Страница 79 из 87
— Писай, Дуню, писай, моя мармулеточка…
Человек, вбегая в поликлинику:
— Где тут сдают говно на анализ кала?
Встречаются говно городское и говно деревенское. Делятся тяготами жизни.
— Слушай, — говорит говно деревенское, — хоть у тебя и унитаз беленький, и вода журчит, все же перебирайся-ка ты лучше к нам в деревню. Чего тебе каждый раз шмякаться с двенадцатого этажа! У нас тебя положат под кустиком, накроют лопушком…
Два приятеля живут в том же доме, один на 8-м этаже, другой — на 1-м. У обоих нелады с произнесением букв, у первого с «з», у в второго — с «б». Как-то беседуют:
— Я с высоты своего этажа всю Москву обсираю.
— А мне запор мешает.
Скотленд-Ярд выяснил, что в Лондоне скрывается русский шпион. Поймать никак не могут, пришлось звать Шерлока Холмса.
— Ладно, — говорит Холмс, — но для этого мне нужно 728 агентов.
Выхода нет, дают агентов. На следующий день шпион пойман.
— Как вам удалось?
— Все очень просто. В Лондоне 728 общественных туалетов. Я поставил у каждого по человеку и приказал задерживать любого, кто, выходя, будет застегивать ширинку.
Анекдот середины 60-х. Один из начинавшейся тогда анекдотной «Ленинианы» — народный ответ на «лениниану» госзаказовскую.
Владимир Ильич заходит в кабинет. Посреди письменного стола — огромная непотребная куча.
— Надюша!.. Кто у меня в кабинете был?
— Да никого, Володенька не было. А… нет, погоди, вот Марфуша говорит, что Лев Толстой приходили.
— А, батеньки мои! Какая глыба!.. Какой матерый человечище!
Анекдот времен конца брежневского застоя.
Человек приходит к врачу:
— Доктор, не пойму, что с моим желудком. Ем черную икру, хожу черной икрой. Ем красную — хожу красной. Ем сервелат — хожу сервелатом…
— А вы ешьте, как все, говно. Говном и ходить будете.
Еще анекдот все тех же времен.
Идет заседание Политбюро. Брежнев говорит:
— Товарищи! Совершенно распоясались вражеские «Голоса». Не успеем мы чего-нибудь обсудить в своем узком закрытом кругу, как они уже передают об этом со своими злобными комментариями. Поэтому сегодня, пока не кончим заседание, не выходит никто.
Через час подперло Косыгина:
— Леня, пусти. Сил нет терпеть.
— Сиди, а то если утечка случится, на тебя подумают.
Еще через час:
— Все! Больше никак не могу. Леня выпусти!
— Сиди!
Осторожный стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, тетя Дуня. Тут Би-би-си передало, что Алексей Николаичу писать очень хочется, а Леонид Ильич его не пускают. Так я ведро принесла.
Пришел Петров к любовнице, а тут муж вернулся. Сидит голый на балконе, а муж никак не уходит. Холодно. Зубы лязгают. Видит: черт невесть откуда взялся, предлагает:
— Хочешь спасу?
— Спаси!
— Спасу. Нет, душа твоя мне не нужна. Ты только перни погромче.
Пернул.
— Не годится. Давай громче!
Пернул громче.
— Слабо! Давай ещё громче…
— … Товарищ Петров! Если вы уж спите на партсобрании, то хотя бы не портьте воздух.
— Доктор, жить невозможно стало. Хоть вешайся!
— Та-ак… Расскажите поподробнее.
— Жена блядь, дети сволочи, и по ночам писаюсь.
— Вешаться не надо. Пейте седуксен.
— И что, поможет?
— Непременно.
Повторный визит через неделю.
— Доктор! Все замечательно!
— Ну, рассказывайте.
— Жена блядь. А у кого не блядь? Дети сволочи. А у кого не сволочи? И по ночам писаюсь. Но к утру ж просыхаю!
— Доктор, не знаю, что делать! Все время по ночам писаюсь!
— Так. Расскажите, как это происходит.
— Не успею я заснуть, как появляется маленький человечек и говорит: "Давай пописаем!", начинает писать, и я за ним.
— Понял. Все очень просто. Когда он скажет: "Давай пописаем!", вы ответьте: "А я уже!"
Повторный визит через неделю.
— Ну как, помогло?
— Доктор, стало ещё хуже. Я сказал ему: "Я уже!", а он: "Тогда покакаем!"
Один ноль — студент.
Два нуля — сортир.
Три нуля — студент в сортире.
Четыре нуля — два студента в сортире.
Пять нулей — Олимпиада.
Шесть нулей — студент на Олимпиаде.
Семь нулей — два студента на Олимпиаде.
Восемь нулей — студент в сортире на Олимпиаде…
Плывет крокодил по реке, видит стоит рыбак в шляпе, удочку закинул, ждет.
Крокодил сожрал рыбака, сам стоит на берегу в шляпе и с удочкой.
Плывет другой крокодил, увидел сородича в шляпе и с удочкой.
— Ой, что это ты здесь делаешь?
— А ты плыви, плыви отсюда, говно зеленое!
— Товарищи призывники, что главное в танке?
— Пушка?
— Важная штука, но не она.
— Броня?
— Тоже дело, но не то. Еще варианты есть?
— Движок?
— Все не то. Главное в танке — не пердеть.
Кто изобрел чечетку? Негр, у которого было двенадцать детей и одна уборная.
— Когда закончится война в Чечне?
— Когда все чеченцы одновременно соберутся в сортире.
Ну как же можно обойтись без анекдота о чукчах? Напоследок и он:
Табличка в чукчанском сортире:
"Пописал — поставь струйку в угол".
Не собираюсь итожить. Тема бесконечна, всеохватна. Можно добавить анекдотов столько, ещё полстолько… В общем, сортир, и несть ему конца…
Писать на стенке туалета…
ЗАГАДКА: Какое слово из трех букв чаще всего пишут на стенах школьных туалетов?
ОТГАДКА: Сам ты хуй! Правильно — WWW!
Из книги Андрея Кончаловского "Низкие истины":
"И «Сибириада», и "Дворянское гнездо", и "Дядя Ваня" полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься — пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда — он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, ещё тех, сталинских времен. Запах детства.
Перед домом был двор, густо заросший пахучей гусиной травкой, с крохотными цветочками-ромашечками — гуси очень любили её щипать. Помню, паника во дворе, весь дом приник к окнам: голодный ястреб налетел на курицу, она ещё кудахчет, он одной лапой держит, другой — рвет на куски. "Сейчас, сейчас, погодите!" Дядя Миша зарядил шомпольное ружье, навел, спуск!.. И только пух от ястреба во все стороны.
У деда есть картина "Окно поэта": свеча, столик, окно, за окном тот самый двор, только заваленный снегом. Не знаю, почему именно такое название. Но в доме все дышало Пушкиным, дед его обожал, знал всего наизусть.
На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят. Дед усаживался в деревянной будке, я ждал его, отмахиваясь от комаров, он читал мне Пушкина:
Это я помню с девяти лет.
Вся фанерная обшивка туалета была исписана автографами — какими автографами! Метнер, Прокофьев, Пастернак, Сергей Городецкий, Охлопков, граф Алексей Алексеевич Игнатьев, Мейерхольд.
Свой знаменитый портрет Мейерхольда с трубкой, на фоне ковра, дед писал, когда у того уже отняли театр. То есть, по сути, вместо портрета Сталина он писал портрет человека, над которым уже был подвешен топор, которого все чурались, от которого бегали. Думаю, в этом был политический вызов. Хотя диссидентство деду никак не было свойственно, человеком он был достаточно мягким, на принципы не напирал — просто это был в лучшем смысле этого слова русский художник, что само по себе системе уже ненавистно.
Коллекция автографов на фанере сортира росла ещё с конца 20-х. Были и рисунки, очень элегантные, без тени похабщины, этому роду настенного творчества свойственной. Были надписи на французском. Метнер написал: "Здесь падают в руины чудеса кухни". Если бы я в те годы понимал, какова истинная цена этой фанеры, я бы её из стены вырезал, никому ни за что бы не отдал!…"