Страница 72 из 83
«Он будто прощается…» — подумала Чародейка и не смогла сдержать слёз. Пират глянул на девушку, он и сам казался встревоженным, но всё же сверился с картой-кольцом, указал прямо и чуть в сторону. Рихард кивнул, подпрыгнул. Раз, другой, третий. Хлопали руки-плети, шипела верёвка-змея. И за спиной распахнулись крылья белого огня, только их контуры переливались то чародейским золотом, то синевой Боа, то алым цветом недр земли.
Крылья хлопнули — ожидаемая волна жара не достигла Лукреции, — и подняли лёгкое тело в воздух. Вскоре натянулась верёвка и лодка взяла верный курс.
— Его пламя холодное, — прошептал Джази, плюхаюсь рядом с девушкой, их взгляды были устремлены вверх, на Феникса.
— Ты забыл о своих вечных «прости», — невпопад сказала Лукреция, боясь обсуждать мальчика, и залилась краской.
— Знаешь, красотка, мы все тут связаны. Даже больше, чем кажется. И… — Джази приобнял её за плечи и тоже поцеловал в лоб, а затем выпил текущие слёзы. — Мы теперь даже немного родня после всего, что случилось.
Девушка кивнула, слыша от него свои мысли. Три силы смешались в одном теле. Добровольно, искренне, не требуя ничего взамен. Каждый из троих готов был рискнуть, каждый внёс вклад — частичку себя. И Рихард стал их продолжением. Как младший братишка или ещё ближе. Как часть, что может существовать отдельно, но связана с ними теперь навсегда. И цвет его крыльев был тому подтверждением.
Лукреция смотрела до рези в глазах, стараясь за белым огнём, окаймлённым цветными всполохами, увидеть человеческую фигуру, но не могла, устала. Голова отяжелела, опустилась на крепкое плечо Джази, взгляд непроизвольно сдвинулся тоже. Девушка увидела свои руки, ещё недавно обагрённые кровью Алека, омытые чистой водой с острова-форта, окроплённые почти чёрной от яда кровью Рихарда. Тогда она готова была отдать ему свои жизненные силы, все, до последней капли, но не случилось — и благо. Их хватило на его возвращение, когда старались втроём. И теперь… Чародейка прислушалась, мысленно позвала свою маску, но обычного отклика не было… Сила покинула её. Вряд ли навсегда. Но вернётся ли скоро? Пригодится ли ещё… Как знать. Девушка вздохнула, всхлипнула, повернула голову и увидела застывшее встревоженное выражение на лице Джази. Тот не сводил взгляда с Феникса. Слова были излишни. Пират тоже гадал, что с мальчиком и… Как долго ему ещё быть таким.
Дождь заливал палубу, но трое на ней остались недвижимы.
А Рихарда не заботило, что творилось на том конце верёвки. Он звал своего бога внутри, не получал ответа, зато пламя было послушным, мощнее, чем прежде, равномерным, густым, но холодным… Озноб остался в прошлом, и сейчас что жар, что холод стали едины. Однако Феникс чувствовал воду, что висела в воздухе, и, будто играясь, велел силе не давать влаге коснуться крыльев. Ждал, что капли будут просто отскакивать от незримого покрова, но те огибали его, образуя кокон сухого пространства. Это было странно и ново, и очень нравилось мальчику, как и то, что птичьих контуров вокруг себя больше не видел — похоже, что эта часть полёта пройдёт спокойней и безболезненней, эдакое затишье перед бурей, прекрасное мгновенье перед собственной…
И теперь все мысли его заняла Эньчцках.
С самого момента пробуждения он думал, как её обмануть. Он отчаянно не желал принимать обещанную его выбором боль, и искал способы уйти от ответа, но сдержать слово, данное спутникам.
Богиня больше не обращалась к нему. Её звезду за Макавари скрыли тяжёлые рокочущие тучи. Они выжимали из себя массивы ливня, плевались острозубыми молниями, трещали и ворчали, клубясь, распадаясь и перетекая друг в друга. Рихард знал, что Эньчцках видит его, но он, игнорируя её марионеточные нити, не чувствуя присутствия, не слыша голоса, казался себе свободным, особенно сейчас, в полёте.
Дождь хлестал всё сильнее. Две молнии ударили так близко по бокам мальчика, что тот на миг захотел коснуться обеих сразу, притянуть к себе, приобнять, но лишь ускорился, проведя лодку самым безопасным путём. Хватит мучений с его спутников. Пора им на берег. И мысль, столь очевидная, что Рихард удивился ей, припозднившейся, оформилась полностью: «Мне нужно остановиться у самого длинного пирса. Там ещё не берег. И тогда они окажутся в безопасности, а сделка с Эньчцках будет расторгнута. Это ведь поможет? Конечно же! Да!».
Он уверился в этом, широко улыбнулся, не замечая одеревенения мышц, и оттолкнулся от воздуха крыльями холодного пламени, отказываясь слышать в грохоте ливня хохот богини Эньчцках.
* * *
Бэн
Он не хотел признаваться себе, но без Корвуса впереди было одиноко и не так надёжно. Да и Хойхо то и дело оборачивался, будто ждал, что вот-вот стук копыт принесёт весть о возвращении друга. Бэн был уверен, что два гиганта уже успели подружиться, ведь они гораздо умнее людей и проще, без всяких тайн, без скрытых мотивов, без тёмных историй и уж точно без выпивки.
Мару откинулся на спинку задней луки, подперев Бэна коленями, и что-то негромко напевал, выстукивая ритм ладонями по седлу. Ерши, так и лежащий за пазухой ученика лекаря, наконец начал подавать признаки пробуждения: губы его шевелились, пальцы единственно руки немного подрагивали. А когда мальчик сам поджал ножки к груди, Бэн чуть не вскрикнул от радости, совершенно забыв о дороге.
Крутой поворот, за которым споткнулся о нить жеребец, скрыл другую ловушку. Даххри, в последний раз оглянувшись, рванулся вперёд и сразу завыл, заметался, подскакивая, сбрасывая с себя седоков. Бэн ухватился за ручку на луке седла, приподнялся, придерживая Ерши и тут только понял, что позади никого больше нет. Поводья скользнули вперёд. Хойхо крутился, орал. Вокруг на земле остро блестело. Бэн закричал в попытке усмирить зверя, но тщетно, тот будто сошёл с ума. Парень увидел и осознал, что дорога на несколько метров вперёд была покрыта полотном с частыми гвоздями, они ранили лапы зверя, рвали перепонки, врезались под когти, не позволяя достучаться командами и хоть как-то его успокоить.
«Куда бежать? Где Мару? Ерши, только не сейчас! Не просыпайся!»
Бэн почти лёг на шею даххри, стараясь не опираться на ребёнка, едва поймал поводья, дёрнул. Хойхо мотнул головой и, если бы руки парня не вспотели так сильно, его бы точно выдернуло из седла, но ремень лишь разрезал кожу ладони.
— Хойхо, направо! Успокойся! Направо! — пытался дозваться Бэн.
Но зверь не слышал. Его перепончатые лапы кровили. Тяжёлая туша наваливалась с каждым шагом на гвозди, и те впивались, тянулись за ней вместе с тканью. И каждый шаг был знамением боли. И каждый шаг обрывался криком. И каждый шаг… Шаг… Шаг…
С великим трудом Бэн направил бедную тварь к кустам на обочине, где точно должен быть край ненавистной преграде. И вправду, полотно сбилось, вырвалось, таща за собой валуны, которыми было придавлено. Хойхо выбрался на ровную землю, затряс лапами, не переставая кричать почти человеческим голосом, повалился на бок. Бэн едва успел вытащить ногу и скинуть стремя, ухватился за петлю с другой стороны седла, передвинулся, но не удержался, кувыркнулся в кусты, в обрыв. Хойхо — за ним. Рассудка ещё хватало, чтобы держать Ерши в коконе рук. А даххри выл, плакал, что сердце рвало на части. Его рёбра вздымались так сильно, что ремни упряжи врезались в них, ещё немного и лопнут.
Едва дыша, Бэн поднялся, передвинул Ерши повыше. Ворот куртки, пушащийся ватой, не давал разглядеть, что вокруг творилось. Парень хотел снять её, положить сверху мальчика и искать Мару, осматривать Хойхо, убирать полотно. Но…