Пир Бабетты

Одни лишь сестры в желтом домике знали, что было что-то загадочное и тревожное в этом драгоценном краеугольном камне — словно он был сродни черному камню в Мекке, каббалистическому камню.

О своем прошлом Бабетта почти никогда не упоминала. Когда сестры в первое время пытались деликатно выразить сочувствие ее страшным потерям, они натолкнулись на то самое величие и стоицизм, о которых писал месье Папен.

— Что ж, ничего не поделаешь, сударыни, — только и отвечала Бабетта, пожав плечами. — Это судьба.

Но однажды Бабетта как бы невзначай вдруг рассказала хозяйкам, что вот уже много лет играет во французскую лотерею — у нее есть лотерейный билет, и преданная ей подруга, оставшаяся в Париже, каждый год его возобновляет. Как знать, может, ей повезет и когда-нибудь на ее билет выпадет главный выигрыш — десять тысяч франков. С этой минуты сестрам стало казаться, что старый портплед их служанки сшит из сказочного ковра-самолета и она в любую минуту может сесть на него и улететь в Париж.

Случалось, что Мартина и Филиппа, обращаясь к Бабетте, не получали ответа на свои слова и даже сомневались, слышала ли она то, что они сказали. Иногда они заставали ее на кухне, когда, поставив локти на стол, зажав голову в ладонях и забыв об окружающем, она изучала толстую книгу в черном переплете, втайне сестры подозревали, что это папистский молитвенник. А иногда она неподвижно сидела на трехногом кухонном табурете, уронив на колени сильные руки и широко открыв темные глаза, загадочная и судьбоносная, как Пифия на своем треножнике. В такие минуты сестры понимали, что Бабетту им не постичь — в ее душе есть подводные рифы, и среди них таятся страсти, воспоминания и желания, им неведомые.

Их пробирала дрожь, и в глубине души мелькала мысль: «Может, она все-таки и впрямь была petroleuse?»

6

Выигрыш Бабетты

Пятнадцатого декабря 1885 года пробсту должно было бы исполниться сто лет.

Дочери задолго до этого дня начали мысленно готовиться к нему, желая торжественно его отметить, как если бы их дорогой отец по-прежнему находился среди своей паствы. Вот почему их так удивляло и печалило, что как раз в этот юбилейный год среди отцовских прихожан усилились разногласия и распри. Все попытки сестер примирить враждующих были тщетны. Казалось, дух любви, исходивший от личности пробста, испарился из сердец его прихожан, как гофманские капли испаряются из пузырька, оставленного без пробки. Смерть учителя приоткрыла двери тому, о чем сестры, которые были намного моложе отцовских учеников, до сих пор не ведали. Из прошлого полувековой давности, когда овцы, еще не обретшие пастыря, вслепую блуждали в горах, явились незваные гости, проникавшие в желтый домик следом за верующими, и под его крышей, казалось, становилось темно и холодно. Кое-кто из старших Братьев и Сестер как зубной болью терзался запоздалым раскаянием в своих грехах, другие, прегрешившие против ближних, мучились обидами на обиженных, отравлявшими их собственную кровь.

Были, например, среди последователей пробста две старые женщины, до своего обращения распространявшие друг о друге злобные сплетни, которые расстроили брак одной из них, а другую лишили наследства. Дожив до глубокой старости, женщины уже не помнили, что случилось накануне или неделю тому назад, но взаимных счетов сорокапятилетней давности не забывали, неустанно перебирая их в памяти. Одному из старших Братьев припомнилось вдруг, как другой прихожанин когда-то обманул его в торговой сделке. Он и рад был бы выкинуть эту мысль из головы, но не мог: обида засела в нем глубокой занозой. Были тут честный седой шкипер и благочестивая вдова вся в морщинах: в молодости, хоть она и была замужем за другим, они состояли в любовной связи. Теперь, на старости лет, они начали сожалеть о прошлом и винили друг друга в содеянном, со страхом думая о каре, которая ждет их в вечной жизни и которую на них навлек другой своей якобы любовью. Встречаясь в желтом домике, они старались не смотреть друг на друга.

По мере того как приближался торжественный день, Мартина и Филиппа все сильнее ощущали бремя своей ответственности. Что, если их неколебимый в вере отец кинет взгляд на свой дом и, окликнув дочерей по имени, назовет их дурными хозяйками? Сестры часто толковали об этом, утешая друг друга словами отца о том, что пути Господни пролегают через моря и заснеженные вершины, где человек не может различить стези.

Однажды летом почтальон принес письмо из Франции, адресованное мадам Бабетте Эрсан. Происшествие само по себе удивительное, потому что за четырнадцать лет, что Бабетта прожила в Берлевоге, она ни разу не получала писем.

«Что может быть в этом письме?»-думали сестры.

Они принесли конверт в кухню, чтобы увидеть, как Бабетта откроет его и прочтет письмо. Бабетта вскрыла конверт, прочла письмо — потом подняла взгляд на своих хозяек и сообщила им, что на ее билет во французской лотерее наконец выпал выигрыш. Она выиграла десять тысяч франков.

Новость произвела такое впечатление на сестер, что вначале они даже не нашлись, что сказать. Сами они привыкли получать свое скромное наследство маленькими долями, такую огромную сумму они не могли даже вообразить. Потом они пожали руку Бабетты — при этом их пальцы слегка дрожали: им еще ни разу в жизни не приходилось пожимать руку человека, который минуту назад стал обладателем десяти тысяч франков.

Но мало-помалу сестры поняли, что происшедшее касается их в той же мере, что и Бабетты. Они почувствовали, что Франция, чужеземная страна Франция, которая до сих пор была для них просто смутным, расплывчатым понятием, обретает плоть и медленно встает над горизонтом их служанки, а их собственное существование соответственно уходит за горизонт. Десять тысяч франков, обогатившие Бабетту, как обездолили они дом, в котором та служила! Одна за другой давние, забытые трудности и заботы стали выглядывать из всех кухонных углов и уставились на сестер. Поздравления замерли на губах двух благочестивых женщин, которые устыдились своей немоты. На другой день они с улыбкой сообщали новость своим друзьям, но им было приятно видеть, как темнеют при этом известии лица отцовских учеников. Упрекнуть Бабетту по справедливости было не в чем, все прихожане понимали: птица возвращается в родное гнездо, а человек в страну, где он родился. Но разве не сознает эта добрая и верная служанка, что после ее отъезда из Берлевога многим неимущим старикам вновь, как прежде, придется бедствовать? Их дорогие маленькие Сестрицы уже не смогут уделять столько времени больным и страждущим. Нет, что правда, то правда!

Лотерея-орудие дьявола.

А тем временем через разные конторы в Христиании и Берлевоге деньги дошли до места назначения. Хозяйки помогли Бабетте их пересчитать и дали ей красивую старинную шкатулку, где она могла бы их хранить. Сестрам впервые довелось подержать в руках эти роковые купюры и узнать, как они выглядят.

Мартина и Филиппа не решались спросить Бабетту, какого числа она уедет. Может, все-таки есть надежда, что она останется у них до пятнадцатого декабря?

Сестры никогда не могли взять в толк, насколько внимательно вслушивается служанка в их разговоры и понимает ли, о чем они говорят между собой. Поэтому они очень удивились, когда однажды сентябрьским вечером Бабетта вошла в гостиную с таким смиренным видом, какого они за ней прежде не замечали, и попросила их оказать ей услугу. Она просит, сказала Бабетта, чтобы ей разрешили приготовить праздничный обед ко дню рождения пробста.

Сестры не собирались устраивать обед: скромный ужин да чашечка кофе — вот самое роскошное угощение, какое они когда-либо предлагали гостям. Но в темных глазах Бабетты была такая страстная, почти собачья мольба, что сестры быстро уступили ее желанию. Лицо Бабетты просветлело.

Но она еще не высказала всего, что было у нее на сердце. Она хотела бы, сказала она, один-единственный раз приготовить французский обед, настоящий французский обед. Мартина и Филиппа переглянулись. Им не очень понравилась эта мысль, они не знали, к чему это может привести. Но сама необычность просьбы обезоружила их. У них не нашлось доводов, чтобы отвергнуть предложение служанки приготовить настоящий французский обед.