Страница 73 из 83
Прямо в лоб ему смотрел арбалетный болт. А в голове мелькнула странная мысль: «Корвус искал не там. Не с той стороны дороги. Нить была закольцована».
Сквозь вату и обрывки ткани, сквозь темноту в глазах Бэн проследил вдоль болта. Тугая деревянная дуга. Под ней — рука. Мужская. Держала спусковой рычаг. Тёмная одежда — это неважно. Выше — рука, дуга. Лицо. Серое лицо, ухмылка. Крупные зачернённые зубы, отчего рот казался провалом. Хищный нос. Повязка через один глаз. Правый или левый? Бэн понял, что мир поплыл. Рядом с одним болтом выросла дюжина. Большая группа Чернозубых поймала его и Ерши. Он не мог его отпустить. Они не отпустят их. Усталость и голод, былые эмоции — всё накатило разом.
— Отстаньте от меня! — в бессильной злобе выкрикнул Бэн.
Чёрные пасти раззявились в безумном хохоте. Сзади за шею схватила костлявая рука. Другие вцепились в локти, разводя в стороны.
— Нет! Он же упадёт! — застонал парень и с трудом опустился на колени, потянув за собой напавших. «Главное, чтоб Ерши не ударился. Мы же не для этого его забирали!»
Над головой клацнул арбалет. Болт сорвался и с чавкающим звуком вошёл в плоть почти на треть. Тьма.
* * *
Тавир
Он оказался в ужасном месте. Никто не переводил с гристенского на лагенфордский, но и без того всё было понятно.
Ферма. Ферма Боа-Пересмешников. Где их разводили как скот.
Толстый человек в густо расшитой зелёным жемчугом мантии, шлейф которой несли две обнажённые девушки в ошейниках с шипами вовнутрь, радостно говорил, указывая на узкие клетки, где сидели, стояли, лежали, корчились Дети богов. Молодые и старые, мужчины и женщины. Народ, рождённый свободным и более полутора тысяч лет кочевавший большими семьями по миру, был разделён и заточён, вычеркнут из реестра разумных созданий.
Принц Багриан, заложив руки за спину, шёл рядом с толстым. Они говорили о чём-то на непонятном Тавиру языке. И как же мальчик сейчас ненавидел своего нового повелителя. Даже в минуты муштры, в безумие первого знакомства принц казался Фениксу нормальным, понимающим, даже добрым. Но сейчас тот смеялся тогда же, когда и толстый, разглядывал людей в бессчётных клетках, вертел в руках подаренное синее перо, выдернутое мимоходом слугой у одного из привалившихся к прутьям узилища Боа-Пересмешников. Неужели принц Багриан такой же, как этот? Неужели⁈ Наверняка!
Тахиб, которого Багриан приставил к Тавиру, мрачно следовал за господином, но и с подопечного глаз не спускал. Судя по лицу мужчины, то, что творилось на ферме, ему ой как не нравилось. Сам же Феникс едва переставлял ноги, глаза щипало, в горле стоял ком, казалось, ещё мгновение и желудок вывернет наизнанку. Но даже слишком лёгкий завтрак в честь предстоящего банкета готов был покинуть мальчика вместе с сознанием.
Толстый махнул на боковой проход, и процессия, которую возглавляли эти шестеро и завершали ещё человек двадцать, двинулась в указанном направлении. Там было немного полегче: голые стены с дрожащим светом факелов и никаких клеток. Можно было вздохнуть свободно. Здесь не горели лёгкие от запаха крови. Тавир рано обрадовался.
Вся дальняя стена являлась частью большой клетки. И там, за прутьями толщиной в руку, в луче солнца сквозь дыру в высоком своде, восседала на голых камнях самая прекрасная женщина, которую видел Феникс. И пусть у неё были четыре руки и длинный змеиный хвост. И пусть она, даже сидя, превышала ростом принца Багриана. Пусть её тело покрывали шрамы и синяки. Но всё ещё она была прекрасна. И смотрела прямо на него, на Тавира. Её широко расставленные глаза глядели в самую душу, выжигали в ней мольбу о помощи, запечатывали рвущийся ужас несломимой гордостью.
Тахиб всё же перевёл часть речи владыки, как называл себя толстый. Там, в заточении, была королева Ангуис — Раванасхила, — которая двадцать лет назад подписала с Гристеном договор, что на её племя не будут больше вести охоту, а она, королева, станет собственностью правителя земель, к которым примыкали занятые змеелюдами острова.
— Вдохни, а то сейчас упадёшь, — с грубой заботой посоветовал Тахиб, когда шли по коридору обратно.
В руке мужчины лежал крошечный флакон. Тавир с первого дня суровой учёбы проникся к Тахибу доверием. Тот никогда не бил без предупреждения, всё объяснял очень ясно, и вместо криков и угроз предпочитал ровный тон, повторяя, пока подопечный не поймёт требуемое.
От густой капли на дне флакона защипало глаза. Феникс едва успел зажать нос рукой, чтобы не чихнуть. Но тошнота пропала сразу, в голове прояснилось. Мальчик хотел вернуть спасительную вещицу, но Тахиб велел оставить себе. Ещё путаясь в новом, с иголочки, камзоле, особенно в шёлковых перчатках, крепящихся внутри рукавов у самого локтя, мальчик нашарил карман и опустил туда флакон. Предположил, что с такой экскурсией ещё прибегнет к его бодрящему содержимому. Не прогадал.
Дальше владыка повёл их смотреть, как с живых Боа-Пересмешников сдирали чешую и перья. И если бы Тавир в этот момент не опёрся о руку Тахиба, глубоко вдыхая испарения из флакона, то упал бы прямо там от самого мерзкого и жестокого зрелища, которое ему когда-либо доводилось видеть.
Мальчик не помнил ни обратной дороги во дворец, который больше походил на оранжерею, весь увитый цветущими лианами, ни клеток с узниками и мастеров, переплавлявших чешую на разные предметы, ни суеты сотен слуг. Он прошёл и сел куда велено, и с удивлением обнаружил себя за длинным столом между принцем Багрианом и Тахибом слева от владыки. В руки мальчику кто-то вложил чарку вина и двузубую вилку, блестящую в свете ясного солнца из широких распахнутых окон.
Тавир оглядывался, пока толстый что-то вещал со своей кучи подушек во главе стола, который опускался ступенями, едва не ломаясь под снедью. С каждой нижележащей ступенью одежда людей за ним выглядела проще. Все женщины в зале были обнажены и стояли позади сидящих мужчин; пёстрые гроздья украшений на неприкрытых телах увядали вдали от владыки.
Чтобы не глядеть на яства, от вида которых делалось дурно, Тавир изучал тех, с кем разделял высокий стол. Напротив оказался миловидный юноша, он то и дело подтягивал сползающую с плеч тёмно-зелёную накидку. Под ней не было другой одежды, потому все могли видеть большую татуировку в виде капли и двух скрещённых мечей. Меж юношей и владыкой сидел бородач со сросшимися бровями, не поднимая взгляда от стола, протягивал руку, хватал первую попавшуюся еду и пихал в рот. Прислуживала ему женщина в годах, увешанная драгоценностями настолько, что казалась одетой. Третьим был старик с длинными усами, которые тянули вниз широкие золотые кольца. Поэтому, чтобы не замарать, старик надел их на оттопыренные уши и вгрызся в зажаренную птичью ногу. За ним и юношей стояли совсем молодые девушки, на голову одной была накинута шаль, скрывающая только лицо.
— Не смотри, — почти не размыкая губ, посоветовал Тахиб и поднял кубок, когда владыка покончил с речью. Тогда же все столами ниже как по команде набросились на яства.
Еда не лезла. Тавир понюхал вино, сделал вид, что пьёт, и отставил. На мясо смотреть не было сил: в памяти чернели провалы клеток с униженными, доведёнными до животного состояния Детьми богов. А мысли о месте, где срывали чешую и перья, и вовсе — невыносимы. Хотелось вдохнуть из флакона, да побольше, чтобы разом всё стало в порядке, но ни одно лекарство, ни одна эссенция не поможет этому прогнившему миру, этому, жирующему на трупах, королевству.