Пир Бабетты

Карен Бликсен

Пир Бабетты

1

Две сестры

Есть в Норвегии длинный и узкий фьорд, зажатый между высокими скалами, — зовется он Берлевогфьорд. А у подножия скал лежит Берлевог, маленький городок, больше похожий на игрушку, которую составили из разноцветных деревянных кубиков, розовых и серых, желтых и многих других.

Шестьдесят пять лет тому назад в одном из желтых домиков жили две сестры, обе уже не первой молодости. В ту пору обитательницы Берлевога носили турнюры, и сестры могли бы носить их с такой же грацией, как любая другая дама, потому что обе были высоки и стройны.

Но им никогда и в голову не приходило следовать моде, всю свою жизнь ходили они в скромной черной или серой одежде. При крещении сестры получили имена Мартина и Филиппа в честь Мартина Лютера и его друга Филиппа Меланхтона.[1] Отец девушек был пробстом и пророком, основателем благочестивой и строгой церковной секты, которую знали, почитали и даже слегка побаивались во всей Норвегии. Приверженцы пробста отвергали радости здешнего мира. Земля и все земное были для них всего лишь обманной картинкой, а подлинной жизнью, к которой они стремились, Новый Иерусалим. Никогда не клялись они ни небом, ни землею, и было слово их «да, да», «нет, нет», а друг друга называли они Братья и Сестры.

Пробст[2] женился на склоне лет и теперь уже давно отошел в иной мир. Его учеников с каждым годом становилось все меньше, большинство из них стали туги на ухо, седовласы или лысы и вдобавок, пожалуй, немного раздражительны и сварливы, так что в общине случались порой мелкие, но досадные размолвки и распри. И все же Братья и Сестры по-прежнему собирались вместе, чтобы читать и толковать Слово Божие, вспоминая покойного учителя. Все они знали дочерей пробста с их младенческих лет и даже теперь смотрели на них как на своих совсем еще маленьких Сестер и любили Мартину и Филиппу как ради их отца, так и ради них самих. Старики чувствовали, что дух учителя по-прежнему обитает в желтом домике, и здесь, у родного для них очага, на них нисходил мир.

У сестер жила служанка-француженка по имени Бабетта.

То, что две пуританки в маленьком норвежском городке держали у себя такую прислугу, должно показаться весьма странным — пожалуй, придется это объяснить. Впрочем, обитатели Берлевога объясняли это благочестием сестер и добротой их сердца, потому что дочери старого пробста отдавали все свое время и почти весь свой небольшой доход делам благотворительности. Ни одна скорбящая или бездомная душа не постучала понапрасну в их дверь. А Бабетта появилась у этой двери четырнадцать лет тому назад как беженка, оставшаяся без единого друга и почти потерявшая рассудок от скорби и страха.

Но истинное объяснение тому, что Бабетта оказалась в доме двух сестер, искать надо было в далеком прошлом, в потайных глубинах человеческого сердца.

2

Поклонник Мартины

В юности Мартина и Филиппа были необычайно хороши собой, и красота их, подобно красоте фруктовых деревьев в цвету или вечных снегов, казалась почти неземноЙ. Никогда не появлялись сестры на балах или званых вечерах, но на улице прохожие оборачивались им вслед, а местные молодые люди приходили в церковь, чтобы их там увидеть. К тому же у младшей из сестер был дивный голос, и ее пение по воскресеньям оглашало церковь чарующими звуками.

В глазах пробстовых прихожан земная любовь и даже узы брака не имели большой цены, то были пустые иллюзии, и все же, надо полагать, многие из Братьев постарше находили этих девушек драгоценнее самых дорогих жемчужин и давали это понять их отцу. Но пробст давно объявил, что для него в его служении дочери словно правая и левая рука, кто же мог решиться отнять их у него? Да и сами красавицы выросли, веруя в идеал Божественной любви, они были полны ею и сами не дозволяли себе прикасаться к пламени страстей земной юдоли.

И все же они породили смятение в сердцах двух мужчин, пришельцев из большого мира за пределами Берлевога.

Одним из этих мужчин был Лоренс Лёвенхъельм, молодой офицер, который вел разгульную жизнь в своем гарнизонном городке и оказался в долгах. В 1854 году, когда Мартине исполнилось восемнадцать лет, а Филиппе семнадцать, разгневанный отец, которому сын повинился в своих прегрешениях, послал юношу пожить месяц у тетки в Фоссуме, старинной усадьбе неподалеку от Берлевога, — пусть поразмыслит там на досуге над своей жизнью и возьмется за ум.

Однажды молодой офицер отправился верхом в город и на рыночной площади повстречал Мартину. Он посмотрел сверху вниз на прекрасную девушку, а она снизу вверх на бойкого всадника. Мартина уже прошла мимо и исчезла, а молодой человек все никак не мог решить, не привиделась ли она ему.

Дело в том, что в семействе Лёвенхъельмов существовало предание, будто один из членов этой семьи в далекие времена женился на горной фее — эта обитательница норвежских гор так прекрасна, что воздух вокруг нее светится и трепещет. С тех пор время от времени некоторым членам семьи Лёвенхъельмов являлись видения. Молодой Лоренс никогда не замечал в себе особых духовных дарований. Но в этот единственный миг перед его взором пред стал вдруг властный образ иной жизни, более возвышенной и чистой, — жизни без кредиторов, без напоминаний о просроченных долгах и отцовских увещаний, жизни без утаек и укоров совести рядом с кротким золотоволосым ангелом, который будет указывать ему праведный путь и станет его наградой.

Через свою богобоязненную тетку Лоренс получил разрешение посещать дом пробста и убедился, что Мартина еще прекрасней, когда на ней нет шляпы с лентами, завязанными под подбородком. Он провожал ее стройную фигуру восторженным взглядом, а сам себе казался в ее присутствии презренным и отвратительным. Его смущало и пугало, что при ней он лишается дара речи, — в стакане воды, который стоял у его прибора на столе в доме пробста, почерпнуть вдохновение ему не удавалось.

«Милость и истина сретятся, дорогие Братья, — говорил пробст. — Правда и мир облобызаются». А молодой человек в этот миг думал о лобзаниях, какими обменяются друг с другом Лоренс и Мартина.

Лоренс все чаще навещал дом пробста и с каждым разом казался себе все более жалким, ничтожным и достойным презрения. По вечерам, возвращаясь в дом своей тетушки, он швырял в угол начищенные кавалерийские сапоги и, бывало, даже плакал, уронив голову на стол. В последний день своего пребывания в здешних краях он сделал последнюю попытку открыться Мартине в своих чувствах. До сих пор ему ничего не стоило сказать хорошенькой девушке, что он в нее влюблен. Но теперь, когда он смотрел в девичье лицо, любовные слова застревали у него в горле.

Он попрощался с хозяевами в гостиной, и Мартина со свечой в руке вышла проводить его к двери. Отсвет пламени падал сверху вниз на ее губы, длинные ресницы отбрасывали тени вверх. Офицер уже готов был откланяться в безмолвном отчаянии, как вдруг схватил руку девушки и прижал к своим губам.

— Я уезжаю навсегда, — прошептал он, — и никогда, никогда больше вас не увижу. Потому что здесь я понял: судьба жестока и безжалостна и есть в этом мире вещи невозможные.

Вернувшись в свой гарнизонный городок, он решил, что эта история закончена и больше о ней не следует даже вспоминать. Когда другие молодые офицеры рассказывали о своих любовных приключениях, Лоренс отмалчивался. Ведь глядя, так сказать, из казармы, с точки зрения офицерской компании, хвастать ему было нечем. Как могло случиться, что гусарский лейтенант позволил, чтобы кучка благочестивых ханжей в скудно обставленном домике старого пробста разрушила его планы и одержала над ним победу?

Мысль эта не давала лейтенанту покоя, его даже охватывал страх. Может, это наследственное безумие непрестанно воскрешает перед ним образ девушки такой прекрасной, что воздух вокруг нее лучится чистотой и благочестием? Но Лоренс вовсе не хотел становиться мечтателем, он хотел быть таким, как его приятели-офицеры.

1

Филипп Меланхтон (1497–1560) — немецкий теолог, ближайший сподвижник Лютера.

2

Пробст — пастор, которому в какой-то мере подчинены другие священники его округи.