Тростник под ветром

— Господин, господин!

— Да, в чем дело? — закричал он.

— Пришел полицейский, спрашивает вас, господин!

— Что такое? Кто пришел?

— Полиция...

— Полиция?..— прошептал он. «Ну, ясно, провалилась какая-нибудь очередная сделка на черном рынке. Древесина? Или "бумага? А может быть, уголь или бензин? Партия бензина была небольшая... наверное, это из-за бумаги. Над бумагой сейчас самый строгий контроль»,— эти мысли в одну секунду пронеслись в его голове. Но ведь книги в его конторе ведутся двойные и даже тройные, и Кусуми, можно не сомневаться, обделал все достаточно ловко. Да и с полицией у Кусуми налажен соответствующий контакт, и с чиновниками из местного муниципалитета тоже существует договоренность...

— Ладно, встаю... Который час?

— Семь часов,— ответила горничная из-за сёдзи.

Хиросэ отбросил ногой легкое покрывало, встал и, быстро накинув кимоно, повязал поясом. Он не выспался, и голова все еще была словно в тумане. Когда он раздвинул сёдзи, красная от волнения горничная, стоявшая на коленях, протянула ему визитную карточку. «Сотрудник полицейского управления Сандзи Огава»,— чернели на карточке прямые четкие иероглифы.

Рассмотрев карточку при свете утреннего солнца, тонкими лучами проникавшего сквозь щели ставен, Хиросэ быстрым шагом направился по застекленной веранде к лестнице, ведущей на первый этаж. Он слегка прихрамывал, но от всей его могучей фигуры веяло уверенностью и бесстрашием. Спустившись на несколько ступенек по лестнице, он остановился. Тут была площадка и маленькое окошко, откуда открывался вид на улицу.

Бросив случайный взгляд в окно, Хиросэ вдруг остановился как вкопанный. Косые утренние лучи живописными полосами падали на покрытую белой пылью дорогу за живой изгородью, сверкавшей свежестью ярко-зеленой листвы. За этой изгородью стоял «джип», рядом с сиденьем водителя торчала антенна, похожая на тонкую удочку. На сиденье боком сидел американец в форме МР и курил сигарету. В машине находился, по-видимому, еще один американец. Но кузов был скрыт за воротами и хорошенько рассмотреть его было невозможно.

Глаза Хиросэ, стоявшего на площадке, вспыхнули лихорадочным -блеском, лицо стало мертвенно-бледным. На лбу и под мышками выступил холодный пот. Раз за ним явилась эмпи^*, значит дело посерьезнее простого нарушения закона о торговле. Служанка стояла сзади и смотрела на хозяина.

Хиросэ медленно спустился по ступенькам. Потом тихо отворил дверь, ведущую в прихожую. У входа, на керамических плитках, которыми был вымощен вестибюль, стояло двое полицейских-японцев. При виде Хиросэ один из них привычным жестом поднес руку к фуражке.

— Господин Дзюдзиро Хиросэ?

- Да.

— Весьма сожалею...— Полицейский на мгновенье замялся.

Эта короткая пауза сдавила грудь Хиросэ беспредельным страхом. Полицейский был худой человек с большим ртом; за стеклами очков мерцали белки глаз, веки непрерывно двигались.

Он достал какую-то бумагу и, развернув, протянул Хиросэ.

— По приказу оккупационной армии... вы арестованы. Собирайтесь немедленно.

Хиросэ, нагнувшись, прочитал ордер на арест, который протягивал ему полицейский. Дочитав до конца, он медленно выпрямился и твердо сжал губы.

— Вот как... Слушаюсь,— ему все-таки удалось овладеть собой.— Пока я собираюсь, войдите в дом.

— Нет, мы подождем здесь,— сухо ответил полицейский.

Хиросэ бросил взгляд на улицу. Отсюда не видно было американцев, но яркий свет утреннего солнца почти слепил глаза. Алые цветы мирта, растущие подле ворот, пылали на солнце так ослепительно, что можно было почти физически ощутить теплые красные блики, падавшие на лицо.

— Хорошо. Сейчас я переоденусь. Прошу несколько минут обождать.— Он слегка поклонился и пошел в коридор. В глубине коридора неподвижно стояла Асако Ивамото в ночном кимоно. Даже не взглянув на нее, Хиросэ большими шагами прошел в ванную, открыл кран и подставил голову под струю холодной воды. Движения его вновь обрели четкость, лицо выражало суровую решимость, в нем не было ни малейшего намека на растерянность, и Асако, открывшая было рот, невольно умолкла.

Утерев лицо и бросив полотенце на умывальник, Хиросэ подошел к гардеробу, где висела европейская одежда, развязал пояс и сбросил кимоно. Потом быстро натянул брюки. Одеваясь, он сказал служанке:

— После моего ухода позвонишь в типографию и вызовешь Кусуми. Скажешь, что все дела я поручаю ему. Поняла? Если ему будет что-нибудь неясно, пусть приходит на свидание в тюрьму. Куда меня везут, мне и самому неизвестно, пусть он наведет справки и узнает. Вот и все. Поняла? — говоря это, он надел через голову нижнюю рубашку, потом надел верхнюю и, завязывая галстук, добавил:—Да, забыл. Скажешь Кусуми, пусть распорядится принести мне смену белья и костюм. Можно завтра.

Растерянная служанка держала его пиджак. Асако Ивамото стояла на пороге, испуганно глядя на него во все глаза. Она молчала, и было непонятно отчего — от испуга, гнева или злорадства. Не обращая на нее никакого внимания, Хиросэ надел пиджак. Асако скрестила руки на груди, в прорезях рукавов торчали ее белые локти. Но даже эта ее полуобнаженная фигура вызывала теперь в Хиросэ одно лишь отвращение.

Он сунул в карман несколько чистых носовых платков. Потом взял в зубы сигарету, не спеша закурил и окинул взглядом комнату. Постепенно он успокоился, к нему вернулось его обычное самообладание и уверенность в себе. Ни слова не сказав Асако, он прошел по веранде в прихожую.

— Прошу извинить, что задержал вас...—сказал он и, нагнувшись, стал надевать ботинки. С улицы внезапно донесся шум — водитель американец включил мотор.

Из зарослей сада появился еще один японец-полицейский. Значит, их приехало трое. Один, как видно, прятался все это время в саду, на случай если бы Хиросэ вздумал бежать.

Миновав заросли усыпанного алыми цветами кустарника, Хиросэ, прихрамывая, вышел за ворота. Двое американцев МР, не выходя из машины, уставились на него любопытным, шарящим взглядом. Их белые шлемы выглядели внушительно. В общей сложности его конвоировали пять человек, вооруженных пистолетами. Хиросэ уже ясно понял, что он арестован не за нарушение законов об экономическом контроле. По какой причине его арестовали — никто не говорил. Он тоже не спрашивал. Какая-то душевная слабость мешала ему задать этот вопрос.

Случайные прохожие, шедшие на работу, и несколько человек, живших по соседству, стояли близ живой изгороди и смотрели, как он садится в машину. Впервые в жизни Хиросэ уселся в «джип». На твердой железной скамейке лежала плоская подушка-сиденье, машина казалась неуютной, от нее веяло чем-то холодно-официальным. Двое полицейских японцев сели по обе стороны от Хиросэ, один взобрался на сиденье рядом с шофером. Как только все разместились, машина двинулась без всякого сигнала. Знакомые тихие улицы района Тадзоно-тёбу казались Хиросэ такими новыми и свежими, словно он видел их впервые за всю жизнь. Он бросил недокуренную сигарету и тихо спросил у сидевшего рядом полицейского:

— Куда меня везут?

— В Сугамо,— ответил полицейский, избегая встречаться глазами с Хиросэ.

«Джип», вздымая клубы пыли, мчался вниз па прямой как стрела дороге, сбегавшей с возвышенности Дзиюгаока. Затем, после нескольких поворотов, выехал на сверкающее на солнце шоссе, ведущее к району Мэгуро. Здесь «джип» прибавил скорость и помчался вперед, обгоняя грузовики и телеги. «Сугамо...» — думал Хиросэ. Военные преступники первой категории во главе с генералом Тодзё, которых судили сейчас на «токийском процессе», тоже содержались в тюрьме Сугамо. Раз его везут в Сугамо, значит его тоже, по всей вероятности, привлекают к ответственности за преступления, совершенные во время войны. «Но ведь то, что я делал, делали все...» — подумал Хиросэ. На фронте в Китае и потом в странах южных морей он собственноручно зарубил не больше четверых-пятерых пленных. Но это же было вполне оправданно! Ведь он мстил за погибших в бою товарищей...