обычное непослушание, как я смотрю, долгоиграющее… Ступай, Анна, к себе — скорее всего, ты хочешь спать.
— Ещё нет, — тихо и упрямо сказала Аня. — Объясни мне всё-таки, что ты там поломала, а? Выкинула, то есть… Всё-таки родители… Просто так не выкидывают.
— Так, — отбросив наконец-то всю словесную сласть, строго сказала Эмма. — Сядь!
Гамелина села на услужливо подскочивший стул.
— Сиди молча, — сказала Эмма. — И руки на колени. Заговоришь, как прикажу. Не раньше.
По Ане было видно, как силится она сказать хотя бы словечко — даже шея у неё покраснела, а глаза сделались навыкат. Какое-то время Гамелина-младшая гневно ёрзала на стуле. Затем поморгала, шмыгнула. Пошевелила плечом и затихла в своём углу. По лицу её текли крупные слёзы.
Эмма всё мотала синий клубочек… И поглядывала на «не меня», поникшего на столе.
— Подумать только, — заговорила она, словно бы сама с собою, но адресуясь явно Ане. — Сколько потрачено сил… времени — и что? И всё впустую. Пришлось самой. Ну, ничего, зато будет совсем особенное сердце! Такого сердца должно хватить на… Ну, вот прожить он, Анна, твой этот, должен был лет восемьдесят, и ещё четыре года. Но умрёт раньше. Умер, точнее, а сердце его будет моё вечно, стоит только съесть.
Эмма подошла «не ко мне» вновь.
— Молчишь, — довольным тоном заметила она. — Вот и помалкивай. Когда надо будет — спросим…
— Дельный глупый совет, — не сдержался я.
Эмма оглянулась. «А?» — будто не доверяя себе, переспросила она в пространство.
Не дождавшись ответа, хмыкнула, вздрогнула. Отворила заслонку печи, швырнула в красное жерло клубок. Он полыхнул яркими искрами, крикнул пронзительно тонко и сгорел. Анна в углу попыталась было издать некое восклицание, да только разъяренно просипела что-то.
— Я тоже так думаю, — любезно ответила Эмма. — Все вы были частью меня, и всякая из вас, точнее, частей ваших, станет тенью, если не найдёте жертву, потребную мне. Взамен. Усвой это. Алиса, скоренько, если твоё сердце тебе дорого… Или сердце сестры.
Эмма извлекла, показалось мне, прямо из стола, книжку (я, хоть и невидимый, даже название успел разглядеть: «Искусство, как вернуть потерянное время и впустую потраченные годы») и постучала книге пальчиком. Хмыкнула вновь — встала, взяла с подоконника банку с чайным грибом, выловила оттуда безответную массу и звучно шмякнула её на обложку.