Хогвартский комиссар

Глава 5. Письмо для Гарри

За всеми этими событиями у Гарри не случилось ни одного магического выплеска, и он начинал верить, что его ненормальность сама собой прошла. Ведь и правда за весь год с ним ничего странного не произошло. Почему это так, Гарри не знал, но помнил, что раньше он часто расстраивался и оттого у него происходили те непонятные штуки, которых так боялась тётя.

Сейчас расстройств не было, и ЭТО прекратилось. За что он особенно сильно любил Рекса, понимая, что это именно пёс остановил его… ненормальность, как это называла тётя Пэт. Здоровье, правда, заставляло желать лучшего, сердечко всё ещё трепыхалось временами, сохранились одышка и периодическая слабость, да и тщедушность осталась прежняя, что поделать — недостаток кальция сказывался. Жизнь в темном чулане и плохое питание в течение всего детства привели к тому, что Гарри вырос заморышем — мелким, тонкокостным и щупленьким. Но в этом тощем цыплячьем теле обретался боевой дух, который не смог убить даже чулан.

А теперь и чулана не было! У Гарри есть комната и полная свобода передвижения по всему дому. И за год боевой дух Гарри окреп, подарив ему живой и страстный нрав. Сами Дурсли за тот же год тоже кардинально переменились, что было совсем не удивительно при таком опекуне, как Рекс. У Рекса не забалуешь: бывший комиссар венской полиции тщательно следил за порядком в доме, четко блюдя постулат — главой семьи является тот, что с хвостом. Он выгуливал Вернона и Дадли каждое утро при любой погоде, задавая им хороший темп, при котором толстяки медленно, но верно сбрасывали жирок. Петунья, напротив, полнела, но не от булочек, а совсем по другой, интересной причине, которую подтверждала детская кроватка, поставленная в бывшей комнате тётушки Мардж.

Защита материнской крови Лили, пробужденная Гарри с помощью Рекса, активировалась и сняла все нанесенные Дамблдором ограничения. Петунья и Вернон просто проснулись однажды, посмотрели друг на друга и поняли, что молоды ещё, а поняв — занялись любовью.

Эрнестина Лили Дурсль родилась в мае, ровно через девять месяцев после того сентября, когда город накрыло волшебным защитным куполом Гарри. Имя Эрнеста Штокингера не забыли благодарные Дурсли, и когда родилась доченька, они, не колеблясь ни секунды, назвали её Эрнестиной.

Дадли, неожиданно ставший старшим братом, да ещё и сестрёнки, проникся к ней пламенной любовью. За тот год, за который его выгуливал Рекс и протекала мамина беременность, Дадли сумел стать человеком. Да и попробуй не стать, если любящая и любимая собака всегда на виду и вечно требует к себе внимания… А если тебя любят, и любят беззаветно, это рано или поздно сказывается. Рекс именно любил, не баловал, как Петунья раньше, а любил, ласково и терпеливо, как любят все собаки. Любовь мамы, кстати, тоже стала настоящей, кажется, с того дня, когда она впервые огрела Дадли полотенцем, всерьез взявшись за его воспитание. Тискать и сюсюкаться с сыном Петунья перестала, вместо этого она стала его любить и воспитывать по-настоящему. И Гарри тоже.

И к моменту рождения Эрнестины это была очень дружная, сплоченная и крепкая семья. Петунья довольно быстро пришла в хорошую форму, сумев избежать неудобной послеродовой депрессии. С помощью Рекса, нагрузок и какой-то магии желания женщина вернула себе стройную фигуру, прежнюю подвижность и хорошее настроение, которое ей, впрочем, дарила нежданная и ненаглядная доченька. Вернон радовал супругу своей постройневшей фигурой и помолодевшим лицом, он даже усы сбрил. Дадли прямо расцвел, щеки остались румяными, но из его внешности исчезла прежняя хомячистость. Теперь это был просто здоровый ребёнок с хорошим аппетитом и покладистым характером. Вот только Гарри… его мелкие формы вызывали теперь слезы, и Петунья всё чаще недоумевала, как же она могла засунуть ребёнка в чулан?

— А эти… ненормальные, нас не могли того… колдануть? — осторожно предположил как-то Вернон, услышав очередное её недоумение. Петунья задумалась.

— А знаешь… Вполне могли, — согласно покивала она. — Но тогда… Почему же всё это прошло?

— А как оно прошло? И когда? — Вернон развел руками и подытожил: — Когда появился Рекс.

— Если бы я не знала волшебства, я бы сказала, что Рекс — волшебный пёс. Но я знаю о мире волшебников и знаю, что в их мире нет таких собак. Лили мне рассказывала о крапах, гримах, баргестах и всяких прочих демонических псах.

— Ну, значит, Рекс волшебен даже для них. Потому что он настоящее чудо! — не согласился с Петуньей Вернон.

— Ой, и не говори, — засмеялась Петунья. — Телевизор смотрит, в магазин ходит, предметы по первому движению мысли подает, а ещё так и кажется постоянно, что вот-вот скажет что-нибудь умное! — помолчав, она грустно улыбнулась. — Но Гарри мы искалечили… Он никогда не оправится полностью.

— Скоро ему?.. — очень тихо спросил Вернон.

— Да, совсем скоро. В августе ему придет письмо… — Петунья горестно вздохнула.

— И что? Совсем-совсем нельзя?.. — запротестовал Вернон.

— Не знаю, — удрученно посмотрела на него Петунья. — Я бы тоже не отпускала его в Хогвартс, но… не знаю.

Загрустив, супруги замолчали, тесно обнявшись на диване и слушая полуденную тишину. Положил голову на лапы задумчивый Рекс, пёс мало что понял из разговора людей, английский ему пока не весь был понятен, но он прилежно учился, каждый день запоминал и понимал всё больше слов и фраз. Гарри чем-то болен и ему придет какое-то письмо? И в каком мире нет таких собак, как он? Какой интересный разговор…

Стали ждать августа. Рекс заметил, что этого дня Дурсли очень не хотят, и потихоньку начинал нервничать, не зная, чего конкретно ожидать от грядущего месяца. А пока шло время, Гарри и Дадли наслаждались начинающимся летом, ездили в школу на последние июньские экзамены, бегали по мелким поручениям Петуньи и обожали сестрёнку, которая пока мало что умела, только лежала в пеленках, агукала и сосала пальчики, бессмысленно глазея на непонятный пока мир. Была она всё равно прелестью, родной и чудесной, у неё были голубые глазки, пухлые ножки и ручки и симпатичный каштановый хохолочек, мило закрученный в спиральку. Эту шелковую спиралочку особенно любил Гарри, он мог часами играть с ней, нежно приглаживая мягчайшей щеточкой и осторожно накручивая на свой палец, трепетно храня красивую завитушечку.

***

Дамблдор грустил. Сидел в своей башенке и страдал от того, что не сможет вздрючить отвратных магглов тоннами писем. А так хотелось… Так сильно хотелось, прям до зуда хотелось вздрючить семейку сначала письмом, которого, как он знал, Дурсли испугаются до усрачки и, скорей всего, не дадут прочитать племяннику. Затем он планировал замучить их письмами-нежданчиками, которые будут появляться в течение недели там-сям, и наконец контрольный выстрел, с помощью которого он заставит магглов сняться с места и удрать — миллион конвертов в каминную трубу. Ведь гениальный же план! Продуманный и просчитанный от и до! А сколько изумительных впечатлений для малыша, он же в восторге будет от всего этого и с полной готовностью пойдет за добрым великаном! Как телёночек на веревочке пойдет, зачарованный сказкой.

А вместо этого скучная сушеная вобла МакГонагалл… Эх-хе-хе-е-еее… Или кто там получит право сопровождения? Забеспокоившись, Дамблдор бросил взгляд на приборы и успокоился — сопровождающий ещё не был определен. Однако надо сходить, посмотреть, кто за Гарри отправится.

В назначенный день — двадцать пятого июля, в день разноски писем — Дамблдор вместе со всеми пришел в Большой зал, где магия Хогвартса вершила свое обычное ежегодное волшебство: создавала конверты и список студентов, поступающих в этом году. Больше всего привилегий было почему-то у Аргуса Филча, занявшего самое почетное место — у пюпитра, на котором возлежала Учетная Книга Хогвартса. Хотя почему «почему-то»? Именно Филч её приносил и бережно устанавливал на подставке.